Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Дивов Олег Игоревич

Из-за другой двери – с надписью «Кабачок» – донеслось веселое пение, сквозь которое было слышно звяканье стаканов. Или бутылок. Ну, в общем, чего-то стеклянного. Боря вздохнул, вспомнив о недопитом бокале пива.

Усатый неодобрительно покосился на Борю. Но промолчал, не сбавляя ход. Боря аж запыхался за ним перебирать ногами.

– Пришли, – наконец сказал Усатый.

И почти втолкнул его в дверь со странной табличкой «ВС».

Потом чуть прислушался к происходящему внутри. Ничего не услышал. Поморщился. Зашагал обратно. Уже ехидно улыбаясь.

– О! Танк! Здорово! По маленькой?

– Не могу, – покачал головой высокий брюнет в черных очках. – Проект висит.

– Жаль, а там наши сидят – Азбука, Победа, Стефан…

– Не могу, Усатый, не могу… Извини! Нож вона без дела шляется. Его бери… А ты что тут? Новенького привел?

– Не совсем…

– Понял! Удачи!

Усатый кивнул и открыл дверь. Из комнаты пахнуло алкоголем и порохом.

Новенький в это время знакомился с людьми, сидевшими в комнате вокруг круглого стола. Перед каждым стояли мониторы, по которым бежали какие-то цифры, ползли какие-то графики, нарезались какие-то диаграммы.

– Абрам… – стеснительно поздоровался он, поняв, что попал в самый центр знаменитого «Вервольфа».

– Царь… Чума… Крокодил… Литр… Росомаха… Толич… Мешок… Гонщик… Корсарка… Югослав… Грязный… Космонавт… Шторм… Хорват… Берг… Нотова… Жеребец…

Нотова оказалась очаровательной, адски очаровательной брюнеткой, Валерий – Чумой, а Алексей…

– Имена забыл, да?

Абрам заискивающе кивнул.

– Отлично. Итак. Абрам… Прежде чем вы приступите к работе, вам предстоит пройти инициацию. Испытание, если не понятно, – сказал Берг.

– Понятно… А какое?

Борис вдруг испугался, что ему предстоит участие в карательной акции.

– Вы проведете день на нашем полигоне.

– Стрелять надо будет? Я не умею… – Боря опять замандражил.

– Нет. Вам просто надо быть самим собой. Но это «мир», несколько отличающийся от нашего.

– Не понял…

– Мы воссоздали полигон, который является моделью победившего Третьего Рейха. Каждый из новичков должен пройти его, – Берг внимательно смотрел на Абрама.

– Так это же здорово! – Боря аж подпрыгнул от радости. Хотя бы день, хотя бы день…

– Абрам, ты согласен?

Тот яростно закивал головой. Пусть игра, пусть! Но хотя бы так приблизить мечту!

– Отлично. Царь, вы готовы?

– Всегда… – меланхолично ответил высокий русоволосый мужчина с грустными глазами.

– Проходите вот в ту дверь, – указал подбородком Берг.

Борис открыл дверь и шагнул в темноту.

Царь подождал, пока Берг закроет дверь, и нажал на «Энтер». И лишь потом сказал:

– Камрады, а мы не слишком жестоки?

На что ответил только Крокодил, широко зевнув:

– За что боролись, Царь-батюшка, за что боролись…

Берг же скомандовал:

– Отсчет! Чума! Фиксируй!

– Есть, командир! Запись пошла!

– Переходный канал?

– Открыт!

– Три… Два… Раз!

…Летнее солнце ярко заливало улицу. Борис-Абрам широко улыбнулся ему и шагнул на ровный, как стол, асфальт. А потом громко заорал во всю глотку:

– Дойчланд! Дойчланд убир аллиз!

И тут же получил страшнейший удар в спину, от которого свалился на мостовую и едва не потерял сознание, разбив нос и ободрав лицо.

Потом оглянулся. Над ним стоял немец. Тот самый. Из фильмов. С полукруглой бляхой на груди цвета фельдграу.

– Русише швайне! – прошипел немец. А потом залаял. Не по-собачьи. А по-немецки. Боря хотя и учил немецкий язык, но вылавливал из беглой речи только отдельные слова:

– Русский. Запрет. Зона. Тревога.

Откуда-то прибежали люди и начали его пинать. И тут Боря все же потерял сознание.

Очнулся уже голым.

Валяющимся на холодном кафельном полу.

– Наме?

– Абрам… то есть Боря! Борис! Я Борис!

Человек в сером костюме, сидящий за высоким столом, удивленно покосился на лежащего Борю, прикрывавшего одной рукой отбитое хозяйство, другой – вытиравшего кровь с лица.

– Юде?

– Нихт юде, нихт! Их бин руссише! – Борю трясло от ужаса и боли.

– Руссиш?

– Я, я!

– Абрам – руссиш? – отчетливо произнес серый.

– Да говорю же, русский я! Не еврей!

Человек подошел к Боре. Небрежно пнул по локтю правой руки. Боря зашипел от электрической боли в суставе и отдернул руку. Человек надел пенсне и стал разглядывать междуножие Бори.

– Нихт юде, – удовлетворенно отметил немец и снова сел за стол. Чего-то почеркал там у себя. Потом щелкнул по металлическому звонку. Боря даже не заметил, как появились двое в черном. Они подхватили его под руки и куда-то поволокли.

Немец же дописывал у себя в бумаге:

«Ввиду отсутствия идентификационных знаков рабочего скота оскопить в районной кастрировочной мастерской, отправить в лагерь „Коричневый Октябрь – два“, выждать три недели согласно „Имперскому Закону о Пропаже Инструментов“, глава восемь, пункт двенадцать. При необнаружении Хозяина – скот утилизировать. При обнаружении – штраф за использование незарегистрированного рабочего скота – пятьдесят имперских марок. Штраф за наличие органов размножения – триста марок. Заместитель начальника второго отдела Балаковской районной управы Саратовского гебитскомиссариата чиновник третьего класса Макс Штюльпнагель. Десятое октября Пятнадцатого года Рейха»…

Р. S.

Оставшееся они не смотрели. Надоело.

Просто пошли в кабачок и выпили по рюмке:

– За сбычу мечт, камрады!

– За сбычу!

А потом разошлись по домам.

А в Интернете появился новый ролик под названием «Он хотел Третий Рейх!»

И надо ли говорить о том, что никакого «Вервольфа» и не было никогда?

Станислав Бескаравайный

Справедливость

– Но если Лазарь был мёртв меньше девяти дней, то душа не отлетела. И его воскресение, выходит, не настоящее?

– Оставь сомнение. Умер, но потом воскрес. Чего еще желать смертному?

Холм был мерзкий, тяжелый, от него несло будущими смертями. Всё вокруг было выжжено, вытоптано. Витая колючка в несколько рядов на склонах, протянутая прямо по гарям. Широкие окопы, почти рвы, на вид пустые. Таблички и белые ленты у минных полей. И несколько каменных домов на вершине со следами копоти, однако целых и наново укрепленных мешками с песком.

– Нас прошлый год жгли. До того бурые стояли, рота, ну еще полицаев прикормили. Как Буран стал на шоссе ходить, минировать – те озверели совсем. Народ по лесам разбежался, так они всех, кто остался, подчистую угнали, стариков только расстреляли.

Пожилой Стоян, с сединой в недельной щетине и грустными глазами, шепотом пересказывал младшему лейтенанту историю гибели Тулово. Всё в этой истории было обыкновенно – окрестные вёски так же сожгли, и Тонкий Лес, и Заболотье, и Пыхань. И такие, как Стоян, мастера на лесопилках уже не работали, а старались поджечь и взорвать, что только можно.

Младший лейтенант слушал вполуха, больше старался рассмотреть детали и отметить в планшетке, что увидел. Оба они не шевелясь лежали в лозняке, хотя Стояну уже стало жарко в старом мадьярском полуфренче.

– Как сюда Корней ходить стал, и наши нормальное оружие добыли, так эти всё, закрылись, только стреляют, чтобы к шоссе отсюда прохода не было. Да раз в неделю обоз. Берегутся сильно, в разное время выступают, один раз смогли отбить, больше не получалось.

– Те ленты белые – там точно мины? – Поджидать обоз явно не входило в планы армейского человека.

– Которые справа? От колодца до хаты Кузьмича – точно. Дальше вроде как пусто.

– Какая хата? – Младший лейтенант понятия не имел, где жил Кузьмич, и на несколько минут вся разведка свелась к объяснениям партизана, от какого забора до какого столба мин вроде как нет, а где наверняка есть.