Разрушитель - Владимир Сергеевич Василенко

простенько — в длинное, похожее на солдатскую шинель, пальто с вязаным шарфом, вязаную шапку, изрядно потасканные зимние ботинки. До этого он тёрся рядом с рабочими возле дома, и я принял его за одного из них.

— Я к господину Путилину, — пояснил парень. — С утра, между прочим, тут толкусь, но меня не пускают. А у меня важное донесение к нему.

— Ты один из его филёров? Что-то не похоже.

— Нет, но я… У меня есть, что ему рассказать. По поводу дел Священной Дружины.

— Так мне расскажи. Я тоже из Дружины.

Он окинул меня недоверчивым взглядом и покачал головой.

— Мне всё-таки к начальнику хотелось бы. Я и сам в Дружину записаться хочу!

— Вон оно что, — хмыкнул я. — Ну, как знаешь. Пойдём.

В западном крыле тоже в некоторых окнах вышибло стёкла, и в коридоре, ведущем к кабинету Путилина, возился стекольщик — сухонький пожилой дядька в круглых очках. Когда мы проходили мимо него, он как раз аккуратно закладывал в раму подогнанное по размеру стекло. Я кивнул ему, поздоровавшись, и он учтиво кивнул в ответ.

Постучав для приличия, я не дожидаясь ответа открыл дверь. Путилина застал за письменным столом. Статский советник был похож на поэта в разгаре творческого запоя — стол его был сплошь завален бумагами, множество смятых в комки листов валялись на полу рядом, мусорная корзина была переполнена. Сам он что-то быстро строчил на очередном черновике, сосредоточенно закусив нижнюю губу. Однако, увидев меня, тут же бросил всё и вскочил.

— Богдан! Ну, наконец-то! Куда вы все запропастились⁈ Я уже хотел снаряжать командировку в Самусь. Но, правда, сейчас других дел по горло…

— Да, я слышал. Император уже в пути?

— Верно. Выехал из Демидова, будет здесь самое позднее завтра к обеду. Но скорее всего уже на рассвете. У него спецпоезд, паровоз там — настоящая зверюга, раза в два быстрее обычных. Так что весь Томск на ушах стоит, последние приготовления…

— Понимаю, — кивнул я и зацепился взглядом за его перебинтованную левую ладонь. — Сильно вас зацепило при взрыве?

— Да нет, пустяки. Небольшой ожог, а так — отделался лёгким испугом.

Он обманывал — под Аспектом Исцеления я разглядел, что повязка его доходит до самого локтя, и вся внутренняя сторона предплечья мерцает тревожным алым ореолом. Ожог довольно обширный, удивительно, как ему удаётся спокойно работать. Боль-то, должно быть, адская — вон, на лбу аж испарина выступила.

— Ты-то как? — Путилин, взяв меня за плечи, окинул встревоженным взглядом. — Как будто постарел лет на пять, ей-богу. Это что у тебя, прядки седые, что ли?

— Да нет, скорее всего, просто обгорели, — отмахнулся я. — Позже расскажу про Самусь. Там… есть что рассказать.

Катехонец понимающе кивнул и цепким взглядом пробежался по моему спутнику.

— А этот молодой человек? С тобой? Из Самуси, что ли?

— Да нет, местный. К вам пытается с утра прорваться с важным донесением.

— Так уж и важным? — прищурился Путилин. — Ладно, выкладывай. У тебя две минуты.

Парень, торопливо расстегнув пальто, вытащил из внутреннего кармана мятый лист желтоватой бумаги.

— Я по поводу этого… Видел я этого типа. Вчера.

Путилин взял бумагу из его рук, и я увидел, что это листовка с портретом Арнаутова — ориентировка, распространяемая в последние дни по всему городу.

— Так… Ясно. Поди-ка сюда…

Он вернулся за стол, взял чистый лист бумаги и провёл короткий допрос, по ходу делая заметки.

— Кто таков вообще?

— Кто? Я? — растерялся парень.

— Ну, не я же.

— Эм… Петров. Сергей Анатольевич. Я на постоялом дворе работаю, у Хаймовича. В ночные смены в основном. Баром заведую.

— Уверен, что видел именно этого человека?

— Да. Только… Он сейчас по-другому выглядит. Волосы обрезал. И перекрасил — теперь они светлые у него. На портрет этот совсем не похож.

— Тогда с чего ты взял, что это вообще он?

— Так я его и раньше у нас в заведении видал. Рожа-то у него приметная. Он несколько раз появлялся. Даже номер снимал на пару дней. После той заварухи, когда на чердаке бойня была, его какое-то время не было видно. Да и шпики полицейские рядом тёрлись постоянно…

— Так-так… Продолжай.

— Ну, а вчера он появился опять. Ненадолго. Его женщина одна ждала. В очочках, в шляпке такой, с муфточкой для рук… Немолодая уже, лет сорок. И явно из благородных. Они быстро переговорили о чём-то, и он потом свалил. Она тоже, чуть погодя.

— А что за женщина? — подобравшись, как почуявшая след гончая, требовательно спросил Путилин. — Её видел раньше?

— Не. Вообще не из нашей публики. По виду — так училка училкой. От всего шарахалась. Да она и этого… — Петров кивнул на портрет на листовке. — Похоже, боялась до чёртиков.

Училка… А не Коржинская ли это часом? После того, как я накрыл убежище Беллы в подсобных помещениях студенческой оранжереи, Путилин там всё прошерстил и обещал поставить наблюдателей — хотя бы из числа жандармов. Так что оттуда мы Арамиса спугнули. Но ведь вряд ли бы вся эта братия могла там обосноваться без пособничества кого-нибудь из университета. И Коржинская подходит, как никто другой — она с кафедры биологии, и в оранжерею имеет расширенный доступ.

А если ещё вспомнить про ту мою версию с шипом чёрного чертополоха…

— О чём говорили, конечно, не слышал? — вздохнул Путилин. — Ну, а куда Арнаутов потом подался?

— Не знаю. Мне с моего места отлучаться не с руки было. Я минут через десять выходил перекурить на задний двор, прошёлся немного по переулку — не было там уже никого. А по поводу того, о чём говорили… Слышно-то не было, но по виду… Будто требовал он от неё чего-то, а она пыталась отказаться. Но потом он её уломал.

— Ясно. Ещё что-то?

Бармен неопределённо пожал плечами. Открыв ящик стола, Путилин пошарил там и выложил на стол красноватую купюру.

— Что ж, ничем ты особо не помог, конечно. Хотя… Насчёт смены внешности информация и правда полезная, будем иметь в виду. Держи червонец, как и обещано в объявлении.

— Да я ж не ради денег… — замялся парень, хотя предложенную купюру всё же взял и одним движением спрятал в карман. — Я вообще… Вроде