Брат на брата. Окаянный XIII век - Виктор Карпенко

— Чей такой, богатырь, будешь? — спросил он строго, с трудом сдерживая улыбку. — А ну, утрись! Негоже мужику слезы лить!

Птицей вылетела Дубрава за ворота. Растолкав спешившихся всадников, она выхватила из рук одного из них сына. Прижав к груди плачущего малыша, молодая женщина обвела гневным взглядом полукругом стоявших перед ней молодцов.

— Чего же ты мальца без присмотра одного бросаешь? Не ровен час, затоптали бы копытами, — донесся из-за спины знакомый голос. Дубрава обернулась и обмерла: перед ней, улыбаясь, стоял князь Юрий. Увидев молодую женщину, он не поверил своим глазам. Все те же огромные черные омуты под длинными ресницами, удивленный разлет бровей…

«Дубрава! Как она похорошела! — отметил Юрий. — Воистину красавица: волосы убраны короной, мягкий овал лица, четко очерченные губы — яркие, манящие. Немного пополнела, но эта полнота придала ей еще большую прелесть».

— Дубравушка, да ты ли это? — удивленно воскликнул князь, делая к ней шаг, от которого она отшатнулась. — Где же ты была все это время?

— Жила, князь, — тихо ответила молодая женщина. — Жила и ждала.

— Чего же?

— Этой встречи.

Дубрава, прижимая к груди сына, медленно направилась к воротам. Князь ее не удерживал. Знал, что эта встреча не последняя.

Вечером в княжеские палаты привели Федора Афанасьевича. Юрий был рад встрече, но вида не показал.

— Разве я не добр был к тебе? — строго спросил князь еще больше постаревшего, поседевшего купца. — Разве не братом мне был сын твой Роман? Или, живя в соколичем доме, ты нужду в чем терпел?

— Все так, государь, — склонил голову Федор Афанасьевич.

— Так почему же ты тогда, как тать, покинул отчину и скрывался все эти годы? Сам сгинул и Дубраву за собой увел.

— Из-за нее, из-за Дубравы, ушел я из Володимира, — дрогнул голосом Федор Афанасьевич. — Не жить бы ей, коли остались бы на дворе княжеском. Ни ей, ни плоду в чреве ее.

— Так, значит, тот малыш…

— Да, князь, он — сын твой. Великий князь Всеволод Юрьевич, царствие ему небесное, прознал про вашу любовь и приказал погубить Дубравушку. Что мне оставалось делать, как не скрыться, — развел руками Федор Афанасьевич. Помолчав, он продолжил: — Отпусти ты нас, князь. Богом прошу. Надумали мы с лодиями вернуться в стольный град. Не хочет Дубравушка ворошить былого, не хочет быть помехой счастью твоему. Отпусти вольно, государь.

— А как же мой сын?

— О нем допрежь всего думы мои. Объявишь своим сыном Андрюшечку или прознает кто про это, совсем беда. По времени он-то старшенький, да рожден в грехе. Что через три десятка лет произойдет на Руси, один Бог ведает, но может статься такое, что детям твоим великокняжеский стол отойдет. Кто сядет на него? Мстислав? А может, Андрей? Кровавой замятни не миновать, и Липица тому пример. Отец твой, великий князь Всеволод, предвидел это. — Тяжко вздохнув, Федор Афанасьевич закончил: — Во Владимире мы не задержимся. Уйдем в землю чужую, и вот те крест, — перекрестился купец на образа, — о себе не напомним. Андрей же будет знать, что его отец — мой сын Роман, в землях булгар сгинувший.

Юрий нахмурился, засопел сердито в бороду.

— Я подумаю над твоими словами, старик. Может быть, и отпущу, но допрежь всего поговорю с Дубравой. А теперь иди.

Юрий понимал, что купец прав, что ноне он не княжич, а князь, пусть униженный, изгнанный, но князь и должен думать не только о себе, но и о своих детях, о том, что оставит он после себя. Людской молвы Юрий не боялся. Но мысль о замятне, зароненная Федором Афанасьевичем, зримо вставала кровавой Липицей. Умом он это понимал, а сердце тянуло к той, которую называл «ладой». Юрий был готов последовать немедля за Федором Афанасьевичем, но усилием воли он укротил бурлившее в нем желание.

Только через два дня, вечером, в сумерках, в сопровождении одного из гридей, Юрий вошел в дом боярина Кузьмы Жирославича. Предупрежденный заранее, Федор Афанасьевич ожидал его у входа и немедля провел князя в светелку Дубравы.

Только под утро, когда город утонул в белом облаке тумана, князь вышел на крыльцо боярского дома. Тут же перед ним появился Федор Афанасьевич, не сомкнувший глаз всю ночь.

— Вот что, старик, — тихо произнес Юрий. — Поступай, как решил ранее, преград чинить не стану. Об одном прошу, и крест в том целуй, что волю мою исполнишь: коли жив к тому году будешь, через десять лет привезешь ко мне Андрейку. Под присмотром моим будет, службу ему дам. И вот еще что: знаю, не бедствуешь, но и от меня серебро возьмешь.

Федор Афанасьевич в знак благодарности поклонился поясно.

— Пора мне. Зови гридя, — приказал Юрий и, уже прощаясь, сказал: — Лодки уйдут сегодня. Поспеши со сборами.

6

Шло время. За делами потихоньку уходила боль Липицы, меньше страданий доставляла уязвленная княжеская гордость, все реже всплывало в памяти великокняжеское величие и пьянящее чувство безраздельной власти. А дел было много. На Волге разбойничали булгары, мордва, в лесах за Узолою и Кезою промышляли ватаги черемисов, да и своих татей в этих диких местах хватало. Крепостная стена и башни требовали ремонта, местами валы оползли, рвы осыпались. Везде нужны были рабочие руки, а их в Городце явно недоставало.

Прежде всего Юрий принялся наводить порядок в округе. Вдоль лесных дорог и троп он поставил сторожевые остроги, на коих наряды дружинников несли службу. Время от времени князь устраивал засады и самые настоящие охоты с собаками и загонщиками на шатучих татей. Присмирели разбойничьи ватаги и ватажки, а многие и вовсе ушли из этих мест, ставших с приходом князя опасными и неуютными. Спокойнее стало и на Волге.

Наведя порядок в округе, князь принялся было укреплять башни и стены Городца, но дело двигалось медленно, и он скоро остыл. Не надолго увлекли его и книги, которые он во множестве нашел в монастыре Федоровском и Архангельском соборе. Князь все больше мрачнел, днями ходил по княжескому терему сердитым и неприкаянным. Видя, что Юрий мается, воевода городецкий Устин Микулич предложил:

— А не след ли тебе, князь, к устью реки-Оки сходить? Ноне там торг большой, лодий много с товарами, купцов заморских немало, а вести со всех земель.

Бывший при разговоре епископ Симон, глядя в загоревшиеся интересом глаза Юрия, напомнил ему:

— Константин запретил тебе, князь, покидать Городец. Доглядчиков в городе немало, коли поплывешь, доведут до брата твоего о непослушании.

— Пусть доведут, — упрямо тряхнул головой Юрий. — Не раб я ему! Чай, не на цепи и не в порубе! Готовь, Устин Микулич, лодии. Чего тянуть, завтра поутру и отправимся.

К Городцу шли неделю, обратно же до места слияния рек Оки и Волги опустились за два дня. Песчаную косу в виде наконечника стрелы было не узнать. Лодок, насадов, мордовских долбленок, высокобортных речных судов булгар на песок было вытянуто во множестве. Отмель, словно пчелиный рой, гудела сотнями голосов.

— Да здесь торг почище володимирского будет, — озадаченно произнес Юрий, спрыгивая на берег. — Гридей маловато с собой взяли: коли какая свара начнется, то тяжко с десятком-то придется.

— Не изволь тревожиться, государь, — поспешил успокоить князя Устин Микулич. — На Стрелице токмо торговые дела вершатся, а коли кто недоволен чем или обиду кто кому нанес, так подстерегут где-нибудь на реке, и воздастся обидчику по вине его.

— Что же, разумно, — согласно кивнул князь. — Пойдем же, посмотрим, чем богат торг. Может, себе чего присмотрю. Негоже к княгине без подарка возвращаться.

В сопровождении двух дюжих гридей Юрий и Устин Микулич двинулись вдоль разложенных прямо на песке товаров. Такого изобилия не видел даже владимирский торг. На вопрос «Почему?» воевода городецкий пояснил:

— Так купцы идут прямо в Новгород, минуя стольный град.

— Но почему? — повторил вопрос Юрий.

— Прости, князь, но скажу, как есть: мыто велико на володимирском торгу.

— Вон оно что! Из-за этого мы вдвойне теряем: лишаясь всех этих товаров и мытных денег с них.

— Об этом я и думал, когда толковал о граде в этих местах.

— Хитер ты, Устин Микулич, — улыбнулся князь. — Эко как разговор подвел, да и меня, поди, не только из-за торга сюда привел. Но град надобно ставить не на косе, а там, — показал он рукой на крутой берег, — на Дятловых горах. Сами горы уже что стены стоят, не подступиться. Соседство вот только беспокойное.

— Мордва?

— Они, Устин Микулич.

— Соседей можно и потеснить, — хитро сощурил глазки городецкий воевода.

— Вон как ты размечтался, и я с тобой следом, — рассмеялся Юрий. — Да вот одна беда: в Городце сижу, а не в стольном граде.