Конфеты с ликером - Людмила Петрушевская

Так что в дальнейшем дочь явилась как раз тогда, когда Грозная уже никого не узнавала, только все протягивала руки вверх, как ребенок, чтобы ее взяли из кровати (видимо).

Весь позор и ужас заключался в том, что она умирала в психбольнице: то, чего Грозная и вообразить себе не могла.

В психбольничку Грозная попала, однако, якобы только потому, что некому было сидеть с ней дома, когда она сломала бедро, — единственный, кто у нее оставался под рукой, сын средних лет, сдал ее в городскую больницу в травматологию, а оттуда прямой путь лежал ей уже в психушку, так как больная в общей палате, среди смрада, стона и подвешенных ног стала качать права и требовать медперсонал, чтобы убрали черных котят.

Она-то привыкла к другим больницам (об этом речь ниже), но дело еще и в другом: бедная старуха не хотела мириться с реальностью, что дочери с ней нет и внучки нет, в результате чего и ушла к своим знаменитым черным котятам, а именно в полный бред.

Многие так и обходятся, когда теряют всё, — там, где все горизонты распахнуты, уже нет места точным адресам, там царствует какой-нибудь посторонний мелкий казус, маленькая претензия, легкая запинка, там объявляются новые непрошеные враги, в данном случае котята.

Медперсонал, конечно, сделал стойку, и сын, пришедший навещать Грозную, не получил свидания, а получил на руки адресок психушки, вот и всё.

Психбольница в конце жизни! Многие не способны даже представить себе этого будущего, сильные, смелые, решительные.

У Грозной тоже так сложилась судьба (она складывается у многих женщин именно так), что она, Грозная, единолично управляла своим домом, детьми и мужем, а также своими студентами: сильно и решительно, не боясь когда надо стукнуть, когда надо выгнать.

Но в конце концов она сама оказалась в гробу, то есть на полутора квадратных метрах жилплощади, нищая, маленькая, мертвая, выпускник психбольницы, да еще и брошенная всеми — кучка людей в крематории не в счет, все пришли из собственных моральных принципов, а то бы себе же и не простили.

Но все думали, что она, возможно, витала в облаках счастливая: она добилась цели своей жизни и оставила дочери роскошную квартиру в сто квадратных метров, да еще и в центре — по московским меркам вещь фантастическая. Только дочери и внучке, но никому другому!

Собственно, это и было лейтмотивом всей ее жизни, оставить именно им этот сбереженный семейный очаг.

Правда, существовало препятствие в виде двух сыновей, которые тоже были прописаны в громадном, хотя и нелепом, жилище Грозных.

Причем оба сына успели жениться и наплодить детей и тещ.

2

Тут уже начинается, собственно говоря, сама история жизни Грозной, история ее борьбы со своими собственными сыновьями.

Посмотрим, как обернулось дело.

То есть оно никак не обернулось, Грозная не пустила их всех на порог в конечном итоге.

Правда, к чести Грозной надо сказать, что она вообще никого и никогда не пускала на порог, даже свою родню, а уж о друзьях и родственниках мужа и речи не было, в крайнем случае в разовые гости, но никак не ночевать, это она ненавидела: кто-то спит рядом чужой, топает в ее уборную и спускает воду в ее идеально чистом унитазе!

И впоследствии с этим же девизом на флаге она буквально отвратила от своего дома мужей и жен своих выросших детей: что же, так поступают многие хозяйки.

Многие хозяйки, добавим мы, намыкавшиеся по общежитиям и койкам в эпоху строительства новой жизни, когда рядом кто-то ведет свое громкое наглое и скотское существование, жрет, пердит, икает, снимает штаны и чешет в грязной голове. И в уборную не войти.

Она этой общей жизни наелась, и, когда Грозные получили всей семьей новые и царские хоромы, тут Грозная остановила своим тщедушным телом вал жадной родни, набегающий на свободную площадь опять жить и срать.

Она брезговала всеми.

И как многие хозяйки, она стояла как скала — никого не пускать жить. Ее невестки и зять, свекровь и золовки, все эти наезжие лихие и бездомные племена расстраивались, плакали, нервничали и бывали не только холодно удаляемы или вновь приближаемы (и тогда хвалили ее в глаза по первому попавшемуся поводу) — но и бывали биты по мордам простым народным кулаком в глаз.

Она подспудно знала свою цель, жизнь в полном одиноком покое посреди своей квартиры, затем квартира в руках у дочери, всё. «Затем», кстати, могло и не наступить. Подспудно она не верила в свою смерть.

Вот так Грозная одна и стояла в полном разуме, в своем уме посреди всеобщего развала. Ее уважали, почитали, даже любили, что интересно, но она хорошо знала их повадку, под этим видом вползти к ней в доверие с целью переночевать.

3

Ее, кстати, было за что уважать: во-первых, цельная, чистая, честная натура. Не врала никогда! Имела принципы, не срала в чужой уборной ни при каких обстоятельствах. Это даже был какой-то легкий сдвиг у нее. (Интересно, как обстояло дело в грязных поездах дальнего следования.) Далее: интересовалась искусством, ходила по выставкам, читала журналы. Была передовых взглядов. И жизнь ее — и квартира, и она сама, ее вещи и вскоре могила младшего сына — все было в идеальном порядке. Все некрасивое, неуютное, голое, но чистое и просторное.

Она царила и на том простоватом, заштатном кладбищенском участке, куда ездила каждую неделю в любую погоду и где все, что сажали жена и дети ее покойного сына, — все, что сеялось не по ее тычку, выпалывалось как сорная трава, едва взойдя: она и не проверяла, какой цветок вырастет из этих хилых росточков, выщипывала методически.

За что еще ее уважали: за немногословие и твердость, это всегда уважается.

И добавим, что с ней никто не спорил никогда, ничего не объяснял: как-то было неуютно.

Вроде бы она внушала настоящий страх пополам с почтением, бывают такие личности.

Но когда она улыбалась, тут был настоящий праздник, тут все начинали радоваться и любить ее.

Однако она распорядилась этой любовью окружающих сообразно со своими планами, т. е. оставьте меня жить одну на свободе, и в конце концов это вышло именно так, хотя в процессе жизни все вроде ехало незапланированно, от гнева к гневу, как придется.

(Цель высвечивается только по ее достижении, так уж устроено. То есть сам человек с изумлением смотрит и видит, к чему пришел, — а ведь вроде не хотел ничего плохого, никаких смертей, но жизнь есть дорога, по которой не вернешься, хотя люди впоследствии и пытаются, ездят на могилки, выращивают там цветочки и т. д.)

Итак, повторяем — по истечении некоторого времени все постороннее вокруг Грозной растворилось, как в серной кислоте: все, что было ей не нужно.

Осталась огнеупорная дочь с такой же внучкой, которых родственники называли собирательным именем «барракуды» и которые буквально грелись в адском пламени любви Грозной.

4

Дочь назвали Сталинкой в свое время, да и квартиру семья получила по ордеру, подписанному самим Сталиным (или Берией, распорошенная в панике родня не сохранила эту легенду в больной памяти).

Возвышение Грозной произошло в тот год, когда всех сажали и возникало много пустых, вакантных мест.

К власти пришли новые люди, и каждый из них был маленьким Грозным.

И наша Грозная была женой такого маленького вождя, однако сам он терялся перед ней.

То есть он не совсем оказался маленьким, он получил пост замминистра довольно грозного министерства и ходил при кобуре.

Но она его превзошла.

Он дома как-то размягчался, она — нет.

Она никогда не проявляла слабости, даже не брала на руки своих маленьких сыновей, грудничков: сама для себя решила, что на это не хватит времени, кроме близнецов в семье было главное дитя, Сталина, и баловать младших никто не собирался.

Когда самый маленький (тот, что умер молодым) в возрасте трех месяцев болел пневмонией, пришедший врач велел в качестве лечения все-таки брать его на руки (младенец задыхался), но мать была удивлена, как так, брать на руки, что за рецепт!

Однако она подчинилась и в дальнейшем с чувством удивления рассказывала об этом факте на семейных сборищах в краткие моменты семейных перемирий.

Зачем она это рассказывала, понять трудно, так иногда люди сообщают о себе посторонним какие-то некрасивые сведения, это их освобождает, что ли, — или шутливая интонация, снисходительное выражение лица рассказчика извиняет собственные прошлые грешки и можно жить дальше после такой легковесной исповеди.

А может, наоборот: Грозная таким образом как бы плакалась на трудности быта с тремя детьми на руках, одна мать, трое детей и никакой помощи от мужа, поймите и вы меня, девочки, как бы говорила она между строк своим невесткам, не вам одним тяжело, а я ведь ни у кого не просила ничего, ни прописать, ни пустить жить!

Девочки, молоденькие женщины, охотно кивали, чувствуя себя приобщенными к семейным традициям, один род, один клан, племя, семя, знамя.