Упади семь раз - Лия Лин

– И за Надькин успех!

Проходивший мимо милиционер покосился на наши раскрасневшиеся довольные мордашки. Анька подмигнула ему, качнув полуобнажённым бюстом в открытом платье.

– Девчонки, а ведь у меня здесь было когда-то свидание, – мечтательно вспомнила Надька.

– В пятьдесят седьмом году, да? – захохотала Анька, всё ещё переглядываясь с милиционером.

– Нет, когда училась в академии. Мне было шестнадцать, приехали с друзьями на один день в Москву. Они – погулять, а я с этюдником. И села вон там рисовать. А парень подошёл ко мне, и это была любовь с первого взгляда… Тот этюд с наброском сквера я не продаю до сих пор, – смахнула слезинку ностальгии Надька. – Ну что, погнали? А то вы целый день на скамейке просидите!

Мы рванули по Тверской. Надька и Андре неслись с такой скоростью, что я теряла шлёпанцы, едва поспевая за подругами.

– Девчонки, смотрите, улочка сбоку совсем как в Питере! – краем глаза я увидела классически-строгий жёлтый переулок.

Но Анька и Надька меня не слушали и мчались дальше.

Спустились до Красной площади, вход на которую оказался перекрыт конниками.

– Не повезло, – разочарованно произнесла я.

– Ну и ладно. Значит, мавзолей не посещаем, – заржала Анька. – Пошли, постоим на нулевом меридиане.

– А это что такое?

– Лейка, дороги в России начинаются на нулевом меридиане. Все знают, что можно встать на него, бросить монетку и загадать желание.

– А если её кто-то подберет, оно не сбудется, – ехидно добавила Надин. Но первой бросила пятьдесят копеек, прошептав: «Хочу стать знаменитой, как Моне».

Анька мысленно проговорила то же самое, то есть – почти то же самое: «Хочу стать знаменитой, как Мадонна»… А я в растерянности топталась на золотой звезде нулевого меридиана и, как всегда, ни о чём, кроме детей, вспомнить не могла: попросила, чтобы у меня родился крепкий сынишка. И чтобы все мои козлята были здоровы.

– А теперь, Лейка, я тебе покажу памятник кобыле Жукова. – Анька начала давиться смехом, ещё не дойдя до всадника… – Итак, это история о том, как кобыла превратилась в коня. Жуков воевал на кобыле, но когда скульптор показал проект высокому начальству, ему заявили: «Герой мог ездить только на коне!» И скульптор, не переделывая кобылу, приставил ей увесистое мужское достоинство, подходящее для Книги рекордов Гиннесса. А потом решили, что слишком крупновато, и объявили тендер на отпиливание лишнего. Победивший скульптор не только оскопил кобылу-трансвеститку, но и придумал ещё канал просверлить, чтобы лошадка писала во время дождя… Мне это рассказал один знакомый, историк, когда мы с ним тут гуляли. Занудный был – ужас, целовался отвратительно. А памятник внутри полый и сделан из отдельных частей. Вода через стыки просачивается. И по каналу и выливается.

Надька немедленно полезла под кобылу – рассматривать скульптурные излишества. И заорала оттуда, вызвав нездоровое возбуждение и дикий хохот туристов из Азии:

– Лейка, ну ты глянь, какое безобразие!

Я отвернулась, сделав вид, что не знаю эту экзальтированную даму.

После подробного осмотра кобылы-мальчика Анька с Надькой настроились на шопинг – обе стосковались по столичным магазинам. А я решила, что быть в Москве и не заехать к маме будет просто свинством.

Со времени нашей последней встречи в знакомом кабинете в МГУ ничего не изменилось: старинное деревянное кресло, огромный стол с множеством выдвижных ящиков. Книги, микроскопы, учебные таблицы. Мама достала из шкафа чай, две чашки, шоколадку.

«Как потрясающе она держится! – с восхищением думала я. – Шестьдесят лет, а такая подтянутая, на высоких каблуках».

– Лиюшка, ну как ты там? Выкладывай новости!

– Всё хорошо, мам.

– У тебя всегда хорошо, ничего толком не говоришь. Забава по телефону и то больше с бабушкой секретничает.

Я улыбнулась. Ну что ей сказать? Про труп Стаса, одного и другого? Про беременность, которая вряд ли порадует маму? Она и так всё время переживает, что мне тяжело с тремя детьми.

– Опять молчишь. Ладно, сейчас деньжат тебе подкину…

Я остановила мамину руку, потянувшуюся за сумкой.

– Ма, у меня куча денег. Мы с Надей и Анькой заработали по тринадцать тысяч евро.

– Неужели банк ограбили? – Мама застыла от удивления.

Тут я попыталась вкратце поведать историю своих финансовых успехов, но ничего не получилось – в кабинет стучались люди, приставали к заведующей кафедрой с вопросами, аспиранты подсовывали статьи. И я подумала: так было всегда, мама очень много работала. Под конец нашей встречи в мамин кабинет заглянула незнакомая мне женщина, неодобрительно бросив:

– Элеонора Михайловна, Михаил Петрович уже десять минут ждёт вас!

– Дочка, у меня встреча с деканом. Нужно обсудить преподавательскую нагрузку. И всё-таки, как твои дела? Расскажи по-быстрому.

– Всё хорошо, – опять улыбнулась я.

– Да что ты долдонишь: хорошо да хорошо!

Правильно долдоню – так спокойней и маме, и мне. Ведь если признаешься, что трудно, сразу пойдут расспросы: отчего, почему? А чем она поможет? Только сама начнёт дёргаться и меня дёргать.

Когда я была маленькая, то откровенно рассказывала маме о своих горестях, и она говорила мне: «Сама во всём виновата». Так я разучилась плакать на плече.

– Так тебе не надо денег?

Я помотала головой.

– А чего глаза такие грустные? – мама оторвала взгляд от зеркала, перед которым причёсывалась.

Пришлось добавить яркости в улыбку.

– Вот, другое дело, доча. Так держать! Жалко, что поговорить толком не удалось. Кстати, ведь скоро твой день рождения.

Ну вот, а я и забыла о нём. Двенадцатого сентября мне стукнет сорок.

Мама поцеловала меня, закрыла профессорский кабинет и, помахав мне рукой, пошла по коридору.

Я гордилась ею. Она всегда знала, чего хочет в жизни. Целеустремлённая. Сильная. Умница. А я? О чём мечтаю я? И сбыточно ли оно? Откуда-то подкралась тоска. И вдруг мне показалось: жизнь прошла мимо и что-то важное в ней упущено. Да, я очень люблю детей. Но в них – не вся я. Другая, не менее существенная часть меня жадно ищет своего счастья. Того, которое должно осуществиться не в детях, а во мне, того счастья, которого хотели для меня мои родители.

Медленно, как во сне, прошла я по тёмным, с дубовыми панелями коридорам биофака, вышла из высоких дверей на огромное крыльцо. Спустилась по ступенькам. Присела на скамейку, задумчиво глядя на цветочный газон, уходящий вдаль. Даже кустовые розы поникли от жары.

Вспомнила себя студенткой, беззаботной и наивной. Бегущей, как вот эти девушки сейчас, после лекций в кино. И вдруг по лицу хлынули слёзы – от непрошеной жалости к себе. От воспоминаний о юности. Словно растревожилось, разболелось что-то такое внутри, от чего никто не утешит – только ты сама…

Не помню, сколько я сидела на скамейке, пока солнце не высушило желание плакать и жалеть себя.

Биофак обхватил меня своими пролётами-крыльями, впереди просматривался ботсад МГУ. Яблоки уже краснеть начали на деревьях. Жалко, что мне не удалось поступить сюда. Но теперь я не променяла бы годы учёбы в ЛГУ ни на что. Пожалуй, если улыбаться, то счастье скорей заметит меня? Я вытерла слёзы и позвонила девчонкам.

– Ну, где вы там бродите? Закругляйтесь! Встречаемся в восемь на выходе из метро у Ленинградского вокзала.

9

Сколько бубнов, столько и мелодий.

Поговорка хинди

С ворохом пакетиков и пакетов Анька с Надькой ждали меня на площади трёх вокзалов, благоухая парфюмом и источая весёлое настроение. Принялись наперебой рассказывать, что и где купили. С билетами, однако, нам повезло меньше: места были только на поезд, отправляющийся в два с копейками часа ночи.

– Можно подумать, вся Москва в Питер решила рвануть! – возмущалась Надин. – И чего москвичам дома не сидится в такую жару?

– Вечер пятницы, Надь. Отпускной сезон опять же. Дым. Чего ты хочешь? – Андре, морщась, разглядывала публику на привокзальной площади.

– Да, пятница, тринадцатое… – пробормотала Надька, тоже оглянувшись.

Обилие полуголых, подвыпивших и совершенно пьяных тел не радовало. Очередь в киоск рядом с вокзалом закручивалась хвостом: все желали купить холодного пива или воды. Пивные бутылки и жестянки не успевали коснуться асфальта – их тут же собирали курсирующие рядом бомжи. В самом здании вокзала было невыносимо душно.

– Придумала! – Анька вдруг стала судорожно искать в мобильном какой-то номер, косясь на фантасмагорию из чемоданов, рюкзаков, обтягивающих маек и полуголых торсов в шортах всевозможных расцветок.

Страждущие уехать сидели на бордюрах, клумбах, чемоданах. Бродили по площади с рюкзаками, собирались в группы. Зрелище поражало своей ленивой разморенностью и каким-то вневременьем. Пивной дух и смог гармонично слились воедино, накрыв разморенную человеческую массу.

– Добрый вечер! А Рената можно? – наконец дозвонилась Анька по одной ей известному номеру. – Как не работает? Ага, поняла… А свободная комната, до пяти человек которая, у вас на сегодня ещё есть? Ну, скажем, с девяти вечера, часа на три-четыре. Отлично! Запишите на Лию Лин, контактный телефон…