Законы войны - Александр Афанасьев

Торчащий из окна автомат дернулся – и до снайперов донесся треск очереди…

Генерал тоже видел автомат. Он не первый раз видел такое… «Скорпион», модели шестьдесят первого года. Калибр девять миллиметров Ультра [48], старый патрон, оружием под который вооружались полицейские со всей Европы, до тех пор пока не покатилась волна городской герильи, и полицейские не стали перевооружаться на армейские образцы. Патрон сейчас необычный, как и само оружие, – но в Афганистане оно не новость, богемским оружием была вооружена личная охрана короля, спецслужбы. С другой стороны – личная охрана есть личная охрана, а захватившие автобус бандиты есть захватившие автобус бандиты. Где одно, а где другое…

Автомат целился прямо в него, он видел это, но продолжал идти, размеренно и неторопливо. На нем не было бронежилета, и он не раз видел, как умирают раненые, но это его не останавливало. Там, где в люльку новорожденного кладут не куклу, а кинжал, там, где заветной мечтой пацана является пистолет, – там совсем другие представления о трусости и храбрости. Это была не храбрость – генерал знал, что он не выстрелит. Он знал, как ведут себя загнанные в угол крысы, знал, чего от них ждать…

Дуло автомата, короткое и курносое, отклонилось вниз – и автомат плюнул огнем. Осколки бетона брызнули по сапогам генерала, но он продолжал идти. Ибо опасна не та собака, которая лает, а та, что молча кусает. С тех пор как он прибыл в Афганистан, он не участвовал ни в одних переговорах, ни в одной комиссии по примирению, не разговаривал ни с одним афганцем, если не считать допросы. И если бы он был на месте того шакаленка – он всадил бы пулю в лоб тому, кто идет к автобусу. Потому что если можешь что-то делать – делай. А нет – подчинись судьбе…

Выстрелы!

Выстрелы были отлично слышны. Снайпер резко выдохнул и задержал дыхание на несколько секунд, изгоняя лишний кислород из легких. Затем задышал, неглубоко и нечасто, спокойно. Как раз так, как и должен дышать снайпер. В голове, в ушах ничего не было, кроме глухих ударов сердца, перекрестье прицела замерло на самой верхушке белой ткани. По его прикидкам – так он попадет в центр головы.

Зураб в это время докладывал. У него была винтовка, и он был готов подстраховать – но основная его задача была следить и докладывать.

– Калина, вижу стрелка. Один стрелок, стреляет в сторону от заложников. Цель на прицеле, могу поразить цель.

– Калина всем, освободить линию! Красный один, что происходит, куда идет стрельба?

– Деда шено… Калина, стрельба в безопасном направлении, в безопасном направлении. Он стреляет в землю, повторяю – в землю.

– Красный-один, вопрос, вы видите пострадавших, повторю – вы видите пострадавших?

– Калина, пострадавших не вижу, пострадавших не вижу. Стрельба прекратилась, он больше не стреляет.

– Калина всем, принять готовность один и доложить, принять готовность один и доложить.

Готовность один – минутная готовность к штурму.

– Движение… – спокойно сказал первый номер.

– Калина, это Красный-один, здесь движение, в автобусе движение.

– Калина, Всем тишина, Красный, опиши характер движения.

– Калина, движение в автобусе, наблюдаю одну враждебную цель, движется к выходу, повторяю, движется к выходу.

– Красный, вас понял, отслеживайте.

В этот момент на экране у офицера, следящего за возможностями снайперов, впервые загорелись три лампочки из четырех. Но решение так и не было принято – а через несколько секунд одна из них погасла. Возможность была упущена.

– Стой! Стой, иначе взорву!

Сначала генерал увидел руку. Руку молодого человека или даже подростка. Не сильную, скорее ее можно было назвать тонкой. Но в руке была намертво зажата граната «РГД-5» с дополнительной рубчатой рубашкой поверх.

– Стой! Взорву! – в голосе была паника.

Генерал уже и так стоял – в нескольких шагах от открытой двери автобуса. Все, казалось, замерло – и раскаленный шар солнца на небе, напоминающий эпицентр взрыва «Шмеля», и раскаленный воздух над набережной, и пустая, грязная река Кабул.

Поняв, что генерал не двигается и подчиняется приказу остановиться, террорист выглянул из автобуса, затем вышел. Он был выше генерала на голову – но ничего, кроме жалости, не вызывал. Даже через повязку, которую он намотал на нижнюю часть лица подобно пирату, можно было разглядеть тощую, цыплячью шею. Он был тощим – но не гибким, как хлыст, а именно тощим – болезненная худоба, совсем не похожая на такую у поджарых, как охотничьи собаки, горцев. На нем была одежда простого афганца, белая чалма.

О Аллах, ему двадцать-то есть?

– Кто ты такой? Кто ты такой?! – Он пытался контролировать ситуацию, но то и дело срывался на фистулу, показывая слабость.

– Я генерал-майор русской службы Алишер Мадаев, – представился генерал, – из тейпа Цечой, туккхум Орстой. А у тебя есть имя или ты хочешь умереть безымянным?

– Иншалла, мы все сегодня умрем! Мы все станем шахидами…

Генерал поморщился:

– Я пришел сюда, чтобы говорить с мужчиной. Ты не мужчина, ты щенок. Иди и позови кого-то из мужчин, иначе, клянусь Аллахом, я вытащу тебя за шкирку из этого автобуса и утоплю в этой реке…

– Иншалла, мы все сегодня умрем! Мы все станем шахидами…

Высококачественные видеокамеры передавали картинку с нескольких ракурсов на мониторы кризисного центра, развернутого в полицейском автобусе, остронаправленные микрофоны ловили каждый звук, даже звук дыхания, неровного и быстрого. Это был первый раз за сегодня, когда спецслужбам удалось записать видео и голос одного из террористов. Это крайне полезная информация для анализа. Звук включили так громко, что болели уши.

– Ну? – спросил Стасюк.

– Это не лидер, – ответил присутствовавший в салоне русский психолог, оказавшийся в Кабуле чудом. Он должен был вести семинар в Медицинской академии Кабула, и его чудом удалось быстро найти. В этой чертовой дыре профессиональный психолог – большое подспорье.

– Я сам понял это. Еще что?

– От двадцати до двадцати пяти, студент, но не медресе. Дариязычный, дари он знает с детства. Это его основной язык. Иншалла произносит неправильно. Истероидные реакции, обостренные стрессом, возможно любое неадекватное поведение, он может выйти даже из-под контроля главаря. Умереть не готов.

– Короче, восторженный идиот, – подвел итог Стасюк, – этого нам только не хватало…

Спецслужбами в ответ на рост террористических проявлений был составлен ряд домашних заготовок, в том числе по психотипам террористов. Восторженный идиот – горожанин, студент, до тридцати – тридцати пяти лет, твердой веры нет, к исламу пришел, начитавшись проповедей в Интернете и решивший «что-то сделать». Чаще всего ребенок одинокого или разведшихся родителей, в детстве имел проблемы со сверстниками, не умеет дружить. В джамаат пришел как раз из-за дружбы и чувства общности. Несмотря на слабую подготовку, часто бывает опаснее профессионального террориста из-за неадекватных, истерических реакций. Хороший объект для психологического давления с целью развала единства группы.

– Сфотографировали?

– Обижаете…

– Пробивайте по базам. По всем.

– Есть…

– Так… еще один. Еще один, внимание…

Этот был уже главарем. Амиром. Одного роста с генералом, крепкий. Нет бороды – скорее всего, в розыске, не успел отрастить.

– Ас саламу алейкум… – сказал террорист. У него был автомат «Скорпион», который он держал на ремне, но под рукой.

Генерал покачал головой:

– Правоверный не должен давать салам неверному либо вышедшему из ислама человеку и отвечать на салам неверного или вышедшего из ислама он тоже не должен. Это макрух, неодобряемое…

Генерал с ходу начал прощупывать террориста – все же он в свое время командовал одним из ГРАДов [49] и много чего знал. Террорист отреагировал на удивление спокойно.

– По-твоему, я вышел из ислама? Кто ты такой, чтобы судить об этом?

– Я правоверный мусульманин, да будет Аллах свидетелем моим словам, видящий то, что я вижу собственными глазами. И хоть я и не обладаю степенью в фикхе, Аллах дал нам глаза, чтобы видеть, и голову, чтобы думать. Ты поднял руку на мусульман, хуже того, ты сделал это в мечети. Что это, как не ридда, скажи мне?

– Ридда? Это говорит мне тот, кто убил больше мусульман, чем самые страшные из неверных?

– Так, значит, ты знаешь меня?

Террорист кивнул:

– Знаю. Ты черный генерал. Ты убил Сапьяна и Абу-Хафса. Аллах обрадуется, увидев твою кровь на мостовой.

– Да, ты прав, я убил Сапьяна и Абу-Хафса. И еще многих. Думаю, скоро и ты присоединишься к ним в аду. Вы убийцы, насильники, исчадья ада, худшие из обитателей этого мира! Вы поднимаете руку на женщин, на детей, на стариков, вы отправляете детей подрываться, вы убиваете всех подряд, и большей частью невинных. Вы идете джихадом против собственного народа, вы обвиняете людей в неверии, в куфре, хотя сами не вставали на намаз Аллах знает сколько времени. Вашу руку ведет сам Шайтан. Но Сапьян и Абу-Хафс резали своих, а вот ты допустил большую ошибку, бача. Ты пошел против моего народа. Ты поднял руку на мой народ.