Василиса - Александр Беликов

В этот раз, кроме очередной пары пижонских туфель, он вместо традиционного свитера и растянутых брюк нацепил на себя шикарный серо-голубой костюм-тройку и сверкающий ярко-синий галстук, и это в тридцатиградусную жару! Нет, я, конечно, многое понимаю, но так одеваться на прогулку в лес? Такое поведение у меня в голове никак не укладывалось! Сначала из-за кустов библиотекарь видел только меня, но, подойдя поближе, заметил и маму Иру; тут он остановился и прямо-таки в лице изменился, выразив мимикой целую бурю восторга и изумления. Никогда я за ним такого не замечал, раньше он всегда вел себя исключительно сдержанно, а тут всего две банные процедуры выбили его из колеи так, что у него явно началось какое-то помутнение рассудка, причем процедуры-то принимал не он, а моя бывшая сослуживица и не в его присутствии!

– Ирина, вы выглядите божественно! Вы просто ангел, у меня нет слов!

Он покосился на меня и притормозил поток комплиментов, думаю, если бы они оказались наедине, то он бы продолжал до бесконечности.

В этот раз библиотекарь стал нас учить отводить глаза – именно то самое заклятие, которое Кащей применил во время покушения на меня. Оно оказалось совсем не сложное, да и внешне неэффектное, вроде бы оно, со слов нашего занудного преподавателя, у нас и получалось, но прочувствовать этого мы не могли – то ли дело «бзынь», а через часок после начала занятий мама Ира обратилась ко мне тихой речью:

– Саш, а не мог бы ты под каким-нибудь благовидным предлогом сходить куда-нибудь? Николай Леонидович хочет со мной наедине пообщаться.

Я удивился, но вида не подал, минутку поразмыслил и позвал тихой речью Ягу, наплел ей, что есть разговор и хочется посекретничать с глазу на глаз, не успел я это продумать, как в мозг острым ножом впился ответ бабы Веры. Уж и не знаю, на самом ли деле ее телепатический голос звучал так резко или я только фантазировал, как бы у меня в голове звучали слова, произнесенные Ягой, вздумай она говорить мне прямо в ухо, но резануло слух сильно:

– Ой, Сашок! Заваливай! Я ж как раз закончила дуб грузить, так что, заходь! На полянке, возле бани, увидишь.

Я дождался, когда библиотекарь сделает паузу, и поднял руку:

– Извиняюсь, но меня Вера Васильевна зовет, с этим заклинанием мне все понятно, так что я пойду, ладно? А когда начнете что новое – зовите, я подойду.

Обернулся орлом и полетел к избушке, не долетая метров двадцать, перекинулся в человека и пошел, прихрамывая, уж не знаю почему, но стеснялся я менять ипостась в присутствии тещи, отчего-то я воспринимал смену ипостаси личным и интимным процессом, почти как переодевание.

Яга сидела за деревянным столом под яблоней и пела, перед ней стояла початая двадцатилитровая бутыль с мутной жидкостью – явно кое-кто уже начал в одиночку отмечать окончание такелажных работ. Так как она сидела ко мне боком, то не увидела моего приближения или заметила, но не подала вида, а вот ее романс, который она исполняла страстно, с подвываниями и синкопами, меня изумил – я прямо-таки остолбенел и застыл на месте:

Ты разлюбил меня, коварный и блудливый.Плохой мальчишка, а-а-а-а-а-а-а-зарник.Кого-кого теперь ты нежно о-бэ-бэ-бэ-бэ-бэ-бэ-нимаешь?А мой цветок любви завял и навсегда погиб!

Кроме пения, она попутно разыгрывала целую пантомиму, где на каждую фразу приходился специальный жест: слово «разлюбил» изображалось двумя ладонями, прижатыми к сердцу, «коварный» – руками, вытянутыми вперед, а «блудливый» – иллюстрировала повернутая влево голова, опущенные глаза и правая ладонь, приложенная ко лбу тыльной стороной. «Об-бэ-бэ-бэ-бэ-бэ-бэ-нимала» она себя сама, в лучших традициях комиков немого кино, когда руками максимально сильно обхватыают свое туловище и поглаживают свою же спину – в умелом исполнении актеров прошлых лет это создавало полную иллюзию, что кто-то стоит перед артистом и его обнимает, у бабы Веры этот трюк получался ничуть не хуже. «Цветок любви» изображался двумя прижатыми друг к другу ладонями, сложенными лодочкой, произнеся «навсегда», Яга ухватилась руками за горло, имитируя удушение, а на слове «погиб» ее голова безвольно опустилась и с глухим грохотом ударилась о доски стола! Романс закончился, но я так и продолжал стоять.

– Что встал, как не родной? Проходь, садись, – позвала меня баба Вера.

Я сел напротив, исполнительница была уже пьяненькая, веселая и пребывала в прекрасном расположении духа.

– Что, Сашок, накатишь стакашок? – рассмеялась своей остроте Яга.

– Нет, спасибо, мне еще заниматься сегодня.

Даже если бы и не учеба, то пить живую воду, будучи не раненым, не хотелось, а занятия – это лишь хороший повод для отказа, а то у меня почему-то все разговоры на тему, что я не хочу пить и кого-то не уважаю, всегда заканчивались или скандалом, или дракой.

– Правильно, что пришел. Пусть Иринка с Колькой поворкуют, их дело молодое.

Вот как, подумал я, значит, у мамы Иры и библиотекаря – дело молодое, а у меня и у бабы Веры – дело стариковское, интересное кино получается! Подумал, но промолчал и даже постарался закрыться, чтобы мои мысли в тихую речь случайно не обернулись.

– У меня вот какой вопрос. Я тут случайно в ларчике обнаружил клубок путеводный, вы мне не могли бы про него рассказать поподробнее?

Баба Вера несколько театрально вытаращила на меня глаза от удивления, сегодня актриса явно находилась в ударе и переигрывала, наверное, сказывалась усталость от окончания тяжелых погрузочных работ.

– Ну, паря, и рисковый ты малый. Как говаривал Лешка Пешков: «Безумству храбрых поем мы песню». Ты только Василисе об энтом не говори, что лазил по моим ларчикам, а то огребешь от нее по полной!

– Да она знает, это я при ней схулиганил.

– Во как! Ладно, энто ваши дела семейные, не буду лезть. Так что ты про клубочек узнать-то хотел?

– Для чего он применяется? Как им пользоваться?

– Нужон для того, чтоб находить короткий путь. А пользоваться им просто. Приложил ко лбу, подумал о том, куды надобно. Клубок бросай, а сам за ним поспешай!

– А что такое короткий путь?

– Это, как бы табе сказать. Как в Заповедном лесу, подумаешь, что хочешь к Лукоморью, и мигом выходишь. Это оно и есть. А ежели прямо идтить, то сто верст киселя хлебать. А клубок – он везде бегает, а не токма у нас.

– То есть с этим клубком можно так же быстро добираться до цели и вне Заповедного леса, и без всяких дубрав-парков?

– Во! Ты все и сам уразумел.

– И когда им у вас пользовались последний раз?

– Да как раз када за кладенцом в погоню бросились. Табе Колька уже небось разболтал. Любит он всем трепать про энто! Мне на срам и стыдобу! Все уже сто лет забыли как, а он, буквоедишко лошадиный, и трепет, и трепет!

– А почему вы сейчас путеводным клубком не пользуетесь? Он уже пришел в негодность по старости?

– Сам ты пришел в негодность по старости! Надо же так выразиться обидно! Клубок – почти новехонький. Разве что моль его побила, но энто ерунда. А пользуимся не часто, потому как вещь это редкая, штучная.

– Понятно. То есть если я захочу пройти в то место, где в клане Крылатых коней хранили наш кладенец, то мне надо представить меч, приложить клубок ко лбу и пустить его по тропинке. Дальше я побегу за ним и окажусь на месте?

– Так ты собрался меч-кладенец искать, вот орел! Я на твоей стороне. Ты действуй, не боись! Я Василиске ничего про энто не скажу – могила! Эх, за успех поисков!

Баба Вера налила себе полный стакан и так смачно его хряпнула, что даже мне, не особо пьющему, тоже захотелось выпить, но только не «живой воды».

– Так вы не ответили на мой вопрос: я представляю кладенец, иду за клубком и попадаю на место бывшей дислокации Пегасников?

Яга на минуту задумалась:

– Не, не попадешь – ты меча-кладенца отродясь не видал. Да и нет его тама. И табе ноги надобно подправить – не ровен час отстанешь. А ну-ка легай на стол! Хромоту твою прогонять буду.

Такая смена тем в беседах с бабой Верой меня все время смущала, никак не мог я привыкнуть к тому, что посреди разговора она всегда могла внезапно переключиться на совершенно другую проблематику, казалось бы, никак не связанную с прошлой беседой.

– На стол неприлично, может, на лавку лучше?

– Ложись, табе говорят, чистоплюй интеллигентский. Неудобно знаешь что? А вот не скажу! Молод ты еще знать такое!

Я вздохнул и лег на спину с краешка стола. Баба Вера сорвала травинку и стала водить ей над моими ногами, приговаривая:

– Вот поди ж ты, какая незадача, и куда же энто ты кривисси-то? И-ти-ти-ти куды поехала! Ох ты ж как!

Как только травинка начинала загибаться, баба Вера второй рукой ее подправляла и продолжала вроде нехитрые манипуляции, а я в это время чувствовал в ногах покалывание и подергивание, какое иногда возникает, когда отсидишь ногу.