Смерть меня не найдёт - Ефимия Летова

это лишнее, всё не то.

Я умираю.

Последним онемение добирается до кончиков пальцев на ногах и руках. И когда боль заканчивается — в реальном мире, вероятно, прошло не больше пары секунд, моя персональная вечность в персональном аду — я с огромным облегчением понимаю, что умерла.

Боли больше нет.

Как хорошо.

Финал.

Глава 28

«Сложней всего, когда ты умер

И успокоился уже,

А доктор как шарахнет током

И на работу к девяти» (с)

Ха.

У меня же лето. В универе каникулы. Мне к девяти не надо.

А куда мне вообще надо и надо ли хоть куда-нибудь..?

Ничего не помню.

Если лето, то почему так холодно?

Темно и очень, очень холодно, хотя мне трудно сказать каким таким местом я чувствую температуру окружающего пространства. Я есть, я мыслю и, следовательно, существую, весь вопрос в том, есть ли у меня тело, которое я не чувствую, которое последние дни было даже не совсем моим.

Память обо всём произошедшем возвращается толчками, рождается в мучительных схватках сознания, пытающегося найти собственные границы.

Вечер в таверне.

Март, надрезающий кожу на моих предплечьях.

Облава.

Разговор со следователем.

Появление жреца.

Возвращение в Винзор.

Лигран, нервно сжимающий руки, Лигран, сбежавший из жуткого пустого зала.

И… казнь?

Что-то пошло не так, что-то явно пошло не так, и казнить меня передумали. Или я всё-таки умерла и сейчас мне предстоит аудиенция со странным местным божеством? Как её там, Единой? Тиратой, точно.

Мне есть, что ей сказать. Преимущественно, нецензурно.

Но почему так холодно-то?

Уверена, местный рай мне не грозит. Впрочем, я слишком мало здесь пробыла, так что и понятия не имею, какой должна быть по магрским суевериям загробная жизнь.

Если я всё ещё в Магре, а не вернулась обратно, разумеется.

Чувствительность в тело возвращается постепенно, с кончиков пальцев ног — ими даже слегка получается пошевелить. Ну что ж, ноги есть, уже хорошо, не пропадём. Опа, руки есть тоже. И голова. И живот. И грудь. Обе. Насчёт спины не уверена — но на чём-то же я лежу.

А вот одежды точно нет, совсем никакой. Упс. Зато позаботились, простыночкой прикрыли.

Совсем прикрыли, с головой. И свет никакой через тонкую ткань не просачивается, только холод. И голосов никаких не слышно.

Хм.

Ассоциации какие-то нехорошие рождаются, честно говоря. Я снова пошевелила большими пальцами ног, нет ли там бирочки картонной.

Бирочки нет, впрочем, это ещё ни о чём не говорит. Тканевую накидку не сбрасываю, а осторожно стягиваю с лица. Тишина, темнота, никого, ничего — на первый взгляд. И на второй. После третьего взгляда медленно сажусь, спускаю голые ноги с того, на чём лежала — что-то вроде деревянной скамьи, накрытой еще одним куском ткани. Встаю — ледяная гладкая поверхность пола чуть ли не обжигает и без того замёрзшие ступни ног.

Боли не было, совсем, но тело ещё хранило воспоминание о ней, предательски сжималось, уверяя, что это был не сон, не галлюцинация, самая настоящая реальность.

Чёрт. Где я. И почему они меня всё-таки не убили? Решили снова допрашивать про свою чёртову реликвию, чтоб её черти разорвали? Честное слово, хочется найти эту самую штуку и перепрятать так, чтобы никто никогда не нашёл. И пусть они тут захлебнутся своими войнами и природными катаклизмами, уроды хмыровы.

Заворачиваюсь в простыню, которой была укрыта, на манер римской тоги, делаю шаг, неуверенно придерживаясь за скамью. Ещё шаг. Единственный условный источник света — какой-то шар на подставке в углу, испускающий матово-синее слабое сияние и ничуть не способствующий изучению окружающего пространства. Наконец, глаза привыкают к темноте, выхватывают очертания других аналогичных моей скамеек. Трёх-четырех, вроде бы. Бесформенные холмики, накрытые тканью.

"Уходи отсюда"

Точно, надо уходить. Знать бы ещё — откуда "отсюда" и куда идти.

"Ничего не трогай, ни к чему не прикасайся"

Здравая мысль. Вот только я в упор не вижу, где здесь выход, дверь или окно. Пока я тут, возможно, надолго. И неизвестность пугает куда больше.

Если я очнулась, остальные… остальные тоже вскоре придут в себя?

"Не смотри"

Но ждать, пока начнёт медленно шевелиться ткань, накрывающая неподвижные тела — или то, что я принимаю за неподвижные тела — нет никакой возможности.

Ненавижу ужастики, ненавижу триллеры, даже в кинотеатрах их никогда не смотрела. Подхожу к ближайшему, протягиваю руку, готовая отдёрнуть её — и в глубине души обречённо уверенная в том, что в случае чего однозначно отскочить не успею.

"Не надо, лучше исследуй стены, ищи дверь, ищи выход"

А я-то смеялась над дураками-героями, по предательской воле дурака-сценариста идущими в тёмный подвал заброшенной в лесу психиатрической клиники под тревожную музыку… То, что заставляет мою руку сжать ткань, не похоже на внешнее принуждение, скорее, это какой-то внутренний инстинкт, из тех, что на краю пропасти искушает спрыгнуть вниз.

"Ну, не надо!"

В последний момент резко отдёргиваю руку, но вовсе не потому, что здравый смысл победил неуместное стремление рухнуть в пропасть. Просто за спиной раздался тихий и в то же время отчётливый скрип.

Я резко развернулась на звук — и увидела приоткрывшуюся буквально сантиметров на десять дверь, узкую полосу света. Секунда, другая, третья — никто не заходил и не выходил. Дверь словно открылась сама собой, но такого же быть не могло… Или могло?

Магия, что б её.

Какой-то движение снизу, мягкое прикосновение к голени… я отскочила с резким выдохом, едва не сбив скамью с предполагаемым телом, мёртвым или пребывающим в анабиозе.

— Мррр.

Я опустила глаза и увидела сидящего прямо на световой дорожке кота.

Чертовски, чертовски знакомого черного кота.

* * *

Кошки — зверюги странные. Непостижимые, загадочные существа. Вот смотришь и видишь невооружённым глазом, что сволота первостатейная, просто пнуть бы от души или макнуть носом в канализационное отверстие, но почему-то ничего этого не делаешь, а только с беспомощным гневным возмущением глядишь, как эта невозмутимая бесчувственная скотина как ни в чём не бывало прыгает прямо на предполагаемый труп и неторопливо укладывается, поджимая лапы.

Буханка буханкой.

И всё-таки парадоксальным образом из-за присутствия кота мне разом стало легче. Будто рядом живая и почти что даже знакомая душа. Знать бы только наверняка, в каком из двух миров мы сейчас находимся…

— Ксамурр, кс-кс-кс, — шёпотом позвала я.

Кот недовольно дёрнул чёрным бархатным ухом, но это могла быть реакция просто на свистящий звук, а вовсе не на дурацкое имя, придуманное балбеской Людкой. Но я отчего-то на все сто