Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

забыла. Рада, что ты жив, — и, с ещё большим усилием, — и не охладел ко мне.

А руку всё-таки отобрала — чтобы не полезть со всей непосредственностью к нему под одежду, через широкий рукав, не проверить, что цел, не провести по нежной коже, по впадинкам и выступам. От смущения заговорила о другом, тоже беспокоящем:

— Эру Ангрод, — и замялась, потому что тема щекотлива казалась, но и замолчать не получалось, — слишком внимателен. Я буду огорчена, если он пострадает из-за этого.

Лисефиэль со смешком сказал, что внимателен эру Ангрод из религиозных соображений. И потому, что у него жена любимая после Бельтайна три года назад забеременела и родила. Выдохнула облегчённо и с новым интересом посмотрела на дерюжный мешочек, от которого веяло прохладой дворцовых подвалов и тонкой фруктовой сладостью. Распустила горловину — они были огромные, коричневые с сизым налётом. Подвинула к вставшему Лисефиэлю:

— Хочешь?

Он мотнул головой, чему-то засмеявшись:

— Владыка будет недоволен, что я пришёл к тебе — здесь, и говорил, а уж если разделю трапезу…

Ну да, ничего попросту. К тому же, он так ни слова и не сказал, простил ли, а сиды злопамятны.

— Богиня, через шесть дней у моего сына свадьба, почтишь ли ты её своим присутствием?

Радостно вспыхнула, кивая — всё-таки, похоже, не будет он меня этим есть. И я увижу эльфийскую свадьбу.

160. Чудесное время

В книгах, где по сюжету героиня обзаводилась гаремом (привет тебе, королева зомби Анита Блейк!), я как-то не принимала близко к сердцу неудобства гаремовладелицы и на себя не примеряла. Над мужскими неприятностями такого рода и вовсе бездушно посмеивалась, когда читала, как пророк Мухаммад поочерёдно посещал всех своих жён и каждой кланялся, чтобы та отдала своё время его любимой жене Айше. Ну вот, теперь я могла и над собой посмеяться. Консорты, может, и не поубивают друг друга, но щериться будут постоянно, и мысль эту я чувствовала, как нехороший, могильный такой сквознячок. И ведь я не собиралась! Само получилось! Здесь пожалела, там сердцем дрогнула — пять мужей. Не было у меня для этого приличных слов. Оставалось только как-то жить дальше, такой же щепочкой в волнах, как и раньше. Жизнь свою я почти не контролировала, но хотя бы осознавала это. Боялась иррационально, что растащат меня на куски — каждый хочет не просто тело, а и душу. Поскольку всё это хорошо пожившие сидхе, у них получается, но где здесь остаюсь я сама?

Про свиней вяло читалось. Рассеянно оставила книгу на столе и ушла в оранжереи.

Они всегда потрясали — чувствовала себя в них северной девочкой, для которой персик на ветке чудо. Вечное лето и сказочное изобилие, райский сад…

Душистый пар поднимался от влажной земли, смешивался с запахом фруктов и ягод, кружил голову, и удивительно было понимать, что можно сорвать золотое яблочко, и не зазвенят, как в сказке про дурака-царевича, волшебные струны, не прибежит и не повяжет охрана за осквернение сада эльфийского царя.

И как-то попустило. Изобилие, конечно, сказочное, и всё мне… а и съем. И почему-то так объелась фруктами, что во время свидания с ребёнком приходилось несколько раз убегать. Присутствующий шаман полечил меня, но не помогло почти, что удивительно. Трандуил, приехавший только к вечеру, узнав, глубокомысленно изронил, что это фэа действует на хроа, а фэа моя сильна и непредсказуема. Возможно, имеет место быть некий внутренний протест и страхи. Но фэа в очень хорошем состоянии, ни о каком развоплощении и думать не приходится. А что несёт — так можно лекарства попробовать. И не есть всё, что ни попадя. Про «не тащить в консорты» не сказал.

Ужинать пришлось под укоряющим взглядом Трандуила микстуркой для закрепления живота да супом каким-то тёмным из корешков и грибов, тоже возвращающим в норму.

Вечером, когда владыка сидел в полутьме на террасе, пришла, поговорила о том и о сём, а ближе к ночи распрощалась: я ведь свободна, хочу и одна сплю. Владыка только проводил взглядом насмешливым, ничего не сделал. Хорошо. Эльфы здорово давить могут, если захотят.

* * *

С утра Трандуил ласково представил мне новую сопровождающую, отдельно уперев на то, что эллет Аманиэль, конечно, знатнейшая из целительниц, но в руках себя всё равно держать стоит. И что это моя новая жрица. Дети, внуки и правнуки у неё есть, так что мне не придётся расставаться с ней из-за её беременности. Аманиэль держалась свободно и холодно, и была сказочная красавица: кожа, белая, как снег, губы алые, как кровь, глаза, ресницы и волосы черные, словно эбеновое дерево. Её спокойное и немного покровительственное отношение показалось комфортнее, чем религиозный восторг и робость Пеллериен. Мы поговорили; я спросила, не отвлекаю ли уважаемую целительницу от дела какого. Целительница беззаботно поведала, что мне ничто не мешает принимать участие в её делах. Вот как раз собиралась она посмотреть на новое растение, притащенное эру Глоренлином из другого мира. На вопрос, не стоит ли предупредить шамана, Аманиэль холодно ответствовала, что её растение интересует, а шаман низачем не нужен. А что мне сейчас никто из консортов не сдался, кроме, разве что, Его Высочества, и она это прекрасно видит. Глоренлин же ближайшее время занят будет — надо договор с пчёлами обновить, а это дело непростое и небыстрое.

И мы поехали.

Глоренлинов лауринквэ из просто дерева стал ДЕРЕВОМ, вздымавшимся в небеса так, что мэллорну впору. Его, небось, с Одинокой горы теперь рассмотреть можно. Стояла, запрокинув голову, и всё пыталась охватить взглядом крону, и не получалось, взгляд постоянно отвлекался — на жуков, на бурундука, бегущего по стволу; на слетевшее и причудливо вертящееся семечко с тремя лопастями. Голова закружилась, и я быстро опустила её. Раздумчиво пробормотала:

— Быстро как семена появились, ведь совсем недавно цвело… что ты думаешь по этому поводу, эллет Аманиэль?

Та, не утруждая себя даже имитацией интереса, промурлыкала:

— Думаю, что эру Глоренлин совсем с ума сошёл, — почтенный возраст, похоже, лишал мою сопровождающую, почтения к кому бы то ни было, — но вот этот цвет из иных миров — в нём я вижу неизъяснимую прелесть.

Ох ты ж. Видно, и правда понравилось, раз так высокопарно отозвалась о картошечке. И то правда, что картошка поменялась: пахучие мощные стебли стелились по земле, обвивали деревья — и цвели такими жирными гроздьями, что исходное растение узнавалось с трудом. Но узнавалось. Экзотическое лауринквэ было окружено натуральной картофельной делянкой.

— Что, такие красивые цветы?

Не похоже,