Студент 2 - Всеволод Советский

смекнул, что это заслуга Андрея Степановича, по всем показателям, главного редактора. Он и сидел во главе Т-образного стола, а Хафиз, как гость, рядом.

— Василий Родионов? — спросил главред.

— Он самый.

— Проходи, присаживайся. Столбов Андрей Степанович. Редактор газеты.

Он довольно церемонно встал и приветствовал меня в меру крепким рукопожатием.

Впечатляющий мужик. Видно, что лет за пятьдесят, но прямой, крепкий, видна выправка. Выше среднего роста. Крупная лысая голова, очень твердые черты лица, глубоко посаженные глаза. Как-то трудновато представить на таком лице улыбку.

Сели.

— Ну что, — сказал хозяин кабинета, не предлагая угощений. — Поговорим?

Глава 15

— Конечно, — серьезно сказал я.

Андрей Степанович копнул стопку бумаг, извлек мой рукописный труд, посвященный 1 сентября.

— Вот, — сказал он. — Ознакомился. Спасибо комсомолу.

И он кивнул на Хафиза, а тот кивнул утвердительно.

— Ну что скажу… — продолжил редактор, — мне понравилось. У тебя определенно склонность есть. Больше пока сказать сложно. Жизнь покажет. А этот очерк беру. Первого сентября дадим. Не возражаешь, надеюсь?

Как можно вежливее я сказал: разумеется. Не то, что не возражаю, буду очень рад!.. Все это, повторюсь, как можно более сдержанно и корректно. Успел заметить, как редактор и секретарь мгновенно переглянулись и расценил это в свою пользу.

— Очень хорошо, — сказал редактор. — Только надо будет подкорректировать. Смотри…

И он очень профессионально указал мне на недочеты в тексте и подсказал, как их выправить.

— … вот смотри: у тебя тут два союза «но» подряд. Может, и невелика беда, а все же лучше заменить…

— Синоним поставить.

— Именно, — сказал Андрей Степанович с явным одобрением в голосе. — Например: «однако». Или: «хотя»… Ну и так далее. Посмотришь.

В руках у него был остро отточенный красный карандаш — оружие редактора. Быстро и четко он испещрил листок броскими пометками, и по тексту, и на полях, и перекинул мне:

— Поработай над этим, принеси исправленный вариант.

— Когда?

И этот деловой вопрос, похоже, понравился Столбову. Он взялся за перекидной настольный календарь:

— Так… Завтра нет, в отъезде буду целый день. Значит, послезавтра.

Я начал было объяснять ему, что отрабатываю в технопарке, он понимающе кивнул:

— В курсе. Послезавтра в это же время. Решено?

— Да, — я улыбнулся и уже приготовился встать, полагая, что беседа закончена. И лихорадочно соображая, как бы мне выйти на нужную тему… Но Хафиз вдруг сказал:

— Постой, постой. Ты что, уходить собрался?

— Да нет, — мгновенно переиграл я. — У вас же ко мне наверняка вопросы есть?

— Конечно! — подтвердил секретарь. — Мы ведь тебя не знаем толком. Как говорится, анкета анкетой, а неформальный разговор — особая статья. Давай поговорим.

И заговорили. На вопросы о жизни Василия Родионова до 11 августа 1978 года я отвечал очень аккуратно, обдуманно, и в то же время как можно более естественно, простодушно, сознавая, что передо мной матерые странники бумажных джунглей, психологи-практики, умеющие ловить оттенки душевных движений. Мне удалось с задачей справиться: все мои слова звучали совершенно правдоподобно, хотя кое-что пришлось присочинить. Тем не менее, как я понял, это толковище именно так и было построено, чтобы ненавязчиво проверить меня на косвенных вопросах. Уж кто-кто, а советская бюрократия умела это делать.

И вовсе не скажу, что мои собеседники разыгрывали классическую партию «добрый следователь»-«злой следователь». Нет. Оба они были совершенно доброжелательны, и я понял, что я изначально вызвал у них симпатию, но и они все же не упустили возможность «прокачать» меня всякими невинными расспросами, в которых, разумеется, была система.

Итак, я сумел успешно пройти полосу вопросов «до 11 августа». Дальше пошло полегче.

— Так ты в общежитии проживаешь?.. — спросил Хафиз с доверительно-уточняющей интонацией. — В нашем, химфаковском?

И мы немного поговорили об условиях проживания. О них я отозвался одобрительно, совершенно не кривя душой. Да и приятный плюс в виде Любы вряд ли где еще мог найтись, кроме общаги. Об этом бонусе я, разумеется, умолчал, но он сильно повлиял на позитивную окраску моего рассказа.

Тут вопросительная инициатива полностью перешла к комсомольскому секретарю. Да, похоже, ему это просто стало любопытно, без всяких хитроумных подтекстов.

— С кем-то познакомился уже? Что скажешь о них?..

— Да, с рабфаковцами в основном. Есть интересные ребята. Саша Лавреньев, Люба Королева…

— О-о, Королева!.. — вскричал Хафиз, не удержавшись от смеха. — Андрей Степаныч, ну вы же ее знаете! Да и писали как-то о ней, помните⁈

— Ну как же. Это гитаристка, что ли?

— Она самая!.. Ну как тебе она? — обратился Хафиз ко мне.

— Талант, но без царя в голове.

— Точно! Один в один! — восторженно вскричал он, страшно довольный совпадением мнений. — И я то же самое говорил…

Тут секретарь как будто позабыл, что обязан быть замкнут в броню должностной сдержанности. Пустился в увлеченный рассказ о Любе Королевой — персоне, сотканной из противоречий.

— Ох не знаю, что из нее выйдет! Иногда даже… как-то страшновато становится. Она, похоже, и сама не знает, что у нее в мозгах включится через минуту…

Андрей Степанович осуждающе покачал головой:

— Знаю я такой тип людей. Ненадежные. Положиться на них нельзя.

— Да вот это как сказать! — рассудительно возразил Хафиз. — Если она берется за дело, то делает на все сто и даже чересчур. Загвоздка в том, возьмется или нет. Вот это невозможно угадать. Да она и сама не знает. Загорится, а через час остынет, махнет рукой, вот уж тогда ее с места не сдвинешь. Может и матом послать…

Тут секретарь и лицом и корпусом невольно сделал некое неуловимое движение. По нему я безошибочно понял, что такой грустный феномен имел место. Ну, Любе первого попавшегося обматерить влегкую, все равно, что палец обоссать…

Хафиз преодолел секундную запинку:

— А то наоборот: вспыхнет, и так ее занесет, что не знаешь, как остановить. Как-то вздумала такое исполнять со сцены, чуть ли не «Мурку», что ли!.. Наши ее прибить готовы были, честное слово. Ну, думаю, сейчас ведь тебя, дуру, так по башке треснут, что мозги вышибут!

Андрей Степанович едва заметно усмехнулся. И оба они развили веские рассуждения психологического характера, далеко уйдя от Любы. Заговорили вообще о знании людей, о мудрости администратора. Разгорячились. Редактор принялся приводить примеры из жизни…

Я слушал и