Пространство и время - Георгий Викторович Баженов

за огородами, в кустах ивняка по берегам Веснянки тягучий молочный туман, и вдруг опять спохватился: где Томка? Надеялся увидеть ее здесь, во дворе, но Томки нигде не было, и его благодушное созерцание этого восходящего утра разом сменилось прежней тревогой. Он заспешил в дом, вошел в комнату, которую отдали им родители в огромном, просторном своем доме: живите сколько угодно, а в городе устроитесь, построите квартиру — комната все равно всегда будет ваша, мало ли, вдруг к родителям захочется, в гости нагрянете, вас тут всегда своя светелка дожидается, только бы жили-поживали мирно да счастливо, — в комнате Томки тоже не было. И тут на столе, среди вороха денег, которых вчера им надарили видимо-невидимо, Гена увидал листок бумаги, взял его в руки — точно, записка от Томки. Ипатьев быстро пробежал глазами первую строчку, и сердце его сжалось от тоски. «Да что она, сдурела, что ли?» Ипатьев медленно, будто яд пил, читал строчку за строчкой, и душа его изнывала от непонимания…

«Гена! Извини, но жить с тобой я не буду. Искать меня не надо, да ты знаешь, где я. Объяснять всего не хочу, не поймешь. Пока у нас ничего не было — легче переживешь. С ума не сходи, будь мужчиной. Про меня можешь не говорить ничего, необязательно. Если хочешь, можешь придумать что-нибудь. Тысячу, что мои родители внесли, я взяла. И половину «подаренных» взяла, чтоб дураков проучить. Ну, Ипашка, не вешай носа. Томка».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Томка сидела на кухне, за столом, когда в квартиру, чуть покачиваясь, ввалился Михаил — с работы вернулся. Посмотрел на нее, усмехнулся, покачал головой:

— Ты чего, сдурела? Шампанское одна дуешь, а?

— Не твое собачье дело, — вяло огрызнулась Томка.

— Нет, ты в самом-то деле, а, — продолжал удивляться Михаил, — ты чего это? Шампанское? Одна? Откуда это?

— А ты думал, только водку с тобой лакать буду? Нашлись добрые люди, угостили…

— Это уже интересно. — Михаил сел на табуретку напротив Томки и внимательно заглянул ей в глаза. — Кто-то был у нас? А-а, чую, гость был… Мужиков стала водить, ай-я-яй! — печально покачал Михаил головой.

— А хоть бы и стала. Тебе же не жалко.

— Мне-то не жалко. Мне что… — Михаил пододвинул к себе стакан, бутылку водки. — О себе лучше подумай…

Томка сидела печальная, словно глубоко задумавшись о своей жизни, с грустными глазами, в которых было все же больше боли, чем грусти.

Михаил немного осмотрелся, поозирался по сторонам, как будто хотел по каким-то невидимым признакам догадаться, кто же это приходил к Томке, знакомый ему или нет, но понять не мог, и Томка, перехватив его взгляд, усмехнулась:

— Да не знаешь ты его, не щупай глазами… Генка это Ипатьев приходил, из армии вернулся.

— Генка? Ипатьев? — не мог вспомнить Михаил, морща в напряжении лоб.

— Я тебе рассказывала… в школе у меня жених был, — усмехнулась Томка.

— А-а, в школе… — протянул Михаил. — Помню, помню… Ну и чего это он навестить тебя вздумал?

— А вот догадайся!

— Чего тут гадать-то… мужик к бабе пришел, и все дела.

— «Мужик», «к бабе»… — передразнила Томка. — А на большее извилин не хватает?

— Ладно умную из себя строить! — разозлился Михаил. — Поставила б лучше чаю. Или я не с работы вернулся?

— Я тоже с работы. Оттуда же! — огрызнулась Томка.

Михаил обиженно запыхтел, даже ноздри от обиды раздулись, но делать нечего, поднялся со стула, сам налил в чайник воды, поставил на газ.

— Меня-то угостишь? — как ни в чем не бывало, миролюбиво спросила Томка.

Михаил не ответил, промолчал.

— Между прочим, — нарочито спокойно, без всякого выражения сказала Томка, — Ипатьев предложение мне сделал.

Михаил слегка покосился на Томку, но сдержался, ничего не сказал.

— Не веришь? — усмешливо спросила Томка.

— Вот и выходи! — не выдержал Михаил. — Чего ж не выходишь? Выходи давай, выходи!

— Подумать надо, подумать… — обронила Томка.

Тихонько забренчала крышка чайника; Михаил обрадованно соскочил с табуретки, ошпарил заварной чайник, бросил туда заварки, залил на две трети кипятком, накрыл чайничек полотенцем. Садиться не стал, а так и простоял минуты две-три рядом с плитой, потом залил заварной чайник полностью, снова накрыл полотенцем. Когда чай заварился, Михаил достал из навесного шкафчика две чашки, два блюдца, ложечки, сахар, поставил на стол.

— Угостишь все же? — спросила Томка.

— Дожил, — сказал Михаил. — К бабе женихи ходят. Чай ставь сам. Веселая жизнь…

— А ты как думал! Любишь кататься — люби и саночки возить…

Они сидели и — со стороны посмотреть — мирно, посемейному пили чай; на пористом, мясистом носу Михаила выступили капельки пота, на залысинах поблескивала испарина, а синие его глаза потеплели, разгорелись мягкой голубизной. Томка тоже разомлела, и задумчивая ее грусть незаметно перешла в мечтательность, будто она сидела сейчас и представляла во всех подробностях какую-то сказочную необыкновенную жизнь в будущем.

За то время, пока они были вместе, их общая жизнь вписалась в прочные берега, Михаил, впрочем, оставался почти прежним, а вот Томка изменилась, огрубела, с шоферней и автобазовским начальством особенно не считалась, говорила всем, что думала и как чувствовала, и прослыла хоть и свойской, но вздорной, взбалмошной бабой, с которой лучше не связываться. Томка часто и сама не понимала, что с ней происходит; одно время она твердо считала, что стала такой из-за Михаила, и дело тут было намного тоньше, чем могло показаться на первый взгляд. Томка все время ждала, когда Михаил сделает ей предложение, и хотя особенно не придавала этому значения и без этих формальностей все у них было хорошо, тем не менее хотя бы разговор об этом ей очень был нужен, как-то тревожил ее, и она исподволь все время ждала его. Михаил или не догадывался об этом, или не хотел догадываться. И тогда она неожиданно начинала грубить, хамить ему и окружающим людям, Михаил только усмехался. Однажды он сказал ей:

«Я ведь не держу тебя. Можешь уходить, когда только вздумается».

«А тебе только этого и надо», — огрызнулась Томка.

«Вот и дура. С чего это ты взяла? Вот же дура баба, ну ей-богу…»

«Была б я тебе в самом деле нужна, то хоть бы раз предложение сделал. Хотя бы в шутку, что ли. А то так удобно, конечно. Спит с тобой баба — и ладно. Чего еще надо…»

«Предложение ждешь?»

«Хотя бы».

«Не дождешься!» — вдруг зло сказал Михаил.

«Спасибо!» — с такой же злостью поблагодарила Томка.

«Да пойми ты, дура… Не в бумагах дело! — Михаил разволновался, глаза его потемнели, стали почти черными. — Ну что толку, что