Большая Охота - Дмитрий Янковский

– Забавно, – сощурилась Катя. – Расскажешь?

– Так, Катерина, ты мне человека от дела не отвлекай, – осадил ее Борис. – У него задача обезвредить торпеды, а не повышать твое стрелковое мастерство. Уяснила?

– Да.

– Вот и прекрасно. И ты, Андрей, на ее чары не поддавайся.

Я молча усмехнулся и допил остатки коньяка, закусив их лаймом.

Мы выдвинулись в лес примерно через час после обеда. Под Катиным началом были двое стрелков с ракетными ружьями и пятеро с автоматическими штурмовыми винтовками, создающими очень плотный огонь. Такой отряд мог дать отпор любой, даже хорошо подготовленной банде разбойников.

На самом деле Борис переоценивал мою роль в обезвреживании торпед. Я понятия не имел, какую именно траву Коча использовал для своих парализующих шариков, да и не было ни малейшего желания тратить время на изучение того, чем прекрасно владеет напарник. Это было так же бессмысленно, как учить Кочу стрельбе, например.

Как бы то ни было, делать мне в джунглях оказалось совершенно нечего. К тому же я был уверен, что кто-то из стрелков получил задание разузнать, в чем именно заключается наш секрет обезвреживания торпед, а потому следовало занять собой все внимание группы, дав Коче возможность собрать траву в стороне от чужих глаз. Ситуация осложнялась тем, что разбойники наверняка начали подтягивать силы к лагерю, и ожидать нападения можно было в любую минуту, а потому далеко отпускать Кочу было нельзя – он должен был отходить не далее чем на десять-пятнадцать метров от нас.

Решил я эту дилемму просто.

– Строгий у вас командир, – сказал я Кате, когда мы добрались до места, облюбованного Кочей.

– Нормальный, – скупо отмахнулась она.

– Может, и нормальный, но нельзя запрещать лучшему стрелку использовать любую возможность для повышения квалификации. Вот он на тебя наехал, и ты всю дорогу молчала, а шли мы час, не меньше. За это время я мог бы рассказать тебе кое-что о тактике огневых стычек.

– Поздно теперь говорить, – вздохнула она. – Работай.

Я поднял лицо к небу и прищурился на солнце.

– В лесу вся работа для Кочи. А я так, с боку припека.

Все восемь стрелков заметно оживились при этих словах. Я понял, что всем им интересно меня послушать, а значит, Коче никто не будет мешать. Что же касается бдительности, то она у меня от работы языком не уменьшается – проверено долгой практикой.

Присев в траву, я закинул руки на затылок и сделал вид, что наслаждаюсь шумом океанского ветра в ветвях. Катя осторожно устроилась рядом, положив на колени винтовку. Ветер дул с ее стороны, точнее, со стороны океана, принося запах соли и водорослей, смешивая его с ароматами джунглей, а под конец вплетая в этот букет тонкий, едва ощутимый, теплый запах женских волос. Я ощутил в груди почти незнакомое щекотное ощущение от такой неожиданной близости женщины.

Наверное, я был в таком состоянии, что взволновать меня могла почти любая женщина, ведь я не имел близких контактов с противоположным полом уже больше года. Катя была далека от моего идеала, но она была очень близко, до нее локтем можно было дотянуться, а мой идеал – черт-те где, если только вообще существовал на этом свете. Вечная проблема журавля и синицы повернулась для меня такой вот неожиданной стороной.

– Ты когда-нибудь вела ночной бой? – спросил я у Кати.

– Да, приходилось, – кивнула она.

– Тогда тебе легче будет понять.

Вокруг нас расселись другие стрелки, внимательно прислушиваясь к каждому моему слову.

– Коча! – выкрикнул я. – Не уходи далеко! Будь на виду все время.

– Хорошо, Хай! – махнул он мне.

– Почему он тебя называет Хай? – спросила Катя.

– Да мне без разницы, – пожал я плечами. – Хоть горшком, только бы в печь не садили. На самом деле Коча как-то спросил, что означает моя фамилия – Вершинский. Ну, я ему перевел на английский смысл слова. И он почему-то решил, что смысл моей фамилии важнее звучания.

– Что-то я не поняла, – улыбнулась Катя. – И каков же смысл? Вершить? Вершок?

– Мне кажется, что вершина, верх, высота, – развел я руками.

– Не очень скромно.

– Скромность никогда не входила в число моих добродетелей.

Мы помолчали. Вечный океанский ветер шумел в густых ветвях над нашими головами. Несмотря на присутствие еще восьмерых стрелков, я вдруг ощутил себя с Катей наедине, поразившись такому яркому наваждению. Я глянул на нее искоса и поймал себя на том, что идеалы женской красоты не так уж важны, когда речь идет о реальной женщине. Нет, действительно, по-своему она была очень даже красива, и уж в любом случае очень мила, несмотря на явно мужскую манеру держаться. Я на секунду представил, что это она сладострастно вскрикнула в чьих-то объятиях, когда я ночью выбирался из лагеря. Это было не больше чем ни на чем не основанное предположение, но сердце забилось в груди чаще. Мысленно я увидел ее обнаженной, разгоряченной в чужих объятиях, возбужденной и отдающейся, с зажмуренными глазами и чуть приоткрытым ртом. Это видение было ярким, отчетливым и здорово возбудило меня. Я даже челюсти стиснул от напряжения.

Не знаю, но мне почему-то показалось, что, несмотря на налет грубоватости, Катя очень сексуальна и очень доступна. Настолько, что приложи я усилия – и можно было бы провести с ней ночь. Может быть, даже эту. Я несколько раз глубоко вздохнул, стараясь не разгонять себя нахлынувшими фантазиями, а затем твердо решил приложить усилия.

Честно говоря, никакого особого сексуального опыта в свои годы я так и не нажил. Бывали, конечно, контакты, но чаще всего о них было стыдно вспоминать, а один раз такой контакт даже повлек за собой весьма неприятное лечение ударными дозами антибиотиков, что надолго отбило у меня всяческое желание. По большому счету я был очень стеснителен в общении с противоположным полом, а потому подсознательно остерегался малодоступных, по моему мнению, женщин, прекрасно понимая, что у меня не хватит умения их соблазнить. А получать отказ мне хотелось меньше всего, поскольку я знал, что он только усилит мою и без того значительную неловкость в межполовых отношениях.

В результате красавицы и приличные женщины оставались уделом моих фантазий, я с ними и заговорить не смел, а сталкиваться приходилось с женщинами попроще, которые сами испытывали недостаток мужского внимания, а потому не были особенно щепетильны в выборе. На самом деле я прекрасно сознавал, что Катя из их числа, что в лагере есть женщины намного привлекательнее, чем она, а потому ей перепадает не самое лучшее. Может быть, напускная грубоватость и мужские манеры были как раз защитной реакцией, маской, под которой она прятала недовольство таким положением вещей. Всякая женщина мечтает любить и быть любимой, а если не удается, она запирает душу в крепкой раковине, из которой ее не выковырять. Я почти на физическом уровне ощутил шершавую крепость этой раковины, но тут же понял, что под ней наверняка скрывается жемчужина. Никому не удалось ее разглядеть, но я уловил таинственный блеск в глазах Кати.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});