Жена ловеласа - Энн Цвек

— Наконец-то вы здесь! — К ней вприпрыжку бежал Люк. — Я думал, вы уже не приедете! Понимаете, у меня осталось лишь несколько свободных часов, а потом нужно будет забрать сына с языковых курсов.

Бурная радость переполняла Мэгги при виде Люка. Она даже удивилась, насколько ей приятно его видеть.

— А, — сказал он, указывая на стопку книг, — импорт-экспорт!

— Ну да… — Она отвела его обратно к столику, поставила на место перевернутую чашку и стала подбирать разбросанные страницы газеты «Ле Фигаро».

— Надеюсь, вы не возражаете, — внезапно посерьезнел Люк; казалось, он не был уверен, в самом ли деле она рада его визиту. — Вы единственный человек, которого мне хотелось увидеть в Риме. Мы сможем пообедать вместе? — В том, как он умоляюще взглянул на Мэгги и провел рукой по взъерошенным волосам, было что-то обезоруживающе мальчишеское. — То есть, конечно… если вы не заняты.

По счастливому совпадению, Мэгги как раз была абсолютно свободна. Если она даже и задумалась на секунду о том, что принять приглашение на обед от почти незнакомого мужчины — «инфрадиг»,[110] как сказала бы ее мама, то сразу же выбросила из головы эту мысль. В конце концов, Люка уже нельзя было назвать незнакомцем, он оказался одним из тех людей, рядом с которыми чувствуешь, будто знаешь их всю жизнь, даже если вы только что познакомились. И разве не она характеризовала его Камилле и Джеффри как человека, не слишком считающегося с условностями? «Впрочем, как и новая Мэгги», — подумала она, выходя из отеля в город, который, казалось, весь искрился под нежаркими лучами зимнего солнца, суля перспективы заоблачного счастья.

Люк повел ее в район, где она никогда не бывала раньше. Он хотел отведать артишоков по-еврейски, приготовленных особым способом, а именно — расплющенных, в результате чего они превращаются в маленькие звездочки, и обжаренных. «Понимаете, — рассказывал он, ведя Мэгги по узким булыжным улочкам, где застревали ее каблуки, — моя бабушка была еврейкой. Помню, когда мы приходили к ней, она угощала нас еврейской едой. Никогда не забуду ее шолет.[111] А по пятницам она зажигала свечи, и мы молились. Но все равно нас, детей, конечно, воспитывали католиками».

Выросшей в Ледбери Мэгги очень редко доводилось сталкиваться с евреями. В конце Хай-стрит жил портной мистер Росс, но единственной причиной, по которой она знала, что он чем-то отличается от других, были произносимые шепотом слова матери: «Они ведь евреи». Что касается Джереми, он относился к ним так же, как ко всем другим иностранцам, чьи национальные особенности приходилось учитывать при ведении дел.

Люк и Мэгги уселись друг против друга в маленькой траттории, и ей показалось, будто этого крупного помятого человека, жестикулирующего, смеющегося и с видимым удовольствием пьющего вино, она знает с рождения. С ним было легко, не требовалось притворяться, стараться произвести хорошее впечатление, по всей видимости, она нравилась ему такой, какая есть, даже ее недостатки казались ему милыми и очаровательными.

Артишоков не было — не сезон, однако Люк настоял, чтобы Мэгги попробовала вместо них жареные грибы, приправленные травой под названием nepitella.[112]

— Я очень хорошо собираю грибы, — произнес он с тем же смущенным видом, с каким прежде хвастался свиньей-чемпионкой. — Даже в детстве часто находил среди корней дерева маленькую chanterelle — а они, эти лисички, очень ловко прячутся, их трудно заметить… А потом… раз! — Двое американцев за соседним столиком встревоженно обернулись. — И хватал ее!

По окончании обеда выяснилось, что Люк катастрофически опаздывает на встречу с сыном, и ему пришлось отправить Мэгги в отель на такси. Он целых три раза повторил водителю, куда ее следовало отвезти, просунул в окно большую ладонь, слегка сжал ей плечо и сказал на прощание:

— A bientot![113]

В тот же день Мэгги, вызвав другое такси, погрузила в багажник картонные коробки с книгами и направилась на обычное место встречи со своими сообщниками — в бар на улице Кавур.

У Золтана был еще более торжественный вид, чем обычно.

— Все, мадам, идет по плану, — произнес он таким тоном, будто хотел сказать: «То, чем я занимаюсь сейчас, намного лучше всего, что я уже успел сделать в жизни».

Симона с подкупающей беспечностью встряхнула ярко-желтой гривой. Она была из тех, кто легко относится к жизни и смеется над любыми ее проявлениями, как смешными, так и грустными. Причем, когда она смеялась, веселье плескалось в ее живых карих глазах. Оно заставляло сотрясаться все ее тело — плечи, проворные короткие пальцы и даже ноги в остроносых ковбойских сапогах.

— Здравствуйте, наш Ангел Возмездия! — возвестила Симона, шутливо толкнув Мэгги локтем под ребра, и залилась смехом. — Вот такое кодовое имя мы вам придумали! Ой, смотрите, — добавила она низким голосом, характерным для итальянок, — вы покорили чье-то сердце. Он явно вами заинтересовался! — Симона указала на плотного мужчину за столиком в углу, очень похожего на водителя-дальнобойщика.

Золтан укоризненно посмотрел на нее, но она не унималась.

— Смотрите, он улыбается! — сказала Симона. Поставив на стол чашку с кофе, мужчина и в самом деле обратил в сторону Мэгги пренеприятнейший плотоядный взгляд.

Как оказалось, Симона питала искренне нежные чувства к Золтану. В последние годы они встречались нечасто, но взаимная привязанность была прочной. Она рассказала Мэгги, что побывала замужем за одним figlio di puttana,[114] который, когда их ребенку исполнилось восемь лет, бросил ее ради другой женщины, и воспитывала сына одна. Однако сыну уже двадцать, он ученик механика и устроился со своей девушкой на окраине Рима. Так что теперь — Симона взяла Золтана за руку — она свободна и готова следовать за любимым куда угодно.

— Спасибо вам всем, — сказала Мэгги, когда книги были уложены в багажник «фиата» Симоны. — Увидимся на генеральной репетиции в понедельник!

Поняв, что в ее парижском гардеробе нет ничего подходящего для участия в операции «проникновение со взломом», Мэгги купила джинсы и кроссовки; последний раз она надевала подобные вещи еще будучи школьницей. Разглядывая себя в зеркале, она вдруг осознала полнейшую абсурдность своих намерений. Может, Камилла и Джеффри правы — она и в самом деле потихоньку сходит с ума?

В понедельник Золтан с Симоной, как и планировалось, заехали за ней в отель, чтобы отвезти на «место действия», как это называл Золтан, где они собирались провести «рекогносцировку». Их сопровождал брат Симоны, которому, по настоянию Золтана, дали кодовое имя Терминатор.