G.O.G.R. - Анна Белкина

Пётр Иванович не знал, догадался ли Ежонков про «петушиное слово», но когда Недобежкин распахнул дверь с табличкой «Психиатр В.П.Вавёркин», понял, что нет, не догадался. Сидоров не поддавался никакому лечению, а Ежонков и Вавёркин — оба стояли над ним вспотевшие и красные. Каждый из них по очереди хватал с журнального столика одну и ту же чашку кофе и глотал большущими глотками. Вторая же чашка кофе стояла, девственно нетронутая около одноразовой тарелки с пирожными. Сидоров же неподвижно возлежал на кушетке, не замечал их и блеял на своей болезненной волне. В стороне, за столом Вавёркина, спал над протоколом Синицын, а в протоколе графа «Показания» содержала лишь две буквы: «М» и «Е».

Когда милицейский начальник вдвинулся в кабинет — Вавёркин отпрянул к стенке и едва не свернул на пол весь кофе. Ежонков же лишь флегматично пожал плечами и отъел половину от пирожного «Наполеон».

— Васёк, я же тебе сказал, — прошамкал он набитым ртом. — Без «петушиного слова» выборочный гипноз не снимается! И не надо пугать Вавёркина — он и без тебя тут запуган до зелёных серверов!

— Ладно, — спокойно и беззлобно парировал Недобежкин, залпом осушил нетронутую чашечку кофе и уселся на стул Вавёркина. — А ну-ка, Серёгин, что ты там говорил про «петушиное слово»? Подтверди-ка теорию! — начальник кивнул в сторону безответного Сидорова, приглашая Петра Ивановича применить к нему «заклинание» Генриха Артеррана.

Пётр Иванович колдовать и гипнотизировать не умел. Он вышел вперёд с долей опаски — а вдруг у него, дилетанта в мире тонких материй, ничего путного не выйдет? Вон, Ежонков как глазом косит — уже намылился изобличить Серёгина в некомпетентности по части гипноза и жёлчно заметить, что тот — «амбал, а не психиатр». Да, Пётр Иванович не психиатр, но попытка — не пытка. Серёгин собрался с мыслями, вспомнил ту интонацию, с которой «верхнелягушинский чёрт» задавал свою коронный вопрос, и громко продекламировал:

— Вопросы есть?

— Вопросов не-ет! — полушёпотом протянул Сидоров, отозвавшись на «петушиный» пароль.

— Эй, а Пётр Иванович вылечил его! — заметил Вавёркин и отошёл от стенки, в которую влип, спасаясь от начальственного гнева Недобежкина.

— Вау! — выдохнул Ежонков и засунул в большой рот целое пирожное, а потом — подобрался ближе к Серёгину. — Чёрт! Серёгин угадал «петушиное слово»! Ну, ты даёшь! — он хлопнул Петра Ивановича по плечу. — Серёгин у нас экстрасенс! Кашпировский!

— Я мыслю логически, — буркнул Пётр Иванович, поражённый своей неожиданной победой над «звериной порчей», и подошёл к Сидорову.

Сидоров приходил в себя — он сел на кушетке и протёр руками ожившие глаза.

— Саня, ты как? — участливо поинтересовался Серёгин, заглянув в осунувшееся лицо сержанта.

— Не знаю… — сонным голосом пробормотал Сидоров, поёрзав на кушетке. — Я помню только, как выстрелил в него…

Сержант явно хотел сказать что-то ещё, но ему не позволил шумный Ежонков. «Суперагент» скушал ещё одно пирожное, и в один прыжок оказался рядом с сержантом.

— Надо же, Сидоров убил чудовище! — воскликнул он, и тут же наступил на горло собственной песне и задумался. — Но, как это он а, Васёк? — он глянул на Недобежкина, словно бы ища у него помощи. — Нет, вы слышали?.. — Ежонков спрыгнул со стула, подбежал к Сидорову, схватил его за голову и начал осматривать: оттягивать веки, дёргать за уши и за нос.

— Да, отстань ты от меня! — не выдержал Сидоров, отбросил от себя навязчивого Ежонкова и водворился на ноги.

Толчок сержанта оказался мощным: Ежонков покрыл расстояние метра в два, сшиб с ножек стул и сам опрокинулся ничком на пол.

— Потише, старлей! — прогудел Ежонков, поднявшись на четвереньки. — Ну, да, действие образца налицо… — сказал он сам себе.

— Я — сержант, — поправил Сидоров и тут же осведомился:

— Какого образца?

— Слушай, Сидоров, — сказал Ежонков, стряхивая пыль с костюма. — Я по своим каналам похлопочу, и тебя опять восстановят в старлеи. Ты же опер, а в сержантах, как пэпээсник, чалишься!

— Спасибо, — пробубнил Сидоров и виновато присел назад, на кушетку. — А… Какого, всё-таки, образца?

— Большого и красивого! — отрезал Ежонков, которому надоело любопытство Сидорова. — Я попробую выделить его из твоей крови и изучу все его свойства!

Сидоров испугался и даже отодвинулся подальше от хищника Ежонкова. Ишь, чего удумал — выделит он образец из крови! Сидоров с детства боится уколов… Да и вообще, откуда этот Ежонков взял, что в крови Сидорова есть образец??

— Не боись! — угадал мысли сержанта Ежонков. — Это совсем не больно. Я протащу тебя в свою лабораторию, у себя, в СБУ, всё сделаю, и ты даже пикнуть не успеешь!

— Нет, спасибо! — отказался Сидоров от медвежьей услуги «суперагента» Ежонкова. — Я, лучше, так… как-нибудь…

— То есть, как? — разочарованно протянул Ежонков, откусив от третьего пирожного маленький интеллигентный кусочек. — Ты — «как-нибудь», а я никогда не получу образец??

Это заявление «суперагента» вмиг разбудило Синицына и даже заставило последнего озвереть, ведь из-за этих образцов и экспериментов с ним случились все неприятности.

— Ах, тебе образец нужен! — вдруг подпрыгнул он и едва не вцепился Ежонкову в глотку, но помешал Недобежкин.

Милицейский начальник разнял их железной рукой и растолкал по разным углам «ринга».

— Отставить цирк! — запретил «рестлинг» Недобежкин. — Синицын, вернись к протоколу! А ты, Ежонков, готовься к работе! К тебе сейчас патологоанатома и уборщицу из морга притащат. Будешь пушить, и только попробуй мне дать «быка»! Я телегу в твоё СБУ накатаю, и тогда ты даже не слесарем — бомжём пойдёшь!

— У тебя, Васёк, стресс! — добродушно заметил Ежонков. — Говорю тебе, как врач: все симптомы стресса налицо. И заметь, я даже на твою «телегу» не обиделся!

— Чёрт! — ответил ему Недобежкин и побежал на поиски Казаченки, чтобы с его помощью приволочь из своего кабинета за черти этого трусливого врача и толстую уборщицу.

— Серёгин! — сказал Ежонков Петру Ивановичу. — Заметь, что я не буду внушать твоему начальничку, что он бык! У него и так стресс, а там и до депрессии не далеко!

Пётр Иванович за этот напряжённый «выходной» устал, как какой-то вол, что днями тягает гружёные возы. Он сидел на стуле и тихонечко дремал, поклёвывая носом.

— Серёгин! — визгливо настоял Ежонков, и Пётр Иванович, вздрогнув от неожиданности, едва не слетел со стула и не растянулся на полу.

— Не горлань! — осадил Ежонкова Синицын, который случайно намалевал кривобокого человечка в протоколе. — Не видишь, что человек, в отличие от тебя, устал?

— У меня — психическое измождение и нервное истощение! — огрызнулся Ежонков.

В коридоре раздались голоса и тяжёлый топот — это Недобежкин и Казаченко тащили врача и уборщицу. Уборщица вела себя тихо и скромно — она зашла в кабинет, не удерживаемая, а поддерживаемая Недобежкиным и кротко села туда, куда ей показали. А вот, врача Казаченко тащил в наручниках: врач почему-то стал таким буйным, что простые уговоры уже не сдерживали его. Он всё время махал кулаками, собираясь залепить кому-нибудь затрещину, попал Казаченке в лоб — вот и пришлось заковать врача, а то ещё поранится об Казаченку…

— Давай, Синицын, готовь протокол! — приказал Недобежкин, помогая Казаченке усадить врача на стул. — Серёгин, диктофон! Вавёркин, заводи свой компок! Начнём с врача!

— Ага! — бойко согласился Вавёркин и принялся усердно оплетать «пациента» присосками.

— Отпустите меня! Я не пойду под расстрел! — верещал тем временем врач и сучил ногами. — Фашисты, фашисты, фашистские агенты!!

Ежонков стоял в стороночке, грыз булочку и поглядывал на врача изучающим взглядом естествоиспытателя.

— Эй, — протянул он, прослушав последнюю тираду врача. — Глядя на его истеричность и дикое поведение, я, как эксперт, мог бы сказать, что у него тоже стресс, а скорее всего — шок на фоне испуга. Однако когда он завизжал про фашистов, то я склоняюсь к версии, что это у него не испуг, а одно из проявлений выборочного гипноза! Его запрограммировали драться с вами, чтобы усложнить вам жизнь! Понял, Васёк?

— Ежонков, ты можешь заставить его заткнуться и не дёргаться? — прошипел Недобежкин, когда врач заехал ему ногой по коленке. — А то я ему, кажется, вмажу!

— Айн момент! — Ежонков проглотил пирожное, не спеша, подошёл к ноутбуку Вавёркина и посмотрел на волны мозговых биотоков врача.

— Сильное возбуждение налицо, — заключил Вавёркин.

— Да, шок присутствует, — вынес вердикт Ежонков и достал из кармана гайку на верёвочке.

— Хорош дискутировать! — влез Недобежкин.

Перед сонным Петром Ивановичем лежал включенный диктофон и записывал перебранку начальника с Ежонковым, а Синицын в спешном порядке замазывал корректором человечка в протоколе — всё равно, пока нечего писать. Ежонков пыхтел над врачом, погружая его в транс, и вскоре врач затих и глупо уставился в одну точку. Вавёркин заметил, что «биотоки его мозга идентичны биотокам мозга спящего человека», и Казаченко с Недобежкиным смогли, наконец, отойти от уснувшего буяна и откочевать — Недобежкин уселся на кушетку рядом с Сидоровым, а Казаченко — водворился за ссутулившейся спиной врача.