Проблеск Света (СИ) - Андрижески Дж. С.

Он делает свой свет мягким… таким мягким.

Мягким как пёрышко, максимально переполненным светом его сердца.

Он бормочет ей.

«Теперь всё закончилось. Это закончилось. Это уже не может тебе навредить».

«Это реально?»

Шёпот настолько тихий, что он едва её слышит.

«Это реально? — посылает она, задержав дыхание. — Это сон?»

Он не колеблется.

«Это реально, любовь моя. Это не сон. Это действительно случилось».

Воцаряется молчание.

Затем ещё тише: «Ты уверен?»

«Я абсолютно уверен, дорогая моя. Уверен… и мне очень жаль».

Маленькая девочка думает над его словами.

При этом она не реагирует так, как она сама от себя ожидала. Она избегала этого годами, десятилетиями… из-за страха, из-за парализующего ужаса перед тем, что случится с ней, с её разумом, если она когда-нибудь позволит себе поверить в это.

Она ожидала, что эта информация разобьёт её на осколки, разрушит то, что осталось.

Она ожидала, что это погасит её душу.

Но она не чувствует больше страха, больше смятения, больше ужаса.

Эти эмоции уже живут там.

Вместо этого она чувствует… облегчение.

Она испытывает облегчение.

Всё молниеносно стабилизируется. Медленно развивающаяся линейная прогрессия.

Вновь начало.

До этих событий.

Она берет его с собой, по-прежнему желая его подтверждения, по-прежнему желая, чтобы он увидел это с ней, через неё… помог ей понять. Она хочет раскрыть это преступление. Для этого она должна отследить все шаги до самого начала. Она должна отследить собственные шаги и шаги преступника.

Она должна просмотреть убийство от начала до конца.

Балидор слышит речь мужчины.

Он смотрит вниз её глазами. Он видит маленькие, поцелованные солнцем босые ступни. Ножки такие маленькие. Она только что проснулась. Сейчас середина ночи, и она одета в цветастую ночнушку. Она трёт лицо тыльной стороной ладошки и моргает от света.

Он силится определить возраст по человеческим меркам, пытается решить.

Знать это кажется важным.

Кажется очень важным знать, сколько именно ей лет.

Деньги переходят с рук на руки.

Деньги, и внезапно Балидор понимает по-настоящему.

Девочка — нет. Она до сих пор не понимает.

Папочка говорит странно.

Она насторожена, потому что он бывает злым, когда говорит вот так. Она достаточно взрослая, чтобы понимать — это значит, что он выпил слишком много. Он падает, когда он такой. Он может быть смешным. Но он также может быть злым. Он может делать все эти вещи по очереди — одну за другой в такой последовательности, которая не имеет логики, не может быть предсказана или понята.

В прошлый выходной он слишком много выпил.

Он упал, и они с дядей смеялись и смеялись, потом папочка орал на дядю, потом на мамочку, потом на неё. Он хлопал шкафчиками и угрожал разбить ей рот, а может, разбить всем им троим рты, и Касси знала, что надо быть очень, очень тихой и попробовать спрятаться.

Она знала, как сделать себя невидимой, маленькой.

И всё же она не спала большую часть ночи, лёжа в постели и слушая его крики. Она слышала грохот вещей, громкие звуки, успокаивающий голос её матери. Она слышала смех дяди, а затем звон стекла.

Этим вечером дядя тоже здесь.

Они все пьяные. Она уже давно не видела его таким пьяным.

Они все смотрят на неё, и что-то в их глазах пугает её.

Она не понимает. Она не понимает, как дядя смотрит на неё, или кто эти другие мужчины, или почему они в подвале… но Балидор знает.

Даже здесь, внутри неё, он понимает.

Ещё больше образов промелькивает в его сознании.

Это здесь.

Это происходит.

Он старается поддерживать для неё эту стабильность, этот мягкий свет; структуры его сердца стараются быть достаточно сильными, чтобы поддержать её, уберечь, насколько это возможно. Он изо всех своих чёртовых сил пытается не реагировать там, где она это почувствует, сделать так, чтобы она ощущала себя в безопасности, глядя на это…

Это бесконечно. Такое чувство, будто это никогда не закончится.

В какой-то момент она теряет сознание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она уходит.

Она просто… исчезает.

Он смотрит, как её тело отделяется от её света.

Он смотрит, как она уходит.

Затем он видит её бегущей.

Бегущей в темноте, плачущей.

Она убежала от них.

Убежала из тёмной комнаты.

Она на улице.

Она не знает, как унесла ноги.

Пока она была вне своего тела, время промоталось вперёд от раскачивающегося света до тёмной улицы. Она не знает, который сейчас час, но вокруг холодно. Её дыхание паром вызывается изо рта, пока она бежит. Всё болит, но она лишь бежит ещё быстрее.

Она не думает о том, куда направляется, но её ноги не колеблются.

Есть лишь одно место, в которое можно пойти… лишь одно место, в котором её примут.

Она до сих пор одета в цветастую ночнушку. Всё болит ещё сильнее, и она всхлипывает. На глаза наворачиваются слёзы, пока она карабкается по дереву к верхнему окну.

Она стучит по стеклу она, а потом… а потом…

В темноте появляется бледное лицо.

Это Элли.

Там Элли.

Элли открывает окно и улыбается ей.

Она чистая. Она тоже одета в ночнушку, но на ней изображён мультяшный пёсик, и она чистая, улыбается Касс и думает, что всё это — большая игра.

В те несколько секунд Балидор хочет врезать Элли кулаком по лицу.

Он хочет схватить её и тряхануть так, чтобы у той застучали зубы.

Она знает, что это иррационально. Абсолютно иррационально. Это жестоко.

Он понимает, что в этих эмоциях нет логики.

Она ребёнок.

В глазах Балидора они обе дети.

Бл*дь, они дети.

Ярость всё равно переполняет его.

То рычащее животное возвращается. Та часть его, которой хочется голыми руками забить человеческого отца Кассандры насмерть… она поднимает голову и вместо этого рычит на Элли.

Это нелогично. Его ярости плевать на логику. Он ненавидит всё в чистоте Элли, в её милой смеющейся улыбке, в её ночнушке с мультяшным пёсиком.

Вся эта несправедливость. Её неведение.

То, как она совершенно не догадывается, бл*дь.

Элли ребёнок, но она же Мост, чёрт возьми.

Как она могла этого не увидеть?

И вновь Балидор понимает, что он думает абсолютно нелогично. Он сам думает как ребёнок, хотя в Кассандре он не чувствует злости. Маленькая Касси к этому привыкла. Она привыкла к неравенству между ними, между реальностью Элли и её реальностью.

Каким-то странным, необъяснимо мудрым образом детский разум Касси понимает то, чего не может постичь разум Балидора.

Элли не виновата в том, что её любят.

Элли не виновата в том, что её любят, а Касс — нет.

Элли любит Касс. Элли её любит.

Элли открывает для неё окно. Элли впускает её даже посреди ночи. Элли хочет видеть Касс у себя. Она всегда рада её видеть. Элли хочет, чтобы она была её сестрой, частью её семьи. Элли хочет, чтобы она постоянно была рядом. Элли хочет, чтобы Касс жила с ней.

Это для Касс важнее.

Для Касс это значит целый мир.

Балидор чувствует в Касс эту любовь, эту благодарность, и какое-то благоговение смешивается с беспомощностью, когда его взрослый разум пытается осмыслить это сквозь ослепляющую ярость.

Элли — это всё, что есть у Касс.

Только она.

Касси шепчет в темноте.

Она говорит Элли, что им нужно бежать. Она умоляет Элли убежать с ней, и Элли тут же соглашается, говорит, что они будут делать бутерброды, заведут щеночков, будут жить на острове в окружении волн…

…и Касс кивает, но её разум может говорить лишь «пошли сейчас нам нужно бежать сейчас пожалуйста нам нужно уходить сейчас пожалуйста поспеши поспеши поспеши пожалуйста услышь меня в этом элли и поспеши пожалуйста поспеши нам нужно уходить сейчас прямо сейчас…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Они шепчутся в темноте, Касс свешивается с веток дерева, стараясь не заплакать и тоже притворяется, что всё это игра.