Знак Пути - Дмитрий Янковский

Он выхватил меч и стал на берегу в полный рост, ветер шумно трепыхал рукава рубахи, сиявшей пятном света в кромешной тьме, только клинок отражал багровые сполохи и казалось, что лужицы крови переливаются по отглаженному булату. Огромное чудище поворочалось в воздухе ниже по реке, развернулось и стало медленно надвигаться, словно упругая черная туча. Гонимый крыльями ветер зло ударил в грудь, но Микулка выстоял, словно врос в родную русскую землю, расставил руки, будто сам имел крылья, мог бы взлететь и сразиться со Змеем на равных. Подбородок гордо вскинулся, взгляд стал неумолимым и твердым как камень, а отточенная сталь заветного меча весело посвистывала в набегающем ветре.

– Микуууулаааа! – раздался из далека едва слышный голос. – Микулушка!

Голос смешался с дробным шлепаньем конских копыт по толстому слою грязи и паренек замер от ужаса. Он узнал его… Не здесь, не сейчас хотел бы он это услышать, но уж коль так случилось…

– Дива! Дивушка!!! – не своим голосом заорал он. – Назад, глупая! Назад!

Он не мог понять откуда она тут взялась, зачем появилась, но ее хрустальный голосок ни с чем нельзя было спутать, как и тяжелый галоп Ветерка.

Змей грузно развернулся в клубящемся небе и сразу узрел мчащуюся по степи всадницу, белое платье во власти ветра, волосы спрятаны от дождя под холщовым платком.

– Отвлеки его, не стой как дубина! – воскликнул Голос.

– Что?

– Заговори Змею зубы!

До Микулки с трудом дошло, но времени рассуждать уже не было, он заорал срывая голос, да так, что ветер пугливо затих:

– Эй, змеюка поганая! Эй!!! Я тут! Это я тебя воить пришел!

Он даже для верности помахал руками, отбросив в глазищи врага багряные отсветы стали. Змей повернул на еле слышный за ветром писк все двенадцать голов и изумленно замер на месте, тяжко махая могучими крыльями.

– Воить?! – рванул воздух оглушительный рык. – Ты ли, букашка, супротив меня вышел?

– Глаза раскрой! Вон они у тебя какие! Присел бы, побаяли б по людски!

– Не досуг мне с тобою баять! Скоро полдень пройдет. Отдай жертву, больше никого не трону! Так заведено.

– Хрен тебе без всякой соли, а не жертву! Почувствовал удар в грудь?

– Так это ты, козявка?! Откель силушку взял?

– Откель бы не взял, вся моя! А коль второй раз стрельну, да в крыло не промахнусь…

Змей не стал отвечать, шарахнул огнем из двенадцати пастей, хлестнул воздух взвитыми хоботами, но пламя еще не коснулось реки, а Микулка, щучкой нырнув в реку, уже ухватился за донную корягу и тяжелая вода зло придавила уши. Долго ждать паренек не стал, едва разбежались с поверхности кипящие буруны, едва желтый отсвет растворился в густой темноте, он выпрыгнул из воды как липовый чурбачок, в три гребка добрался до берега.

– Что, зверюга, – удерживая меч острием вниз, спросил молодой витязь. – Огонь накапливаешь? А как твои зубки на крепость?

Змей медленно, начал снижаться, злобно лязгая челюстями. Звук был такой, будто хлопают от лютого ветра окованные булатом ворота.

– Это ты зря! – буркнул Голос. – Кому он мешал в вышине?

Дива спрыгнула с коня у жертвенных столбов и кубарем скатилась вниз.

– Почему не стреляешь? – шевельнула она побледневшими губами.

– Да ты здесь откуда?!

– Говори!

– Что говорить? Тетива лопнула!

Девушка распахнула отворот платья и вытянула из-за пазухи длинный, черный как смоль витой шнур, даже одна петля на конце, а другую связать – на три выдоха! Микулка не веря в удачу схватил тетиву, даже на вид крепкую и блестящую, завязал петлю и натянул вываленный в мокром песке лук.

– Что, вражина? – крикнул он Змею. – Дождался?

Тяжеленная стрела с воем голодного зверя сорвалась в темноту, тетива дрогнула, но сдюжила – ни единая жилка не лопнула, только серебряный звон разбросал от ушей посвист ветра. Заточенный Твердояром булат попал в самую середку крыла, упругая кожа лопнула с мокрым треском и Змей, страшно вскрикнув, грохнулся оземь у самой реки. Удар был так крепок, что никто не смог устоять на ногах, по земле зазмеились глубокие трещины, река вздыбилась смоляным горбом и бросила воды на берег, откинув Микулку и Диву до самых столбов.

Паренек рванулся к месту падения и ужаснулся – больше половины шей чудовища были сломаны, реки крови струились из лопнувшей шкуры, а тело до половины провалилось в сырую землю. Он замер, глядя в меркнущие глаза гадины.

– Победил? – обречено прошипел Змей, чуть не сбив паренька мощным голосом. – Теперь мне уже не подняться…

У говорившей головы горлом хлынула кровь и речь повела другая:

– Ты перемог, славный вой. Перемог и силой, и хитростью… Теперь наш род это место оставит в покое, так повелось… Во веки веков.

– Как тебя схоронить, по какому обычаю? – не понимая зачем, спросил пораженный Микулка.

– Да никак… Что от земли пришло, в землю и уйдет…

Огромное тело вздрогнуло судорогой, всколыхнув землю до основания, провалилось еще на три сажени и вода из Днепра ринулась в разверзшуюся яму. Закружилась белая пена, смешалась с алой кровью чудовища, мать-земля вздохнула тяжким вздохом и буйные волны ударили в берег там, где только что сверкали глазами грозные Змеевы морды. На месте битвы черно блестела огромная заводь – полторы версты вдоль берега и полверсты шириной – все что осталось от падения Змея.

Микулка обессилено упал на колени, рыжий сполох волос склонился чуть ли не к самой земле, Дива подошла сзади и мягко положила ладони на сильные плечи, прислонилась щекой к всклоченному рыжими прядями затылку.

– Все Микулушка… Перемог ты лютого Змея!

Дождь перестал, как рукой оборвали, небо стало быстро светлеть, тучи дрогнули, словно сдутая пенка на молоке, разорвались в самой середке и к удивлению бежавших от города людей, на землю хлынул поток золотистого солнечного света. Небо засияло в вышине лоскутом в ладошку, но края туч вихрились, рвались, отступали под натиском света, словно в накинутом на хрустальный купол покрывале проделали дыру, и теперь оно сползало с почти слышимым шорохом. Серые лохматые тучи расползались к краям небосвода, вот уже солнце золотым диском глянуло на землю и реку, люди остановились, ахнули не сдержав нахлынувших чувств – от границ мира через весь купол неба пролег зыбкий мост, семицветная радуга.

Вскоре небо очистилось полностью, стихло даже чуть заметное дыхание ветра, запели птицы, а умытая дождями листва заиграла изумрудным сиянием. Огромная толпа медленно и нерешительно обступила Микулку, опасаясь подойти на два десятка шагов, кто виновато потупил взор, кто взирал с надеждой, а кто с нескрываемой радостью. Растолкав народ, к столбам подошел Твердояр, принялся орудовать клещами и молотом, высвобождать не веривших в свое спасение пленников.

– Как ты, Микула? – спросил Ратибор, помогая подняться. – Огнем не ошпарился?

– Нет, Боги спасли! – опираясь на его руку ответил Микулка.

Он засунул меч в ножны, обнял жену и поднял глаза на толпу, было ясно, что все ждут от него каких-то слов, но что говорить? И зачем?

– Хватило одной стрелы… – негромко вымолвил он, но слова разнеслись над толпой как удар хлыста. – А вы мучались столько лет.

Крепкий мужик с кожаной тесьмой вокруг черных волос и в плотницком фартуке поверх ладной одежки, сжал кулаки и гордо подняв голову вышел в первый ряд.

– Ты, отрок, нас особо не совести, – басовито сказал он. – Мы чай тоже не первого дня отроду, понимаем что почем в этой жизни. Когда Змей заявился, думаешь не нашлось горячих голов, кои большим числом собрались гадину воевать? Напрасно так думаешь! Нашлись. И я был среди них. Вот только посадник наш, вражина проклятый, не дал нам этого сделать. Собрал полсотни лихих людей, все больше из татей да тех, кто по деревням не ужился, запер ворота и отдал первую жертву. Это была девка, жена городского коваля. Сам коваль чуть умом не тронулся, понятное дело, даже детей завесть не успели, собрал из трудового люда дружинку и подпалил терем посадника, хотел засечь сонного, как из огня выскочит. Да только иначе все вышло. Средь дружины коваля сыскался предатель, бывший в городе водовозом, его именем теперь ни одна мать сына не назовет, а звали его Громовником. Он то и поведал посаднику о ночном напуске. Самого коваля засекли плетьми до смерти… Так теперь и живем, деревенским обходимся. Дружина вся по щелям, а Громовник наверно убег, убоялся людского гнева. Больше мы его не видали, это уж точно. Посадским воеводой стал Рубарь, бывший лесоруб, злющий, дикий. На нем обязанность вовремя жертву справлять. А посадник тоже не дурень, язык нужным местом подвешен, объяснил горожанам что к чему, мол спалит Змей город, коль пойдете его воевать. Так и жили. Так что строго нас не суди, а за помощь земной поклон!

Микулка поклонился в ответ, ничего не ответил, подхватил тяжеленный лук и двинулся в сторону города, народ расступался перед ним, опуская взгляды. Шли рядом верные друзья, молодая жена крепко держалась за руку, а добрый конь весело постукивал копытами за спиной. И над всем этим победным светом полыхало раскаленное солнце.