Тайна смерти Петра III - Ольга Елисеева

Однажды Болотову пришлось наблюдать, как пьяные гости императора, выйдя на балкон, а оттуда в сад, начали играть на усыпанной песком площадке. «Ну все прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать своих товарищей» под зад. И это на глазах у «табуна» трезвых «адъютантов и ординарцев». «А по сему судите, каково ж нам было… видеть первейших государственных людей, украшенных орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг друга наземь валяющих».

Стыд, жгучий стыд за происходящее стал одним из катализаторов переворота. «Отваживались публично и без всякого опасения… судить все дела и поступки государевы. Всем нам тяжелый народный ропот и всеобщее час от часу увеличивающееся неудовольствие на государя было известно… Нередко, сошедшись на досуге, все вместе говаривали мы о тогдашних обстоятельствах и начали опасаться, чтоб не сделалось вскоре бунта… от огорченной до крайности гвардии»293.

В данном случае «мы» – сослуживцы Болотова. Те же разговоры шли и в кругу друзей князя Дашкова. Екатерина Романовна не раз выражала неудовольствие происходящим, молодые офицеры соглашались с ней, называли своих приятелей, думавших так же. В конце концов отважившись на прямое объяснение с Паниным, племянница перечислила ему всего несколько фамилий: «двое Рославлевых, Ласунский, Пассек, Бредихин, Баскаков, Хитрово, князь Барятинский и Орловы» – и уже этим несказанно напугала осторожного вельможу.

С.М. Соловьев заметил: «Дашкова постоянно употребляет слово заговор, но из ее рассказа прямо выходит, что заговора не было, а был один разговор»294. Это не совсем верно даже для княгини, которую императрица около полугода не осведомляла об усилиях своих сторонников в гвардии. Заговору действий предшествовал заговор мнений. Последний – видимая часть айсберга. Что под водой, не всякому дано знать. При возбуждении же недовольства Екатерина Романовна была крайне полезна своими неосторожными речами и прямолинейными оценками.

Настоящий комплот зрел под рукой императрицы и ее эмиссаров – Орловых. Нет оснований сомневаться, что нити сходились к Екатерине. Уже после переворота она с заметным раздражением писала Понятовскому: «Хотя она (Дашкова. – О. Е.) и заявляет, что все, что произошло со мной, прошло через ее руки, не следует забывать, что заговорщики были связаны со мной в течение шести месяцев, и задолго до того, как она узнала их имена»295.

В одной из редакций воспоминаний наша героиня рассказывала: «Образовались различные партии, которые думали помочь бедствиям своей родины; каждая из этих партий обращалась к ней (Екатерина говорила о себе в 3‑м лице. – О. Е.) в отдельности и они совершенно не знали других. Она их выслушивала, не отнимала у них всякой надежды, но просила подождать… Видя, однако, что дела идут все хуже, императрица дала знать различным партиям, что пришло время соединиться и подумать о средствах»296.

Понятовскому Екатерина сообщала: «Мы были уверены в поддержке многих офицеров гвардии. Все нити были в руках братьев Орловых», людей «исключительно решительных» и «любимых солдатами». «Умы гвардейцев были подготовлены в последние дни, в заговоре участвовало от тридцати до сорока офицеров и более десяти тысяч рядовых. За три недели не нашлось ни одного предателя. Все были разделены на четыре изолированные фракции, вместе собирались только их руководители, чтобы получить распоряжения, а подлинный план действий был в руках троих братьев»297.

Только при благосклонном незамечании полиции можно было проводить агитацию в городе. Поэтому старый, еще кенигсбергский приятель Орлова – Болотов, флигель-адъютант генерал-полицмейстера Н.А. Корфа, мог послужить мятежникам глазами и ушами в окружении своего начальника. Весной Григорий встретился с Болотовым в доме Корфа и стал старательно зазывать знакомца к себе на Мойку. Однако Андрей Тимофеевич всякий раз отговаривался.

А вот Корф – «генерал наш» – напротив, принял Орлова и «поцеловав его, взял за руку и повел его к себе в кабинет и пробыл там с ним более часа. Что они говорили, я уже не знаю, а видел только, что генерал унял его у себя обедать, говорил и обходился с ним дружески». Есть основания думать, что начальник полиции, лично не входя в заговор, покрывал его участников. Какое-то время Петр III благоволил к Корфу, но в мае охладел, и тот оказался почти в немилости. Он попытался переметнуться на сторону Екатерины, часто бывал у нее в покоях298.

Для заговорщиков было важно иметь при Корфе своего человека, чтобы точно знать, можно ли положиться на генерал-полицмейстера. Орлов дважды посылал за Болотовым нарочного и еще раз приезжал сам, прося прибыть к нему по неотложному делу: «Нужда, и нужда крайняя!» Каждый раз Андрей Тимофеевич отказывался. Он понимал, во что хочет «вплесть» его приятель, и рассуждал про себя: «Не на того напал!»

Предчувствия повергли его в «наимучительную нерешимость… что мне тогда делать и молчать ли о том или донесть, где надлежало?» Дух его «был поражен неописуемым ужасом; ибо и само молчание не сопряжено ль бы было с явной опасностью… в случае, если бы заговор открылся?» Ведь «самый долг присяги» побуждал молодого офицера «открыть столь страшный заговор самому государю».

Друзья познаются именно в таких обстоятельствах. Одно дело – ходить в Кенигсберге на мещанские свадьбы и генеральские балы, другое – рискнуть головой. Запоздало Андрей Тимофеевич сожалел в мемуарах, что не откликнулся на просьбы Орлова: «Призыв сей… открывал было мне путь к достижению высоких чинов и достоинств, к приобретению великих богатств и к восшествию… на высокие степени чести и знатности… Был сей человек тогда уже очень и очень близко знаком государыне императрице и… набирал для ей… из всех друзей и знакомцев свою партию, и которых всех он потом осчастливил, вывел в люди, поделал знатными боярами»299.

Что ж, не судьба. Болотов был одним из немногих, кого позвали в заговор, а он отказался. Зато другие прямо-таки рвались в число мятежников. Так, молодой вахмистр Конной гвардии Григорий Потемкин, ординарец принца Георга, едва услышав от своего товарища Д.Л. Бабарыкина, что того пытается завербовать родственник, прапорщик Преображенского полка Михаил Баскаков, «тотчас попросил познакомить его с Баскаковым и, не медля, пристал к заговору». Кстати, сам Бабарыкин, так же как и Болотов, «почел для себя неприличным согласиться на предложение», зная «образ жизни Орловых»300. Каждый выбирал свой путь.

Порой борьба разворачивалась даже за участие в заговоре рядовых солдат. Алексей Орлов, взявшийся уговаривать преображенского гренадера Андрея Стволова, получил в ответ, что он– де Стволов ни в какой заговор не пойдет, если не получит знака лично от государыни. Условились, что во время гуляния в саду Летнего дворца Екатерина подаст преображенцу руку. «У меня руку все целовали, – вспоминала наша героиня. – Он стоял в аллее у моста, а как скоро, поравнявшись с ним, дала ему руку, то, поцеловав, полились у него в три ручья слезы, и я, оторопев, отошла»301.

Рюльер рассказывал ту же историю несколько по-иному: «Однажды, проходя темною галерею, караульный отдал ей честь ружьем; она спросила, почему он ее узнал? Он ответил в русском, несколько восточном вкусе: “Кто тебя не узнает, матушка наша? Ты освещаешь все места, которыми проходишь”. Она выслала ему золотую монету, и поверенный ее склонил его в свою партию»302. Впрочем, может быть, это был другой солдат. Поцелуй ли руки, милостивое ли обращение, золотая ли монетка – а десять тысяч нижних чинов – не пустяк.

Глава 6. ЗАГОВОР

После родов Екатерина посчитала нужным выйти из тени. 21 числа, «день рождения ее императорского величества отпразднован с поздравлениями, – писал Штелин. – Большой стол в покоях императрицы. Вечером концерт, на котором играл его императорское величество в продолжении 3 часов без перерыва»303. Профессор не уточнил любопытную деталь: вечером на празднике в покоях императора Екатерина «так и не появилась»304. Зато на это обратили внимание иностранные послы. Государыня приняла поздравления днем, на своей половине.

Впервые за три с половиной месяца, прошедших с кончины Елизаветы, супруга Петра III открыто повела себя как «конкурирующая фирма». «Я не хочу совершенно отказываться от независимости, без которой нет характера»305, – писала она Дашковой.

Апрель стал временем активизации действий заговорщиков. До этого княгиня, по собственному признанию, редко виделась с офицерами, друзьями мужа. Лишь в середине весны она «нашла нужным узнать настроение войск и петербургского общества»306. 24 апреля был подписан трактат о мире с Пруссией. Час для агитации пробил.

«ФРАКЦИИ»

О группе Дашковой Шумахер писал: «Они устраивали совещания на квартире у юной, еще не достигшей двадцатилетнего возраста княгини… Эта небольшая и маловлиятельная партия привлекла на свою сторону, главным образом благодаря усилиям братьев Орловых, три роты Измайловского полка, которые высказались в пользу императрицы Екатерины. Замысел состоял в том, чтобы 2 июня старого стиля, когда император должен был прибыть в Петербург, поджечь крыло нового дворца. В подобных случаях император развивал чрезвычайную деятельность, и пожар должен был заманить его туда. В поднявшейся суматохе главные заговорщики под предлогом спасения императора поспешили бы на место пожара, окружили Петра III, пронзили его ударом в спину и бросили тело в одну из объятых пламенем комнат. После этого следовало объявить тотчас о гибели императора при несчастном случае и провозгласить открыто императрицу правительницей»307.