Том 4. Стихотворения 1930-1940 - Демьян Бедный

Красноармеец Иванов*

Героическая повесть к пятнадцатилетию взятия Перекопа

Хотя писал я правду-матку,Все ж привлекал порой угадку,И опыт жизни, и чутье,Когда отрывками, враскладку,Вносилось медленно в тетрадкуПовествование мое.Оно писалося заочно,Не беспорочно в том, ином,Оно в подробностях не точно,Но очень точно в основном.

1

За сретеньем через неделюСын у Лукерьи родился.Мать просияла сразу вся.Была пьяна она без хмелю.Сказал ей как-то муж, Егор:«Ты до каких же это порВсе подносить мне будешь дочек?»И вот другой уж разговор –Муж вышел весело во дворИ крикнул свекру: «Тять! Сыночек!»У свекра, дедушки Луки,Тепло по телу до онучек,Во рту запрыгали пеньки, –Детишек любят старики.Лука обрадовался: «Внучек!»Что дальше? Поп и кумовья.«Чей?» – справясь кратко о младенце,Сгреб деловито поп ИльяПолтину, хлеб и полотенце –Дар для духовного отца.«Ну, как же нам наречь мальца,Чтоб не висело имя гирей?..Февраль… Десятое число…Кто в святцах значится?.. Порфирий!»Порфирию не повезло:Кум от Порфирия отрекся.     «Хар-лам-пий…»И Харлампий спекся:Был забракован он кумой.Как наиболее удобный,Был признан Прохор преподобный.Вернулись крестные домой.Стряхнув с себя в сенях порошу(Ведь дело было-то зимой),В избушке матери самой,Лукерье то-бишь, сдали ношу:«Вот принимай сыночка, Прошу!»

Так в книгу жизни без чинов(Не в них крестьянская основа)Был вписан Прохор Иванов,Сынок Егора ИвановаИ внучек дедушки Луки.«Ну, дедка, водку волоки!»Стол застучал веселым стуком.Обсели водку мужики.Закуски всей – капуста с луком.«Егор, с сынком!»     «Хрен старый, с внуком!»«Пошли господь ему денькиПокраше наших!»     «Дай-то, боже!»«Егор, за Прошку по второй!»«Лукерья, что ж ты? Выпей тоже!Сынок-то выдался – геро-о-ой!»В год первый нынешнего века(Для хронологии строка)Так жизнь встречала человека,Точней – мужицкого сынка.Согласно прежним родословнымБыл человеком он условнымИль, выражаясь языком,У всех господ тогда обычным,В мальцах звался он тем «щенком»,Что, взросши, станет горемычным,Забитым «серым мужиком».Итак, в деревне Камышевой,Включенной в Жиздринский уезд,Прилиты водкою дешевойРожденье Прошино и крест.Над этой важной пьяной вехойКачать ли скорбно головой?Хмель был единственной утехойКрестьянской жизни горевой.Все нахлесталися, понятно.В избушке стало неопрятно.Под стол – сказать им не в укор –Свалился дед, за ним – Егор.Кума и кум – она «под мухой»,Он распьяным-пьяным-пьяно,Икая на версту сивухой,Поволоклись домой давно.Уж ночь зловещею старухойГлядела в мутное окно.Раскинув тонкие ручонки,Сморив себя в дневной возне,На печке спали две девчонкиИ братца видели во сне.Лукерья – кто ж ее осудит!Порыв такой незаглушим –Гадала: «Сын!.. Какой он будет,Когда он вырастет большим?»Воспеты русские просторы,Но в них тонул… крестьянский вой.Есть деревушка под МосквойСо старой кличкою – Раздоры.Не кличка это, а печать,Клеймо враждебности отпетой.Могли б мы прежде кличкой этойВсе деревушки величать.Раздоры, вечные раздоры,Неумолкаемые спорыИз-за лоскутных дележей,Картины мрачные разладаСтаросемейного уклада,Когда у братьев, жен, мужей,Отцов, детей мозги мутилоИ при разделах доходилоДо потасовок и ножей.Брат старший разорял меньшого,Меньшой – палил его дотла.Как все деревни, КамышеваПолна раздорами была.Егор недавно был солдатом.Вернувшись, не был принят братом.Кондрат Егора отделил,А заодно – без долгой речи –Как добрый сын, еще свалилОтца, Луку, ему на плечи.Лишь в глупых выдумках слылаДеревня дружной и единой.Егор с Кондратом пуповинойБыл связан кровной, родилаИх мать одна. (Звалась Ариной.)И что же? Ненависть былаВзаимно-братская – звериной.Двух братьев трудно примирить.Что ж про соседей говорить!

Людскому верить разговору –Судьба гадает без разбору:Кому плетет из роз венки,Кому дает всю жизнь пинки.Тот под гору, а этот в горуПошли у деда, у Луки,Его родимые сынки.Не повезло ни в чем Егору,И тут не так и там не в пору.Егор валился в бедняки.Судьба Кондрату ворожила:Он – лютый выжига и жила –Тянулся явно в кулаки.К Егору в гости на крестиныОн не пришел и не был зван.А дома лаялся: «Болван!Всей пахоты полдесятины,Ни справы нет, ни животины,А он туда ж – плодить детей.Лукерья тоже, словно кошка,Рожать готова дважды в год.Богатство в дом: сы-ниш-ка! Прош-ка!Для дураков и то приплод!»

2

Я часть подробностей отброшу,Не стану ими донимать.     Совместно маленького ПрошуРастили – дед, отец и мать.Растили. Как тогда растилиПо деревушкам детвору?От груди на землю спустили,Ребенок ползал по двору,Потом он на ноги поднялсяИ, в рубашонке до пупа,За Жучкой по двору гонялся,Потом – на улицу тропа.Учила улица – не книжка –Уму и крепкому словцу.Лет в десять был уже парнишкаВо всем помощником отцу,Прел на скамейке сельской школыИ, разобравшись в букваре,Читал священные глаголыВ евангелье и псалтыре.Слеглась в мозгу его окрошкаИз бела, ангелов, чертей,Царя, царицы, их детей.Сам поп сказал однажды: «ПрошкаВ деревне первый грамотей».

Скажу – хотя б скороговоркой, –Что жизнь былая вдоль и вкосьБыла покрыта черствой коркой,Проплесневевшею насквозьДо затхло пахнущего чрева.Но в «пятом» доблестном годуВся корка – барам на беду –Ломаться стала от нагрева.Я эту речь к тому веду,Что над деревней корка тожеБольшие трещины дала:Мужик стал вдумчивей и строжеВникать в российские дела,Не затыкал ушей уж плотно,Ловил рабочую молвуИ вез из города охотно,Хоть было страшно и щекотно,Уже не сказку про Бову.Был рад он книжечке хорошейО светлой жизни, о земле,О мироедской кабале.Такая книжка перед ПрошейРаз оказалась на столе.Что получилось в результате?Забыв свои тринадцать лет,Сынок безграмотному тятеСтал разъяснять в убогой хате,В чем корень всех крестьянских бед,Сказавши правду, не навет,О дяде собственном, Кондрате,Что он кулак и мироед.Через неделю до КондратаДошел про книжечку слушок.Кондрат, взъярившись до кишок,Охрипнув от густого мата,Грозился «Прошке-сморкачу»:«Ужо его я, супостата,Мне подвернется, проучу!»И до того вошел в горячку,Такую волю дал нутру,Что в кровь избил свою батрачку,Аксинью, Прошину сестру.Другая Прошина сестрица –Не от добра, как говорится, –Тож не росла в родном тепле,Батрача где-то на селе.Все шло в деревне, как обычно:Бедняк мотался горемычно,А мироед и живоглотСебе наращивал живот;Те, у кого водился скот,Спешили запастись кормами;Встал урожай пред закромамиСтогами свежими, и вот –В разгар уборочных работ –Грозой, военными громамиВзгремел «четырнадцатый год».Не так уж солнышко сияло,Не так синели небеса;Не так зарей кроваво-алойНа травы падала роса;Не так над кровлями избушекВилися белые дымки.На царский фронт, под жерла пушекПошли неволей мужики.Егор… Не долги были сборы:Война, как коршун, сразу – хвать!Пошел Егор, как все Егоры,За что-то с кем-то воевать.Остался Проша с дедом, с маткой.Ей – с поседевшей головой,Склоненной часто пред лампадкой, –Пришлось не долго быть солдаткой:Письмо из части войсковойЕе сразило вестью краткой.Лукерья сделалась вдовой.Старик Лука походкой шаткойХодил, бродил едва живойИ вскоре помер. Дома, в поле,Стараясь матери помочь,Мужая с каждым днем все боле,Работал Проша день и ночь.Писать о том, что было дальше –Писать о том, что знают все:Воз вековой российской фальшиШел на последнем колесе.Еще ухаб, и возу – крышка,Воз развалился. Дело – пас!Не спас царя Распутин Гришка,Буржуев Керенский не спас:Им красных стрелок передвижкаОбозначала смертный час.Пришел Октябрь. В Стране СоветовГромами Ленинских декретовЗаговорил рабочий класс.

3

Деревня скоро раскусила(Середняки и бедняки),Чем нам грозила вражья силаИ что несли большевики.Бело-эсеровскою корью,Там, где болели этой хворью,Переболели мужики.Средь них пошла вовсю расслойкаНа эту сторону и ту.Кулак увидел: неустойка!Уж ни угроза, ни попойкаНе укрощают бедноту.Былому не было возврата,Бедняцкий облик был уж нов.Пошел на дядю, на Кондрата,Племянник, Прохор Иванов.Враги один другого жалиПоочередно. Шли толчки.Кондрата сторону держалиДеникины и Колчаки.У Проши крепкою опоройБыла рабочая Москва.Верх стороне забрать которойВ боях решалось года два.Был Проша полон гордой страстью,Когда, дождавшися чреды,Был призван он Советской властьюВ красноармейские ряды.Лет девятнадцать – что за годы,Но парень кряжистой породыИ крепкой воли, ставши в строй,Свершал труднейшие походы,Как самый подлинный герой.И вот уж он под Перекопом.Задорно глядя на Сиваш,Смеялся он над белым скопом:     «Аминь! Конец приходит ваш!»Чтоб, сброд последней тли дворянскойЛишив последнего гнезда,Тем порешить с войной гражданской,Из-под Варшавы из-под панскойБыл переброшен он сюда.

Огретый нами по затылку,Барон, как в щель поганый клоп,Забрался в крымскую бутылкуИ перекопской пробкой – хлоп!Но, на барона хлынув лавой,Наш красный фронт ударом в лобСвел счеты с вражеской оравой,Неувядаемою славойПокрыв советский Перекоп.Тот полк испытанный, в которомБыл Проша, честь завоевал:Он вражий фронт атаковал,Стремясь прорвать лихим напором,Заходом в тыл, Турецкий вал.Бойцов разил огонь шрапнельный,Но – уж они на берегу.Неотразим удар смертельныйПо ошалелому врагу!Уж вражий фронт – не фронт, а каша.«Эй, наша, братики, берет!»Стал Проша, выйдя из Сиваша,Готовый ринуться вперед.Но в этот миг – пред самой целью –Ему, чьим ранам под шинельюТерялось точное число,Белогвардейскою шрапнельюНа части сердце разнесло.Стыдливо-скромный, как девица,Но с дерзкой смелостью орла,Он пал, как скошенная птица,Раскинув руки – два крыла.Угасли щек румянец нежныйИ тела юного тепло.Под утро тиною прибрежнойХолодный труп заволокло.…Победа. Краткий отдых в поле.Бойцы раздули огонек.«Эх, не видать нам Проши боле!»«Жаль. Был геройский паренек!»

4

«Правда» 25 августа 1935 г.