Имперский Грааль - Наталия Ипатова

— Ничего, — говорит, поднимаясь, миз Монти. — Бывало и еще веселей. Правда, тогда я была несколько моложе.

У нее прокушена губа, при толчке ее бросило на пол. Мари вроде бы в порядке. По ней не поймешь, но — молчит, вцепившись в борт. Рубен наклоняется к ней:

— Вы как?

Прежде чем ответить, она сглатывает комок. Судя по всему, у нее легкий шок. Рубен опускается рядом на корточки, встряхивает ее за плечо, только тогда она оборачивается к нему. Истерики нет, уже счастье. Обойдемся, значит, без пощечин.

— Каверна, — говорит ученая дама. — Под ней, по всей видимости, вулкан. Вулкан нагревает полость с водой, давление в ней возрастает. Взятие керна ослабило свод, и вот, пробило. Это, — тут голос ее звучит слабее, — если мы уговорились держаться в рамках естественных причин…

Зыбь становится некомфортной, на гребнях волн появляется пена.

— Твоя молодец, — говорит Рубен.

— Моя?… А!

— Женщину нужно хвалить, даже если тебе кажется, что она всего-навсего делает то, что должна. Так будет лучше для вас обоих.

Нашел время мораль читать!

— Надо убираться отсюда, — говорит Брюс, и все с ним согласны. Если под нами в самом деле вулкан, возможно, это только первая клизма. Пилот поднимает складной верх, чтобы обезопасить пассажиров от другого фонтана, буде придет, и запускает двигатель.

— О, черт! — это шепотом, и Рубен наклоняется к панели через плечо сына.

— Что?

— Гляди. Ну и что теперь?

Рубен морщит лоб и вполголоса поминает добрым словом совхозную технику. Если верить навигационному монитору, мы уже на Северном полюсе, и потому верить ему нельзя. Ерундовое дело, датчик запал, согласно ему мы движемся с постоянным ускорением, и прибор беспорядочно крутит карту под крестиком, который обозначает нас.

— Радиокомпас?

— Нет его. И КГС тоже.

Угу, это знакомо. Радиосвязь здесь вообще дурная, а как мы начали играть с атмосферой, стала еще более непредсказуемой. Дымка затянула небо, крошечного белого солнца вовсе не видать. Звезд, когда стемнеет, тоже не будет.

— Ну… и куда лететь?

Автопилота, разумеется, тоже нет, он на навигацию завязан. Рубен думает, постукивая себя по подбородку сжатым кулаком.

Подняться в воздух и болтаться там, сколько хватит топлива, а после плюхнуться на воду, и пускай носит… пока бурей не разобьет? Как-то оно безрадостно.

— Выключай навигацию на фиг, — решается он.

— Выключил. Дальше?

Рубен снова замолкает, размышляя — не пересесть ли ему в левое кресло. Нет. Он может ошибаться. Если интуиция его подведет, у Брюса должен быть шанс.

— Взлетай.

— Но… куда?

— Просто сиди и делай вид, что управляешь, понял? — это шепотом, на ухо. — Я хочу проверить одну… эээ… заморочку. Если не проканает, хуже все равно не будет. Молчи. Увидишь, что что-то не так… я имею в виду, реально не так, у тебя хватит ума, чтобы понять… тогда вмешивайся, не раньше. Смотри на «Нырок», на меня не смотри. Нечего на меня смотреть.

— Ты будешь Нырок? Я думал, тебе для этого надо… ну…

— Умереть? Тс-с-с. Похоже, тут важен навык.

Эк ему все просто! Как смотреть в счастливые глаза мальчишки, у которого самый чудесный в мире отец? Когда у тебя нет любви, ее и не надо. Но уж если есть… гордость ревет в груди, душа переполняет тело… тебе напомнили, кто ты есть… вверх! В каком-то смысле так даже лучше.

Тут, наверху господствуют ветра. Размышляя, Нырок делает круг. Назгулу в свое время тоже лучше думалось на ходу.

У машины есть память. Проводя простые аналогии, логично предположить, что память машины физически размещена в системе автопилота, а автопилота у нас нынче нет. Но ты был Назгулом и знаешь, что простые аналогии тут не работают. Будучи Назгулом, ты был и Рубеном Эстергази. Сыном, внуком, любовником. А еще — офицером и командиром. Где, скажите, физически размещалось твое все, когда от тебя ничего не осталось? Молоток помнит, как его держал хозяин, а меч — того, кому он был верен.

Так-так, а вот это уже мистика. У «Нырка» есть бортовой самописец, который отключить нельзя. Прочитать его, правда, можно только дома, в диспетчерской. Начиная с момента, когда заклинило датчик, он пишет сущую ахинею, но Нырок знает этот момент. Смотреть досюда. А больше нам и не надо.

Только одно слегка тревожит его. Это вот обмякшее тело в кресле. Насколько просто будет вернуться в него? Летать самому — слишком большое искушение для Эстергази. Шока уже нет, и есть те, кому ты очень нравишься таким. Ты уже не смотришь на это ни как на трагедию, ни как на извращение. Подумать, так ты стал даже самому себе интересен.

Ну и зачем мне тело с западающим датчиком? При этой мысли ему делается так смешно, что перхает мотор, а сын в панике хватается за рычаги. Сильный попутный ветер несет нас к берегу, море снизу совсем черное. Нас догоняет гроза.

Я в той жизни был космическим истребителем, мне кажется непривычным опираться плоскостью на ветер, но в этом что-то есть. Мне бы это понравилось, будь я ребенком. Словно… катание с горы, да!

Брюска не сможет взять управление, если я его не отдам, мы это уже проходили — с его матерью. Правда, тогда я был чуть больше человеком.

Вот уже видна береговая линия. Мне видна. Есть некая разница между тем, что «видят» приборы, и тем, что они могут показать. Кстати, я наконец поймал радиоволну с маяка. Эй, пилот, давай дальше сам, повеселились и будет. Залив мелкий, и волна тут ничтожная. Садись. По правде говоря, ты справишься лучше: мне не приходилось летать в бурю.

Идет дождь, на берегу механики в плащах и неизбежный Норм. Будет очень неловко, если им придется выгружать твое бездыханное тело: могут неправильно понять. Или правильно — это еще хуже. Эстергази нынче желают заниматься мирным созидательным трудом — и чтобы никто их не трогал. Говорят, есть люди, специально заточенные под великие дела, безумцы, так сказать, с взором горящим. А поймают за такими — делишками? — способностями, мигом принудят пользу приносить. Методы принуждения… я помню, да. Жена простила, а я не могу.

Когда Рубен очнулся, Брюс смотрел на него перепуганными глазами, отодвинувшись. Нет, ну он же предупреждал! Видимо, выглядел совсем мертвым.

— …посадка произведена, шасси выпущены.

— Все в порядке, — с трудом выговорил он. Язык еле ворочался, голосовые системы казались непривычными, а оттого — несовершенными. Впрочем, Рубен тут же забыл о них, когда попытался встать. Впечатление было такое, словно его вырезали из дерева, причем не позаботились подогнать детали одну к другой. С одной только разницей: дерево не болит. Э-э-э… а кто знает?

Ну, я узнаю, если попробую. На фиг, на фиг! Больше никаких «кукурузников». Только в военную технику. Поправочка: в зиглиндианскую военную технику. Нет, даже так: в имперскую зиглиндианскую военную технику. Я выбираю лучшее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});