Комната с заколоченными ставнями - Говард Лавкрафт

Я решил, что если моя затея оставить кузена без пищи не заставит его покинуть комнату, то наутро я всерьез примусь за наружную дверь в лабораторию и так или иначе, но открою ее. Я находился в состоянии сильнейшего беспокойства, ибо упорное молчание Амброза было совершенно ему несвойственно.

Однако не успел я принять вышеназванное решение, как внимание мое было привлечено поведением пса, который словно взбесился. Напомню, что в то утро я спустил его с цепи, и теперь, свободный от нее, он пулей промчался мимо одной из стен дома и бросился в лес, а спустя мгновение до меня донеслись ворчание и рычание, как будто он на кого-то напал.

Моментально позабыв о кузене, я ринулся к ближайшей двери. По пути я схватил карманный фонарик и, выскочив во двор, побежал было к лесу, но почти сразу остановился как вкопанный. Я успел только завернуть за угол дома — туда, где находилась задняя стена лаборатории, — и увидел, что дверь в нее была распахнута настежь.

Я повернулся и вбежал в эту дверь.

Внутри было темно. Я окликнул кузена. Ответа не последовало. Посветив фонариком, я отыскал выключатель и зажег свет.

Открывшаяся моему взору картина потрясла меня. Когда я в последний раз посещал эту комнату, она была очень чистой и ухоженной — теперь же она находилась в ужасном беспорядке. Мало того, что все оборудование, предназначавшееся для экспериментов, было опрокинуто, разбросано и разбито — на полу и на аппаратуре валялись куски полупротухшей пищи, часть которой поступила сюда в уже приготовленном виде, а часть была явно принесена из леса, ибо я увидел недоеденные останки кроликов, белок, скунсов, бурундуков и птиц. Более того, все помещение пропиталось тошнотворным запахом берлоги первобытного зверя, и если разбросанные повсюду инструменты напоминали о том, что на дворе стоит двадцатый век, то все остальное принадлежало к дочеловеческой эпохе.

Кузена в лаборатории не было.

Я вспомнил про крупное животное, мельком виденное мною в лесу, и первым, что пришло мне на ум, было то, что оно каким-то образом проникло в лабораторию и унесло с собой Амброза, а пес бросился следом. Подгоняемый этой мыслью, я выбежал из дома и помчался к лесу, откуда по-прежнему доносились хрип и рычание смертельной схватки. Когда я добрался до места, все уже было кончено. Джинджер, тяжело дыша, отступил на шаг, и свет моего фонаря упал на его добычу.

До сих пор не знаю, как мне удалось вернуться в дом, вызвать полицию и не потерять способность связно мыслить, пусть даже и не более пяти минут кряду, после того потрясения, которым сопровождалась разгадка. В одно катастрофическое мгновение мне стало ясно абсолютно все: я понял, почему так неистово лаял пес по ночам, когда «существо» выходило добывать себе пропитание, мне стал известен источник отвратительного звериного запаха. И еще я понял, что все случившееся с моим кузеном нельзя было предотвратить.

Ибо то, что лежало под окровавленной пастью Джинджера — жалкая карикатура на человека, с недоразвитым лицом и фигурой, издававшая невыносимо резкий мускусный запах, — было облачено в мышиного цвета халат, который некогда носил мой кузен, а на запястье волосатой руки блестели его часы.

Согласно какому-то неведомому, первобытному закону природы, Амброз, возвращаясь памятью в ту эпоху, когда жили предки человека, еще не ставшие людьми, попал в капкан соответствующего периода эволюции, и тело его деградировало до того уровня, на котором оно находилось у предков людей. По ночам он выходил в лес за добычей, доводя до неистовства и без того встревоженного пса; и то, что он пришел к такому ужасному концу, было делом моих рук — ведь это я спустил Джинджера с цепи и тем самым предопределил гибель Амброза от клыков его собственного пса!

Пришелец из космоса[26]

(Перевод О. Скворцова)

Высшее милосердие, явленное нашему миру, заключается в неспособности человеческого разума понять свою собственную природу и сущность. Мы живем на островке счастливого неведения посреди черных вод бесконечности, и самой судьбой нам заказано покидать его и пускаться в дальние плавания…[27]

I

Если справедливо утверждение, что человеку всегда суждено жить с таким чувством, будто он стоит на краю пропасти, то большинству людей в критические моменты жизни свойственно испытывать нечто вроде прозрения — когда таинственные и бездонные глубины, лежащие за пределами маленького людского мира, вдруг становятся близкими и доступными. Это значит, что вы вкусили от источника беспредельного знания, что редко кому удается; но подобное соприкосновение с неведомым не проходит бесследно, наполняя ужасом сердца даже самых отважных. Разве может кто-то из ныне живущих доподлинно знать, как появился человек и каково его место в этом мире, или с достаточной долей уверенности утверждать, что человечеству уготован бесславный конец?

Есть ужасы, которые посещают нас во сне и наполняют мир наших грез, — ужасы, которые на самом деле порождены всего лишь окружающей нас повседневностью. В последнее время меня неотвязно преследуют видения иных миров, и я уже не берусь категорически утверждать, что все это не более чем обычные галлюцинации. Но так было не всегда. Все изменилось в тот самый миг, когда я впервые повстречал Амоса Пайпера.

Меня зовут Натаниэль Кори. Более пятидесяти лет своей жизни я посвятил психоаналитике. Я являюсь автором одного учебника и множества статей по этой дисциплине. После учебы в Вене я долго практиковал в Бостоне, но десять лет назад оставил тамошнюю практику и переехал в небольшой университетский городок Аркхем, расположенный в глубине Массачусетса. У меня хорошая профессиональная репутация, которую, впрочем, описываемые ниже события могут поставить под сомнение, чего я, признаться, весьма опасаюсь. Как бы то ни было, я надеюсь, что это явится не единственным и далеко не самым важным следствием публикации моих заметок.

Неясное гнетущее предчувствие заставляет меня сесть и подробно описать самую интересную и одновременно самую спорную проблему из всех, с какими мне довелось столкнуться за многие годы практики. Не в моих правилах делать всеобщим достоянием сведения, касающиеся пациентов. Но в силу особых обстоятельств я вынужден нарушить это правило и изложить несколько конкретных фактов из истории болезни Амоса Пайпера. Эти факты в свете иных, внешне никак не связанных с ними событий могут приобрести для многих людей гораздо большую значимость, чем даже для меня в момент моего первого знакомства с ними. Есть силы разума, которых мы не различаем во тьме, но, возможно, существуют и силы тьмы, которых не способен воспринять наш разум. И это отнюдь не ведьмы и колдуны, духи и гоблины или подобные им порождения фантазии представителей примитивных культур, а силы несравнимо более могучие и страшные, выходящие далеко за рамки нашего понимания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});