Сан Феличе - Александр Дюма

Наступила решающая минута. Республиканцы были всего лишь в сотне шагов от первых домов: они подошли к деревне задыхающиеся, изнеможенные, поскольку двигались ускоренным маршем, а дорога круто поднималась в гору. И здесь, прежде чем они успели опомниться, их осыпал град пуль, летящих изо всех окон, где затаился невидимый враг.

Однако если пыл защиты был велик, то и ярость атаки была ужасна. Республиканцы не склонялись перед огнем; они продолжали рваться вперед. Скипани с саблей наголо возглавлял наступление. И настал миг не борьбы — невозможно бороться с невидимым врагом, — а упорного намерения умереть. В конце концов, потеряв треть своего войска, Скипани все же был вынужден дать приказ к отступлению.

Но едва он со своими людьми отступил на десять шагов назад, как каждый дом, казалось, изверг из себя врагов, грозных, когда они были невидимы, и еще более устрашающих, когда они вышли на свет. Войско Скипани не спускалось с горы: оно просто скатилось на дно долины словно огромная человеческая лавина, толкаемая рукой смерти, оставляя на крутых склонах такое количество мертвых и раненых, что кровь, то тут, то там стекающая вниз тоненькими струйками, слилась в один ручей, как если бы она вытекала из одного источника.

Счастливы те, кто был убит наповал и упал бездыханным на поле боя! Им не пришлось претерпеть медленную и страшную смерть, какой женщины, в подобных обстоятельствах еще более жестокие, чем мужчины, предают раненых и пленных.

С ножом в руках и с развевающимися на ветру волосами, эти фурии метались по полю сражения, подобно колдуньям Лукана, и с хохотом и проклятиями увечили умирающих самым непристойным образом.

При виде этого небывалого зрелища Скипани содрогнулся, охваченный не столько ужасом, сколько яростью, но продолжал отступать со свой колонной, потерявшей более трети людей, остановившись только в Салерно.

Дорога кардиналу Руффо была открыта.

А тот продвигался вперед медленно, но верно и ни на шаг не отступал назад. Только 6 апреля на его долю выпало одно неприятное происшествие.

Без всякого повода, который помог бы предвидеть подобный случай, его лошадь вдруг взвилась на дыбы, стала бить воздух передними копытами и упала мертвой. Превосходный наездник, кардинал улучил мгновение и, спрыгнув на землю, избежал опасности быть раздавленным лошадью.

Не подав вида, что он придает случившемуся сколько-нибудь важное значение, Руффо велел подвести ему другого коня, вскочил в седло и продолжил свой путь.

В тот же день санфедисты прибыли в Кариати, где его преосвященство был принят епископом. Руффо сидел за столом со всем своим штабом, когда на улице послышался шум многочисленного вооруженного войска. Оно приближалось в беспорядке с громкими криками «Да здравствует король! Да здравствует вера!». Кардинал вышел на балкон и застыл в изумлении.

Привычный ко всякого рода неожиданностям, он ничего подобного предвидеть не мог.

Воинство почти в тысячу человек, имеющее полковника, капитана, лейтенантов и младших лейтенантов, одетое в желтое и красное и все припадающее на одну ногу, явилось присоединиться к армии святой веры.

Кардинал узнал каторжников. Одетые в желтое составляли колонну стрелков; то были приговоренные к разным срокам. Одетые в красное образовали колонну гренадеров и, следовательно, имели привилегию идти впереди — эти были осуждены пожизненно.

Не понимая, откуда взялось это грозное пополнение, кардинал приказал вызвать их командира. Тот вышел вперед. Это был человек лет сорока-сорока пяти по прозвищу Панедиграно, приговоренный пожизненно к каторжным работам за восемь или десять убийств и столько же краж.

Эти подробности были сообщены кардиналу самим каторжником, причем с невозмутимым спокойствием.

Кардинал осведомился, какому счастливому обстоятельству он обязан чести познакомиться с ним и его товарищами.

Панедиграно охотно объяснил, что лорд Стюарт, приехав вступить во владение городом Мессиной, счел неудобным, чтобы солдаты Великобритании жили под одной крышей с каторжниками.

Он отправил каторжников в порт, где они были погружены на судно; им предоставили возможность выбрать себе из своей среды начальников и высадили в Пиццо, через капитана фелуки приказав продолжать путь, пока они не прибудут к его преосвященству.

Как только кардинал примет их в свое войско, они поступят в его распоряжение.

Все это Панедиграно рассказал со всей почтительностью, на какую он только был способен.

Руффо был все еще озадачен этим странным подарком союзников-англичан, когда прибыл курьер с письмом короля.

Этот курьер высадился в заливе Санта Эуфемия и привез кардиналу весть, которую только что передал ему на словах Панедиграно. Только король, не желая обвинять своих добрых английских союзников, переложил вину на коменданта гарнизона Данеро: тот уже был козлом отпущения во многих других подобных же неблаговидных делах.

Хотя краска стыда не часто выступала на лице Фердинанда, на этот раз ему стало стыдно за необычный подарок то ли лорда Стюарта, то ли Данеро его главному наместнику — иными словами, его alter ego, поэтому король отправил кардиналу письмо, оригинал которого перед нами:

«Мой преосвященнейший! Как я был счастлив получить Ваше письмо от 10-го, в котором сообщалось о дальнейших наших успехах и о победах нашего святого дела!

Однако эта радость, признаюсь, омрачена глупостями, которые делает Данеро, или, вернее, которые его заставляют делать те, кто его окружает. Среди множества прочих я Вам сообщу об одной.

Так как генерал Стюарт потребовал убрать каторжников из крепости, чтобы поместить туда свои войска, Данеро, вместо того чтобы последовать моему приказу отправить вышеупомянутых каторжников на побережье Гаэты, надумал перебросить их в Калабрию с единственным, вероятно, намерением — помешать Вам в Ваших действиях и злом, что они принесут, навредить Вашему доброму делу. Что подумают обо мне мои храбрые и верные калабрийцы, когда увидят, что в уплату за жертвы, приносимые ими делу короля, король присылает им это сборище негодяев, чтобы грабить их имущество и лишать покоя их семьи?

Клянусь Вам, мой преосвященнейший, что за этот проступок злосчастный Данеро чуть было не потерял свое место, и я жду только возвращения лорда Стюарта в Палермо, чтобы высказать ему свое крайнее неудовольствие, хотя до сих пор мы с ним так хорошо ладили.

Из писем, пришедших с английским судном из Ливорно, мы узнали, что император порвал наконец с французами. С этим нас можно поздравить, хотя первые наши шаги были и не слишком удачны.