Альбион и тайна времени - Васильева Лариса Николаевна

— А почему дети ревут?

— Не хотят в Бирмингем. Ни слова по-русски не знают, а хотят жить в Калитве. Я сыну говорю: «Англия родина твоя, что ты, на родину ехать не хочешь?» Вот паршивец! Ох, если бы не Кейт, и думать бы не стал. Понимаешь меня?

Я его понимала, но для этого понимания мне понадобилось уехать в Англию на долгое жительство, испытать ностальгию, вести хозяйство., стоять перед проблемой жесткой экономии и еженедельным движением цен все более вверх. Все мои рассказы, все попытки нарисовать более или менее точную картину английской жизни порой наталкивались на приятную лицемерную улыбочку, в которой была немалая доля злого скепсиса: «Мели, Емеля, туфельки-то на тебе веревочную подошву имеют. Сюда бы такие, мне бы такие».

Не без горечи думаю я, проходя по громадному залу «Маркса и Спенсера», набитому ничем не выдающимися удобными недорогими одеждами, развешанными по цветовым гаммам: «Неужели так трудно наладить такое вот подвижное и быстрое массовое производство тряпья, одеть людей, провести предварительную разъяснительную работу по телевидению — уж что-что, телевизор не кримплен, в каждой дыре теперь есть».

Что греха таить — самой захотелось руки приложить к этому, хоть совсем, совсем я не профессиональна в такого рода делах и стараюсь всегда помнить Крылова: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать — пирожник».

Положение мое в этой главе — пренелегкое. Практичные женщины меня не поймут и закидают тухлятиной: «Тоже пропагандистка, кроет заграницу, чтобы там жить и покупать что хочет».

Мои близкие друзья просто посмеются: «Куда ты с этими размышлениями? Ты всю жизнь писала о Родине да о природе. Вот и пиши об этом…»

Напоследок скажу, что, разобравшись с помощью моей чудесной Пегги кое в чем, что касается моды, я, покупая в Москве в дни отпуска сувениры для английских друзей, зашла в прозрачный аквариум Ленинградского рынка, что неподалеку от моего дома. Зашла и прикупила там в отделе «Ткани» три куска материи: малиновый вельвет, мелкоцветный «старушечий» ситчик и крепдешин, такой расцветки, о которой наши модницы говорят: «Просто страшно смотреть».

Все три куска я подарила миссис Кентон — из моих знакомых она была одна, кто придавал значение туалетам и модам. Она долго щупала подарки, прикладывала их к лицу, потом сказала:

— У меня два вопроса: первый — вы в самом деле дарите это все мне? Второй — это в самом деле сделано в Советском Союзе?

После моих утвердительных ответов миссис Кентон сделала свой обычный, точный и безапелляционный вывод:

— Наши газеты мерзко врут, когда пишут, что в Советском Союзе люди одеты много хуже нашего. Я всегда знала, что они врут, но чтобы так нагло!

Миссис Кентон сама сделала этот вывод. Я ничего не сказала в ответ.

— Что носят в Лондоне? Что носят? — жадно пытала меня пышнотелая практичная москвичка сверкая желтым платьем из трайсела, которое сильно обтягивало ее выросшее из пятидесятого размера тело. — Что носят?

— Хорошую фигуру, — безжалостно и подло отвечала я, зная на собственном опыте, как трудно в Лондоне со славянскими формами найти во множестве магазинов не «чего-нибудь особенного», а «хотя бы что-нибудь». Если вы победили себя и сильно похудели, вам легче: «Маркс и Спенсер» всегда готов приодеть вас прилично, соответственно возрасту — юбка, блузка, скромное платье, брюки; цветовая гамма вся, но без промежуточных оттенков. Правда, все это от сорок второго до сорок восьмого размера. Очень редко попадается пятидесятый.

Если же вы молоды и можете похвалиться фигурой вполне английского свойства: узкие бедра, широкие плечи, высокая пышная грудь, длинные ноги, длинная шея, и при этом размер ваш соответствует нашему сороковому или тридцать восьмому (я сомневаюсь, есть ли у нас такие размеры для взрослых женщин), если вы непременно желаете быть модно одетой, — молодежные магазины Лондона раскинут перед вами такое множество брюк, платьев из материи «деним» (из нее делают джинсы), что никакой проблемы у вас нет — всегда одеты модно, современно, удобно.

А теперь о черевиках. Как много гоголевских Вакул пришлось мне за эти годы сопровождать по Оксфорд-стрит с одной-единственной целью: привезти своей Оксане «те самые черевики». Выступая почти что в роли черта, ибо направляла и давала советы, я узнавала множество тончайших подробностей о конечностях женщин, большинство из которых мне никогда не придется увидеть: у меня даже создался некий обобщенный образ такой Оксаны: непременно высокий подъем, широкая ступня, полная щиколотка — хорошие, добротные, сильные ноги. Им подобали удобные, просторные, непретенциозные туфли. Но ни один Вакула на моей памяти не стремился к таким — все искали пресловутую «платформу», разноцветную кожу или аппликацию, перепонку на подъеме. И сколько я ни убеждала, что перепонка скорей всего не сойдется, что «платформа» слишком высока для широкой ступни, что кожа в пять цветов, как на попугае, вряд ли скроет полноту щиколотки, В акулы твердо стояли на своем: «Сказано такие, значит, такие!» Оксаны, видимо, точно знали, какие черевики должна носить царица.

Эпиграф этой главы, — поневоле тянет взглянуть на ноги ее величества Елизаветы Второй. Но тут мы не найдем ни «платформ», ни прочих излишеств. Королевы и царицы в наш век стали таким анахронизмом, что могут себе позволить стремление к простоте и удобству. Их места прочно заняли кинодивы, чья молодость и экстравагантность позволяют им с узкими ступнями, с тонкими щиколотками ломать свои ноженьки, как того захочется обувным модельерам.

— В Лондоне трудно купить нужную пару обуви?! Какую чушь ты плетешь! — возмутилась практичная москвичка. — Наверно, в универмаге на Ленинградском рынке легче!

Труднее, милая, успокойся, труднее…

Я жила в Лондоне месяц и уже знала, что на Оксфорд-стрит сто двадцать четыре обувных магазина. Отправляясь за первой парой черевиков, я была уверена, что в первом же магазине куплю то, что мне надо. В первом же магазине, сев на диванчик для примерки, увидела рядом знакомую мне женщину, жену сотрудника посольства. Тяжко вздыхая, она освобождала широкую ступню из узкой ладьи туфли.

— Ужас! Весь Оксфорд-стрит обошла, еле жива, ничего не могу себе подобрать.

— Вам пора домой, — не без ехидства сказала я, точь-в-точь как потом мне сказала практичная москвичка.

Она равнодушно взглянула на меня:

— Подождите, через месяц не то запоете.

Я «запела» в этот же день. Все сто двадцать четыре были к моим услугам. Во всех ста двадцати четырех было примерно одно и то же: достаточно хорошо изучить одну витрину, чтобы легко и просто ориентироваться во всех остальных — пять-шесть торговых фирм владеют монопольным правом продажи обуви: «Саксон», «Дольсис», «Равель», «Лили и Скиннер», «Балли».

О да, то, что мне нужно, я нашла в момент, это были туфли мягкой кожи, простого фасона — лодочкой, на среднем каблуке, правда, не совсем того цвета, какой бы я хотела, но ничего. Примерив несколько пар этого фасона, я наконец-то выбрала такую, что не жмет, не давит. Но не суждено мне было купить эти туфли — их простота и мягкость стоили так дорого, что были мне совершенно не по карману.

После первого неудачного опыта я прежде всего стала смотреть на цену и снова довольно быстро нашла очень недорогую, почти такую же пару, как первая, даже более подходящего цвета. Правда, примерка отняла больше времени, чем в первый раз: что-то, не могу даже объяснить что, мешало мне, — в каких-то местах какая-то часть туфли слишком сильно впивалась в кожу щиколотки, почему-то неудобно было большому пальцу. Ко всему выяснилось, что туфли сделаны не из натуральной кожи, а из заменителя. Да, конечно, как же я забыла наставление практичной москвички: «Там очень много обуви из заменителей, она хорошо сделана, но очень быстро изнашивается, теряет вид и вообще гадость».

Теперь поиски упрощались. По ценам, глядя в витрину, я могла определить, какие туфли из кожи, какие нет: кожаные были много дороже. Среди кожаных тоже следовало разграничить модные «платформы», с грубыми носами и броскими переливами цветов — их я не признала сразу и бесповоротно. Оставались — туфли традиционных фасонов из кожи, более или менее недорогие.