Ледяное сердце Златовера - Наталия Ипатова

Мы со Звенигором переглянулись.

— Не думал я, что при жизни сяду в твою лодку, — заметил я. — Однако, очевидно, что если кому и доверять в таком деле, так только тебе, бог лодочников. Держи свои монеты.

Он сгреб деньги огромной мосластой лапой и, не переставая ухмыляться, столкнул лодку на воду. Прошлепав по полосе прибоя, мы заняли свои места в утлом суденышке. Я старался не выказывать беспокойства, хотя никак не мог соразмерить сомнительную надежность этой посудины с угрожающей массой воды. Звенигор обреченно молчал, и вид у него стал еще более замученный.

— Не извольте беспокоиться, — приободрил нас перевозчик. — Старый Харон с начала времен никого еще не утопил.

Как мы плыли, про то я рассказывать не буду. Честно говоря, я просто не помню. Была вокруг нас эта сизая круговерть мокрого снега, да еще монотонное движение ленивых валов: вверх-вниз. В тумане маячила физиономия Харона с пристывшей ухмылкой. Не знаю, сколько времени продолжалось все это: мне не с чем сравнить скорость лодки, которую гнали вперед и вперед могучие, размеренные движения гребца. Мне вообще всегда казалось, что когда идет снег, время останавливается. Харон был поистине равнодушен к своим ездокам. Оно и понятно: даже если бы он возил одних царей земных, и то тех было бы достаточно, чтобы их задами до блеска отполировать эту древнюю скамью. Интересно, в какой банк он вкладывает свои медные монеты? Должно быть, он несметно богат, этот Харон, если каждая смерть с начала времен приносила ему одну медную монету. Какие проценты набежали на вклад с начала времен?

— Ну вот, — сказал он наконец, — скоро и прибудем.

Мы вгляделись в скрывающую север мглу. В ней разгоралось далекое зарево. Потом мы вынырнули из снегопада, словно из увертюры, и перед нами будто раздернулся занавес. Я затаил дыхание, и Звенигор тоже был тих, как никогда. Мы увидели дворец.

Он вырастал прямо из черных вод Северного Океана и целиком был изваян изо льда. Волны накатывали прямо на ступени белой парадной лестницы, ведущей на бесчисленные безлюдные террасы, и весь дворец казался причудливым и иррациональным, завинченным, как морская раковина. Он светился изнутри теплым бронзовым светом, смягченным и рассеянным толщей льда, уходящим в бездонное звездное небо и колыхающимся там. Он походил на полую жемчужину, внутри которой горит свеча. Это было что-то невероятное, огромное, изысканно сложное, словно не ограниченное тремя привычными измерениями, и в то же время удивительно соразмерное и пропорциональное. По сравнению с ним мой родной дом-дворец Тримальхиара — показался вдруг простым, уютным и милым, немного архаичным и провинциальным. Дворец Салазани рос по мере нашего к нему приближения, надвигался, закрывал небо, все мы погружались и растворялись в этом согревающем бронзовом сиянии, и это было как во сне.

Лодка коснулась ступеней. Харон взялся рукой за кольцо, украшенное львиной головой и вделанное в этот изысканный причал, и держал ее в равновесии, пока мы со Звенигором, пошатываясь, выбирались на ступени. Было жутковато и странно думать, что путешествие закончено, и что наша цель лежит перед нами. Звен стоял на нижней ступени и смотрел вверх, на сияющие распахнутые двери. Должно быть, духу набирался.

Харон снизу сделал нам знак рукой.

— За ту же плату, господа, я доставлю вас в обратный конец.

И мы двинулись вверх, мимо колонн, воздвигнутых по обоим краям этой титанической, казавшейся бесконечной, белоснежной лестницы, на вершине которых в плоских чашах горел огонь. Мы долго шли, и во мне что-то происходило, что-то такое, от чего перехватывало дыхание и замирало сердце. Салазани встречала нас истинной красотой.

Мы вошли под арку, взметнувшуюся в недосягаемую высь, и очутились в просторном холле-прихожей. Она, должно быть, опоясывала по периметру весь дворец, так как уходила от нас и вправо и влево, и мы не видели ей конца. Блестящий, как хороший каток, пол, гладкие стены и свод где-то очень высоко. Ветры просвистывали холл насквозь, и во всей ней стояли только мы и длинноносый карлик с тоскливыми глазами. В руках он держал метлу и с монотонностью обреченного выметал из углов наносимый сквозняками снег. Стоило ему очистить одну стену, как его уже ждала другая, и весь труд его был настолько же очевидно бесполезен, как Сизифов. Идея, примененная к местным условиям. Интересно, чем же он так провинился?

Увидев нас, он прислонил метлу к стене, отряхнулся, подошел и склонился в изысканном придворном поклоне. Мне показалось, что Звенигор растерялся. Впрочем, при всем моем воспитании и образовании я тоже не смог бы изобразить ничего подобного.

— Позвольте приветствовать вас, господа, — сказал он нам.-

Наверное, вы — наши последние гости на благословенную ночь торжества. Как прикажете о вас доложить?

— Артур Клайгель, — представился я. — Наследный принц Белого трона, с приветствием и почтением к Снежной Королеве. Мой спутник меня сопровождает.

Он вторично поклонился, теперь уже моему громкому титулу.

— Я — Йостур, — сказал он. — Я провожу вас в покои, где вы сможете привести себя в порядок, отдохнуть с дороги и воспользоваться гардеробом.

— Буду вам признателен, — церемонно ответил я, проглатывая этот весьма прозрачный намек на состояние наших костюмов. Впрочем, Салазани явно не ожидала, что гости будут собираться сюда со всех концов света, обремененные чемоданами.

— Не беспокойтесь, времени у вас достаточно.

При первой встрече я и не подозревал, насколько важным окажется для меня это знакомство. Йостур знал о дворе Салазани все, и впоследствии стал для меня важнейшим источником сведений о событиях, которым я не был непосредственным свидетелем. Благодаря ему, мне многое удалось адекватно истолковать и связать воедино. Без его помощи моя Огненная книга не была бы полна, да и сам я вряд ли разобрался бы в местных интригах. Именно ему я обязан историей фаворитства Удылгуба и описанием характера и привычек Салазани, позволившим мне более или менее достоверно реконструировать сцены, при которых я не присутствовал, и очевидцы которых не сочли нужным посвящать меня в подробности. Также он помог мне прояснить родственные связи самой Салазани.

По-моему, он обрадовался предлогу бросить метлу и повел нас по изгибистым пустынным коридорам, стены которых были сделаны из полупрозрачного перламутрового льда и по форме повторяли спиральную структуру самого дворца. Здесь было тепло — вот что странно! И свет — рассеянный, мягкий, белый — совсем не походил на свет факелов, свечей или масляных ламп. Казалось, он сочился сквозь стены, а за стенами двигались неясные тени, слышался переливчатый смех, звенели бокалы и звучали обрывки вальсов Штрауса, ноктюрнов Дебюсси и фантазий Чюрлениса. Коридоры же оставались на редкость безлюдны, и когда я спросил Йостура о причине, тот охотно ответил, что по прихоти Салазани большинство ее слуг невидимы. Бытовая суета и толчея раздражали Королеву, обладавшую общепризнанным художественным вкусом, и теперь я с большим вниманием относился к внезапно обдававшим меня порывам воздуха — знакам того, что кто-то только что пронесся мимо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});