Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Ди Би Си Пьер

Я бросаю рюкзак, и мы с Эллой идем на мировую. Которая длится до девятого глотка пива, а пьем мы теперь по очереди. Я знаю, что глоток девятый, потому что она считает их вслух.

– От каждого глотка, который мы делаем вместе, наше чувство становится крепче, – говорит она.

И вот что странно: за мильярдную долю секунды до девятого глотка мне, типа того, даже как-то постепенно-понемногу начинает нравиться Элла, не спрашивайте почему. На меня накатывает подряд три-четыре волны насчет того, какое она, по сути своей, несчастное заёбанное существо и как ей, наверное, хочется, чтобы кто-нибудь просто обратил на нее внимание. Понятное дело, что я под газом. Но на какой-то миг я даже успеваю проникнуться к ней, к растрепанным соломенным волосам и к теплому запаху стоящих вокруг кустов. И даже рука у меня как-то сама собой задевает ее бедро, так что волоски на тыльной стороне встают дыбом. А она все ерзает, пока, возле самой земли, не показывается у нее между ног маленький белый треугольник. Но в этот самый момент от земли веет сквознячком, и с этим сквознячком приходит запах, ну, что-то вроде салями, или типа того; меня передергивает, и я откидываюсь назад. Я честно пытался не морщиться, но, судя по всему, у меня это не очень получилось. А она заметила. И тут же свернулась в тугой такой узелок.

– Берни, а почему ты ко мне не пристаешь? Ты что, привык с подушками баловаться или как?

– Да иди ты. Просто мне вдруг пришло в голову, что ты слишком маленькая, чтобы заниматься такими вещами.

– Ко мне пристают парни, которые тебя старше раз в пять.

– Ага, конечно. Кто, например?

– Например, Дэнни Нейлор.

– Ага, конечно. Ты пизди-пизди, только пизденку не надорви.

– А вот и правда, между прочим. И он, и еще целая куча других.

– Да брось ты, Элла…

– А мистер Дойчман, он бы мне за это даже денег дал, ага, я точно знаю, я в этом просто уверена, и уверена на все сто.

– Блядь, Элла, мистеру Дойчману, ему же, наверное, от роду лет восемьсот.

– А какая разница, он старше тебя, и все равно, он дал бы мне за это денег.

– Ага, конечно. И вообще – с чего ты это взяла? Ты что, уже к нему ходила и просила у него эти деньги?

– Просто один раз я шла мимо, а он угостил меня колой и потрогал немного, вот здесь, за попу…

* * *

Даже и в голову не берите. У всякого человека, знаете ли, существуют свои представления о гордости.

Ближе к вечеру я начинаю пробираться к дому, по овражкам и нехоженым тропинкам, бойко оглядывая окрестности на предмет рыскающих вокруг легавых и мозгоклювов. Я рад, что матушка у бабули – будет ей и с кем поболтать, и чем перекусить, пусть даже макаронами с сыром, но и то лучше, чем ничего. Видите ли, я не явился на свидание с Дурриксом, и потому больше мне в городе делать нечего. А если бы матушка сидела дома и шмыгала носом, я просто не смог бы уехать, и все. Ну, так я запрограммирован. На подходе к дому я уже дозреваю до необходимости отзвониться бабуле и сказать матушке, что с работой вышел облом – ну, снять с души грех, в качестве отходного жеста доброй воли. Но стоит мне переступить порог родного дома, и я тут же слышу знакомые подвывания, которые ни с чем не спутаешь. Моя старушка вернулась. И рыдает вовсю. Я застываю на месте, как примороженный, как будто она вдруг возьмет и не обратит на меня внимания. Как же, и она не просто обращает внимание, она зычно прочищает горло и переходит на новый уровень звучания. Вот вам моя матушка во всей ее красе: стоит появиться зрителю, и горе тут же становится вселенским. И, что самое странное, на меня это действует. Прежде всего по той причине, что ей приходится прибегать к таким вот шитым белыми нитками прибамбасам, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание.

– Что случилось, ма?

– Шнфф, сквуссс…

– Ма, что стряслось?

Она хватает меня за руки и заглядывает в глаза, снизу вверх, как мультяшный котенок из календаря, которого переехал гусеничный трактор: вся такая изжеванная, и с капелькой слюны между губами.

– Ой, Вернон, мальчик мой, о господи…

Во мне возникает знакомое киселеобразное чувство, верный предвестник того, что надвигается трагедия и что это всерьез. Единственное, чего я не забываю принять во внимание: моей старушке иногда просто необходимо, чтобы кровь застыла у меня в жилах. Чем дольше я с ней знаком, тем убедительней она рыдает, потому что порог застывания крови в жилах у меня год от года тоже делается все выше и выше. Но сейчас она довела себя до такого пароксизма, что даже дыхание сбилось. И в жилах у меня – жидкий лед.

– Ой, Вернон, теперь нам с тобой действительно придется держаться друг за друга, как никогда раньше.

– Мама, успокойся – это насчет ружья? На секунду ее глаза проясняются.

– Ну, в общем, нет. Как выясняется, в субботу они нашли у Китера целых девять ружей – люди из «Барби Q» дисквалифицировали всех, кто получил приз. За то, что они сами же и подложили эти ружья, и вообще сегодня в городе такое творится.

– Так в чем же дело?

Она опять разражается рыданиями.

– Я сегодня утром пошла получать проценты по инвестиции, а компании больше не существует.

– Той, про которую тебе сказал Лалли?

– Я звонила Леоне все утро, но его там нет… Эту так называемую инвестицию она сделала в одну из тех финансовых компаний, у которых название состоит из цепочки фамилий, вроде «МакАнус, Гольджоппер, Лоббок & Мудильо». Если вы хотите познакомиться с настоящим психом, возьмите любого парня, который назвал собственный бизнес так, словно это юридическая контора, и при этом продолжает удивляться, если люди, встретив его на улице, не переходят на другую сторону.

– Завтра нам отрежут электричество, – говорит матушка. – Тебе дали аванс? Я так рассчитывала на твой аванс, я хочу сказать, что, боже ты мой, мы и должны-то всего пятьдесят девять долларов, но когда сюда пришли помощники шерифа…

– Ма, погоди – помощники шерифа приходили?

– А-га, примерно в половине пятого. Все в порядке, я не думаю, чтобы Лалли успел им что-то сказать.

– А ты им что сказала?

– Сказала, что ты у доктора Дуррикса. А они сказали, что проверят завтра, в клинике ты или нет.

Когда я открываю глаза на следующее утро, Лечугина плюшево-медвежья ферма выглядит несвежей и отклекшей. Еще одно утро, еще один вторник, с Того Дня прошло две недели. В тени у них под ивой пусто. Курт помалкивает, дверь у миссис Портер заперта. На Беула-драйв ни единого приезжего, в первый раз за две недели. Июль едва успел начаться, но впечатление такое, как будто весь летний пастой испарился, оставив после себя сухой осадок страха. Ровно в половине одиннадцатого звонит телефон.

– Вернон, это наверняка из электрической компании – когда тебе дадут аванс, чтобы я могла назвать им сроки выплаты?

– Ну, я не знаю.

– Давай я сама позвоню Лассинам и узнаю, почему такая задержка? Мне казалось, они обещали заплатить тебе в первый же день…

– Скажи им, что деньги я получу сегодня же вечером.

– Ты уверен? Если не до конца, то лучше не обещай, я всегда могу позвонить Тайри…

– Уверен.

Я вижу, как кожа у нее возле рта от стыда и замешательства собирается в складочки, когда она снимает трубку. В голове у меня веревочкой вьются те слова, которые сказала у Китера Элла. «Мистер Дойчман, он бы мне за это даже денег дал». Если я притворялся, будто мне это совсем не интересно, так это и есть главное доказательство, что я подсел на эту идею. И просто сменил тему. Вот так они и падают на благодатную почву, семена дьявола – возьмите себе на заметку.

– А, привет, Грейс, – говорит матушка. – Он говорит, что все получит сегодня же к вечеру. Нет-нет, просто сегодня ему выходить не с самого утра – он решил повнимательнее присмотреться к маркетинговой динамике на рынке рабочей силы. Да, прекрасно, просто замечательно. Тайри им очень доволен – уже начал поговаривать о продвижении по службе! А-га. А-га? Нет-нет, я сама говорила с Тайри, ему точно заплатят. Мы с Хильдегард старые подруги, так что проблем не будет никаких. Ты серьезно? Я и не знала, что вы с ней тоже знакомы. Ну что ж, передавай привет.

Глаза у матушки прячутся обратно в глазницы, лицо приобретает грязновато-красный оттенок.

– Что-что? Ну, если бы тебе удалось их задержать до после обеда, я была бы тебе так благодарна. Грузовик уже вышел? А-га. Но если я заплачу им наличными, когда они сюда приедут, ты как-нибудь сможешь их остановить из…

Кровь, густая, как паста, извергается из обеих оконечностей моего тела и застывает гротескными остроконечными кучками, что случается только с лжецами, и матушке от телефона все это видно как на ладони. В голове у меня пляшут мысли, которым там совсем не место. Спиздить «студебеккер», это просто чтобы вы имели представление. Матушка кладет трубку. Ее глаза распиливают меня на мелкие полешки.