Эхо войны. - Ольга Шумилова

— Если все так пойдет и дальше, они ему очень скоро не понадобятся, — индифферентно заметила я, поворачиваясь к двери. — Всего хорошего, фарр. Возникнет желание пообщаться со Звездой, обращайтесь в город. Там есть пара храмов.

— А вы?

— А я буду там же — или где–то поблизости. Хочу наблюдать извержение вулкана из первых рядов, — я остановилась в дверях, обернулась: — И, фарр, откуда у вас этот нездоровый интерес к моей личной жизни? Похоже, вам действительно нужно в храм.

И, не дожидаясь ответа, вышла.

Снова подхватила ящик, рюкзак и «байку», закинула лямки на плечо и вышла в коридор, столкнувшись в дверях с Зимой.

Завидев меня, парень попятился, злобно зашипел, прижал уши, и, демонстративно развернувшись, пошел обратно. Я посмотрела на часы и хмыкнула: до конца смены действительно оставался еще час.

Кстати, о часе.

Коменданту сейчас явно не до меня, поэтому можно не слишком спешить.

— Фарра!

Я обернулась. Навстречу мне по коридору шла вездесущая Атка, задумчиво выдергивая из косички соломины.

— Там вам… то есть к вам что–то пришло. Из связной просили передать. А фигова контора — это Корпус, да? — бесхитростно вопросил ребенок.

Я развела руками и бодро зашагала к связной башне. «Фигова контора» в кой–то веки не зажала ответ. Поразительно. И главное — на редкость вовремя.

Мое неверие вполне оправдалось при взгляде на означенный документ, или, точнее, писульку. Скушав код доступа, файл открыл моему взгляду полторы страницы текста, треть из которых занимала шапка. Ни имени, ни фамилии, никаких личных данных, кроме голографии. Звезда моя, да он что — матерый рецидивист или особо опасный для Короны политический преступник, что его данные зашифрованы в такой степени?…

Я внимательно вгляделась в голографию.

Совсем мальчишка, ровесник Зимы. Наверное, поступил в Академию сразу после школы. Южанин, самый обыкновенный, черноволосый и желтоглазый, с золотистой смуглой кожей. Если не считать его теперешнего цвета и худобы, лицо то же, хотя теперь, естественно, и выглядит взрослее… Но неужели настолько?…

Я нахмурилась и поискала в тексте дату поступления на Калирийские Шахты.

…Двадцать два года. Двадцать два года назад.

Мой взгляд по инерции заскользил до конца страницы, пока не наткнулся на дату выбытия. Девятилетней давности.

Я лихорадочно пробежала глазами текст. «Переведен в спецраспределитель Центра». И все. Ни причины, ни источника запроса. И уж тем более это — не освобождение.

Я прокрутила документ до конца. Да, никаких отчетов из Центра, никаких следов действительного перевода в другую колонию. ГДЕ он был девять лет, если сбежал (пусть меня пристрелят, если это не так) из этого «где» только несколько месяцев назад? Даже если допустить, что и в этом он соврал, то в любом случае на свободе парень не больше года. За более долгий срок он уже успел бы где–нибудь осесть и более–менее устроить свою жизнь, либо затерявшись в большом городе, либо добравшись до какого–нибудь дремучего захолустья.

Что, собственно, он и сделал…

Засекреченные документы, уходящие в воду концы… Я наконец посмотрела на строку приговора, надеясь найти ответ хотя бы в ней, и нашла только нелепость. Естественно, пожизненный. А вот за что… Я ругнулась сквозь зубы.

В результате халатности одного из студентов, подрабатывавших лаборантами в испытательной биологической лаборатории Академии, случилась утечка опасного вируса, проредившего трущобы Солярики так, как это не смогла сделать ни одна полицейская облава.

Я еще помнила заголовки в новостных лентах тех лет и выражения отца по этому поводу. Чего не помнила — так это того, что в тот вечер в лаборатории оставались два лаборанта — и один из них был девушкой.

И пусть я никогда больше не услышу голоса богини, если эту пробирку упустил ты, Лаппо.

Я спустилась на первый этаж, вышла во двор. Ничто не карается в цивилизованном мире так, как благородство.

Горизонт за замковыми стенами уже наливался оранжевым, и я всерьез задумалась, как попаду в город. Вывод напрашивался неутешительный: надо брать дайр у Тайла. А это означало не самый приятный разговор и массу осложнений.

Просидев во дворе на скамейке около часа, перебрав в уме все возможные (кроме ограбления) варианты и не дождавшись никакого внятного волеизъявления небес по этому поводу, я встала и неторопливо побрела в подвал.

В тюрьме было свежо, темно и сухо. Я открыла дверь любимой камеры и сгрузила вещи у входа.

На душе было муторно, и сознание того, что ничего не получилось, никоим образом не прибавляло душевного равновесия. Сколько бы объективный разум не утверждал, что в таких условиях добиться чего–либо было бы чудом.

Я проснулась резко, как от толчка. Знакомый голос негромко позвал из коридора:

— Орие…

— Что? — отозвалась я, резко садясь на куче сена.

— Ну вот, здесь она. Зря вы беспокоились, фарр.

Сверкнул в дверях желтым глазом фонарь. Я отвела взгляд, чтобы не слепило глаза.

— Тикки, кто там еще?

— Это и была ваша месть, фарра — заставить меня обегать все окрестности?

— О Боги, это вы, Бэйсеррон, — простонала я, съезжая с кучи сена на пол. — Я полагала, только комендант будет против, если я здесь переночую. Но раз это такая проблема…

— Да, это проблема, — сердито отрезал счетовод, заходя в камеру. Тикки дипломатично испарилась. — Я чуть не поехал искать вас в город — думал, вы уже там.

— Подождите… Что–то я вас не понимаю. И, думаю, это не от солдатской тупости, — я потрясла головой, вытряхивая из волос соломинки. — Зачем вы вообще меня искали?

— Всего лишь хотел сообщить, что вам все–таки это удалось. Не знаю, как, но час назад он дал свое согласие.

— Поздравляю, — вяло отозвалась я, мельком глянув на таймер. Три часа ночи, разгар второй ночной вахты. Потрясающе. — Я безумно рада, что вы приложили бальзам к моей раненой профессиональной гордости, но, провались все в Бездну, зачем? И, кстати… — я вторично посмотрела на таймер, а на языке вертелся ядовитый вопрос о том, что же делали вместе комендант и счетовод в два часа ночи, особенно если учесть домыслы Рутты на эту тему.

Видимо, Бэйсеррон почувствовал, что сейчас услышит нечто малоприятное для себя лично, поэтому с явным удовольствием отчеканил:

— Ваше увольнение аннулируется. При условии, что…

— Оно — что?! — перебила я. — Да еще и «при условии»?! Почему вы уверены, что я вообще захочу возвращаться?

— А вы не хотите? — в его глазах мелькнула легкая неуверенность. Я мысленно посочувствовала мужчине, явно не привыкшему посреди ночи быть на ногах, и оттого несколько заторможено соображающему. Но это не повод облегчать ему задачу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});