Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

При взгляде на воинов Малана‑Тенгри это как‑то моментально улетучивалось из памяти.

Они шли колоннами по три: правый ряд составляли латники, ехавшие на черных быках с рогами, выкрашенными в красный цвет. Доспехи этих воинов были из вороненой стали, а рога и гребни на шлемах — алые. Средняя колонна состояла из всадников на желтых быках, доспехи, соответственно, были вызолочены. Рога и гребни сверкали серебром. Третья же — левая — колонна больше напоминала красную ленту: ни одного пятнышка другого цвета не было видно ни на быках, ни на их наездниках.

Любопытно, что юные сангасои, охранявшие ворота, приняли скаатов за врагов и чуть было не объявили тревогу, хорошо еще, что капитан признал сограждан и сделал юнцам строгий выговор за неуважение к собственной истории и невежество.

Малан‑Тенгри принес богатые дары Храму Истины, затем посетил татхагатху и в приватной беседе сообщил, что намерен оставаться в окрестностях Салмакиды со своей армией вплоть до того времени, пока великая богиня Кахатанна не отпустит его обратно. Также сиятельный князь поведал, что в скором времени на запад двинутся армии вамалов, саншангов и йаусов.

Тхагаледжа как нельзя более тепло принял своих подданных, понимая, что в любую минуту ему может потребоваться их помощь, а потому высоко оценил их предусмотрительность и верность долгу. Скааты не стали терять времени зря и уже спустя два или три дня после прибытия, скинув свои доспехи, возводили укрепления на берегу Охи, южнее столицы, дабы предотвратить возможность нападения с воды. Фортификационным искусством они владели в совершенстве, к тому же прекрасно поладили с сангасоями. Работа шла быстро.

Именно тогда и появился в храмовом парке странный паломник, не дававший покоя верховному жрецу. Внешностью он больше напоминал скаата, нежели кого‑нибудь другого, однако с уверенностью Нингишзида об этом судить не мог. Пришелец оказался сущим докой буквально во всем, практически все умел делать, и в храме было от него столько пользы, что вскоре все прониклись к нему расположением и уже не мыслили жизни без его ловких рук.

Нингишзида же метался между подозрениями и невольной симпатией. Он не мог выбрать нужной линии поведения: была бы здесь Каэ, она бы моментально сказала, друг это или враг, а вот ее жрец мог руководствоваться только интуицией. В Храме Истины действует правило: если уж Ищущий пришел к храму, его отсюда не изгоняют. Также запрещено и заталкивать в храм насильно, в том случае, когда смертный считает себя еще не готовым к этой встрече.

Сейчас жрецу был нужен совет непредвзятого человека, объективный взгляд со стороны, и потому он с особенным нетерпением ожидал появления Агбе, бывшего своего ученика, теперь же — главного помощника и одного из самых близких друзей.

Агбе происходил родом из Тевера, но тридцать сознательных лет своей жизни провел в Сонандане, из них последние десять — в качестве жреца Храма Истины. Он был искренне привязан к Нингишзиде и нередко становился поверенным самых сокровенных тайн своего друга и учителя.

Он появился бесшумно и внезапно — это было его особенным умением — и спросил:

— Ты искал меня?

— По всей Салмакиде, — ответил Нингишзида не оборачиваясь. — У меня проблема, Агбе. Выслушаешь?

— Этого все равно не избежать, мой мудрый учитель. И потому я покоряюсь…

— Ты уже знаком с тем парнем, что явился в храм одновременно или вместе со скаатами — я точно не уверен, — этаким мастером на все руки?

— Если мастер на все руки, то это Аннораттха — больше некому. Он здесь всего несколько дней, а уже починил такое количество вещей, что его просто невозможно не заметить. Хороший человек, спокойный, скромный и с огромным достоинством держится… — Агбе помолчал и продолжил совсем другим тоном:

— Говори, что тебя тревожит, учитель. Я же понимаю, что верховный жрец храма не станет заниматься пустяками.

— Может, это и есть пустяки, — ответил Нингишзида. — Чувства я испытываю смутные, а потому не хотелось бы о них говорить. Просто мне кажется, что где‑то я этого Аннораттху видел, хотя имя его мне незнакомо. Я сразу обратил на него внимание, а как дальше быть — не представляю. То мне кажется, что он шпион. То я испытываю к нему странную симпатию. К тому же нельзя всех приходящих в храм подозревать в шпионаже, предательстве или по меньшей мере в неискренности. Ты понаблюдай за ним, Агбе, понаблюдай, познакомься поближе, пока наша Каэ не появилась. Если случится что‑нибудь особенное, пусть даже мелочь, только странная, тотчас же дай мне знать.

— Хорошо, учитель. — Агбе широко улыбнулся, потер начинающий лысеть лоб огромным белым платком. В Салмакиде по‑прежнему было жарко. — Вот и появилось еще одно действующее лицо в нашей запутанной истории.

— Почему ты думаешь, что появилось? — с интересом спросил Нингишзида.

— А потому, господин верховный жрец, что все, что касается Интагейя Сангасойи — прямо или косвенно, — никогда не происходит просто так. Все имеет смысл и особенное значение. Раз этот человек попался тебе на глаза и чем‑то привлек твое внимание — значит, ему суждено сыграть свою роль. Я уже не раз имел возможность в этом убедиться…

Агбе ушел, а Нингишзида так и остался сидеть у фонтана, в центре которого веселый дельфин летел на гребне прозрачной волны из зеленого стекла.

* * *

Она все еще сидела у костра, набираясь сил перед дальней дорогой. На душе было легко и спокойно, как давно уже не бывало. Все неприятности и печали отошли на задний план, а мысль о том, что удалось избежать убийства ни в чем не повинных людей, втянутых в чужую игру, согревала ее. Блаженная тишина, нарушаемая только вскриками ночных птиц и неразборчивым бормотанием лягушек, казалась лучше любой музыки. Каэ отдыхала.

Она была уверена, что на сегодня запас неожиданностей у судьбы исчерпан, и стала медленно уплывать в сон. Прошли те времена, когда беспомощная девушка боялась засыпать под открытым небом, не убедившись прежде, что кто‑то стоит на страже, не убедившись в своей безопасности. И сколько раз случалось ей горько разочаровываться. В полусонном сознании мелькнула мысль, окрашенная приятным удивлением: теперь она ничего не боялась. Ибо то, что внушало ей страх, могло настичь ее как во сне, так и наяву; и бесконечным бодрствованием от него было невозможно защититься.

Сквозь полуопущенные ресницы Каэтана заметила, как с противоположной стороны костра зашевелилась и стала расти холмиком земля. Затем почва заколебалась под ней, словно при землетрясении, замигал и закоптил костерок. Каэ почувствовала, что в такт шевелению почвы шевелятся и волосы у нее на голове. Кажется, это она расслабленно рассуждала тут о покое и тишине?

Она уже стояла на ногах, и мечи тускло сверкали в лунном свете, и дракон на шлеме полыхал изумрудными глазами, когда из земли напротив нее начало расти гороподобное существо. И Интагейя Сангасойя тут же успокоилась, увидев длинные белые волосы, заплетенные в тысячи косичек, украшенных звездчатыми сапфирами. Существо поднималось из земли медленно, словно растение, которое пробивается к свету. Вот уже видны могучие плечи, широкая грудь, огромный торс… Великан Тайара высвободился окончательно, отряхнулся, смахивая с себя грунт. Затем уселся у костра, поджав под себя ноги, и улыбнулся. Он был настолько больше Интагейя Сангасойи, что напоминал ей доброжелательно улыбающуюся скалу, нависшую над ней и тревожно храпящим конем.

— Я пришел вот, — невразумительно пояснил удивительный дух. — Мне интересно, что ты из себя представляешь.

— Минуту назад я представляла из себя вознамерившееся отдохнуть существо. Но видимо, я плохой предсказатель.

Тайара сделал вид, что не понял намека.

— Я очень тревожился — ты ушла расстроенной и печальной. А путь твой пролегал не в самое безопасное место в вашем мире.

— Не стоило беспокоиться, — отрезала Каэ.

Она была на него слишком зла, чтобы приветливо встречать. Друзья находились в другом пространстве, оставив ее одну, ей было тоскливо и некому пожаловаться. Тайару же Каэ справедливо считала виновником этого несчастья. А поскольку в этом мире он был лишь гостем, она и вовсе не представляла, что он может иметь над ней какую‑то власть.

— От меня еще никто не уходил так, как ты, — пояснил великан. — Вначале я был оскорблен твоей резкостью, а после задумался о другом: ты покинула мое пространство так легко и просто, словно для этого и не нужно прикладывать усилий. Но это же практически невозможно, потому что в свое время я позаботился как о том, чтобы никто не вторгался ко мне без приглашения, так и о том, чтобы никто не покидал меня преждевременно. Ты удивила меня и — признаюсь честно — вызвала уважение. Впервые за долгое время я испытал интерес к другому существу. А потому явился сюда, чтобы поговорить с тобой, лучше узнать тебя, понять… — И, увидев, что Каэ сверкает глазами, не пытаясь даже притвориться дружелюбной, добавил: