Боги, пиво и дурак. Том 8 (СИ) - Гернар Ник

— Да плевать мне сейчас на мир, — проговорил Оракул, глядя на меня нездорово поблескивающими, воспаленными глазами. — Я застрял в этом теле! Я, великий созерцатель всего сущего, оказался закован в темнице из костей и плоти! И, кажется, я умираю.

Я присвистнул.

— Интересно девки пляшут. Почему ты так думаешь?

Оракул отвернулся обратно к огню.

— Я не думаю. Это мое тело, — похлопал он себя по груди. — оно говорит мне, что скоро конец.

— Но почему?..

Оракул покопался в куче бумажек и вытащил оттуда недоеденный кусок шоколада. Плитка хрумкнула у него на зубах, и я услышал глубокий печальный вздох.

— Первые симптомы начались примерно через неделю после нашего разговора. У меня начала чесаться голова. А следом за ней стало чесаться и все остальное…

Я кашлянул. Воняло от Оракула действительно знатно, как от заправского вокзального бомжа.

— Охотно верю, — пробормотал я.

— Но это… это было только начало! — таинственным голосом продолжил свою щемящую историю Оракул. — К тому времени я начал испытывать постоянную боль во внутренностях! Моя выделительная система стала работать с неполадками. В руках появилась слабость!..

— М-мм, — промычал я, глядя на вороха бумажек вокруг Оракула. — Позволь узнать, а ты вообще хоть что-нибудь еще кроме шоколада ешь?

— Нет, конечно, — сдвинул брови Оракул. — Почему ты спрашиваешь меня о такой ерунде, когда я рассказываю тебе важные вещи? Я выбрал себе именно эту пищу, и она мне нравится.

— А-аа, — промычал я, почесывая подбородок и понимая, что здесь не просто все запущено, а все запущено конкретно.

— Так вот, в руках я чувствую слабость. В ногах — тоже. Я ем, но не наедаюсь. А потом… — он запнулся, явно пытаясь подобрать подходящие слова.

— Ну-ну, — подбодрил я его, слегка коснувшись ладонью пахучего плеча. — Смелей.

— У меня… репродуктивные органы будто в огне, — полушепотом проговорил Оракул. — Причем настолько, что иногда я даже не могу рационально мыслить! Периодически я теряю над собой контроль, и мое сознание отключается. И тогда ко мне приходят видения того, чего никогда не было на самом деле. Я вижу страшные и безумные картины того, как я, великий Оракул, совокупляюсь в самых отвратительных позах с одушевленными сущностями и даже неодушевленными предметами!

Я почесал за ухом.

— Если учесть, как ты живешь и питаешься, это вообще удивительно. У многих бы и с домкратом ничего не получилось…

— Чего?..

— Я говорю, от хорошего стояка еще никто не умер!

— Никто не умер? Да ты понюхай, как я стал пахнуть! — вскричал Оракул. — Я словно уже в процессе разложения, хотя еще живой!

— А вот тут ты прав, воняет от тебя за версту, — хмыкнул я. — Зато комаров нет…

— Ты издеваешься надо мной? Тебе весело? — оскорбился Оракул. — Я на грани безумия, Даниил! Со мной происходят чудовищные перемены! И к чему они меня приведут, страшно представить и невозможно предсказать!

— Ну, это как раз совсем не сложно, — отозвался я. — Предрекаю тебе язву желудка, сахарный диабет, грибок кожи, ногтей, педикулез и больные зубы.

— Ты не можешь ничего предвидеть, потому что не умеешь, — заявил Оракул.

— А мне и уметь не надо. Ты когда в последний раз мылся, о великий созерцатель? — спросил я.

— Что? Мылся?

— Ну да. Знаешь — мыло, вода, мочалка. Вот это вот все, — сказал я, всеми силами стараясь не заржать. — Сколько дней здесь прошло с того момента, как я перешел в другой мир?

— Падение Верхнего мира спровоцировало скачок временного разрыва между мирами. У нас прошло девяносто четыре дня.

— Что??? Падение… Верхнего мира⁈ — вскричал я.

Это как же это?.. Почему? Зачем?

— Да шут с ним, — отмахнулся Оракул. — Упал и упал. Меня сейчас больше волнует, что происходит со мной и как это остановить!

— Помыться, побриться, пожрать куриного супа вместо шоколада, выспаться как следует в чистой постели и сходить в публичный дом — вот и все твое лекарство!

— Хочешь сказать, я пал так низко, что теперь являюсь пленником ритуалов для смертных? — искренне ужаснулся Оракул.

— Ну знаешь, завел корову — изволь о ней заботиться, как положено, иначе сдохнет. Завел себе молодое тело — так обслуживай! — Я поднялся на ноги и обернулся к жрецам. — А вы подсказать не могли? Или тоже моетесь раз в сто дней и сексом занимаетесь только в болезненных снах?

Птицы перестали петь. Какой-то грустный шелест, похожий на голоса стражей, пролетел по их цепочке.

Тихо ругнувшись, я опять обернулся к Оракулу.

— Ну а ты сам? Ведь наблюдаешь за людьми столько столетий. Что, никогда не видел, как они в баню ходят?

— Но… это же смертные. Они делают много странных вещей, — пробормотал Оракул. — И мне вовсе ни к чему было их понимать. Ведь я-то — бог!..

— Может, оно и так, но прямо сейчас ты живешь внутри самого обыкновенного человеческого тела. Оно не самоочищается, не питается фотосинтезом, поддается гормональным всплескам и может болеть — точно так же, как и у любого смертного.

— Какая чудовищная нелепость! — ахнул Оракул, и на его лице было написано такое непосредственное, детское изумление, что я только руками развел.

— Так, нам нужна одежда, пара лошадей и деньги! Немедленно! — прикрикнул я на жрецов. И покосился на Оракула. — Ничего, что я командую?

— Сделайте, как он сказал, — безвольно отозвался бог, махнув рукой. Похоже, он не очень-то верил в мою теорию.

Пока мы ждали доставку заказа, я попытался разговорить Оракула по поводу Верхнего мира. В моей голове как-то не укладывалось, чтобы такое могло произойти в буквальном смысле слова. Само собой, тут было какое-то иносказание или обобщение — хрен его знает. Но Оракул в ответ на мои попытки только смотрел на меня с укором, и в его взгляде без переводчика читалось: и как же ты, бездушная сволочь, можешь думать о такой фигне, когда у меня настоящая беда?

В итоге я тупо заткнулся. Хотел заняться выковыриванием заноз из пяток, но подумал, что это занятие тем более оскорбит высокую скорбь Оракула по своему умиранию, и воздержался.

К счастью, уже через час мы были одеты в простую чистую одежду, какую носят ремесленники средней руки, сидели верхом на приличных лошадях, а мою правую ляжку приятно придавливал тугой мешочек с монетами.

Вот теперь и пожить можно!

— Ну что, погнали в город, лебедь ты наш умирающий, — фыркнул я и поддал коняге пятками под бока.

И поехал в сторону Вышгорода.

Оракул тоже поддал коню под бока. Но жеребец только недовольно скосил на него глаза и вскинул голову — мол, а больше тебе ничего не надо?

Я притормозил своего четвероногого.

— Сильней, еще раз!

Оракул тяжело вздохнул. И повторил свою попытку.

Жеребец всхрапнул, затоптался на месте и ка-ак козланул жопой вверх!

Оракул ласточкой вылетел из седла и с треском шлепнулся в заросли кустарника.

Птицы разом вздрогнули от испуга.

Из темноты донесся приглушенный стон.

— Эй, ты там живой? — спросил я, спешиваясь.

— Кажется… Еще пока… Да…

Ветки кустарника опять затрещали, и Оракул вылез на свет, совершенно несчастный и с расцарапанной щекой.

Он был безнадежен.

— Садись на моего коня, — велел я Оракулу. Помог ему взобраться в седло, забрал поводья и сам уселся на вредного жеребца. Тот, видимо, по форме задницы сразу понял, что с новым седоком лучше не шутить, и послушно двинулся вперед по первому требованию.

Так мы и поехали паровозиком.

Я очень торопился в город. Хотел увидеть, в каком он состоянии, уцелела ли наша таверна и вообще, что там изменилось за это время. Пока я отсутствовал, здесь конец зимы сменился предвкушением лета — огромный срок, особенно если учесть, сколько важных событий произошло с того момента.

Но Оракул мешком заваливался то влево, то вправо на спине у коня, так что прибавить ходу я просто побоялся.

Битых два часа мы тащились по дороге, прежде чем вдалеке наконец-то показались родные стены.