Цена слова - Степан Мазур

Седой привстал с пенька, поманил меня к себе. Мы отошли к его нарам, сбросив голоса до шёпота.

— В блатные пойдёшь?

— Зачем мне это, Седой? Мужиком останусь. Партаки [24] не для меня.

— Ты не дури, Викинг. Тебя через пару дней на этап в малолетку. Авторитетом пошёл бы. Смотрящим сразу поставят, будешь за порядком бдить, рога барагозам обламывать, мозги вправлять.

— Седой, ну какой из меня блатной? В харю дать могу, хоть и не бык, а в понты с молодыми играть… не для меня. Погоняло получил, да и хватит. Какая мне «коронация»?

— Дурак ты, не за кровь же сидишь, за убеждения… Ну, смотри, моё дело предложить. Тебя пахан на малину [25] просит. Разговор будет. Зря отказываешься. Тебе ещё на зоне жить и жить.

— Проживу как-нибудь, Седой. А малина, так малина. Скажи, что я согласен на встречу.

— Не с голыми ли рукам идти собрался?

— А что, нельзя без подарков?

— Учить тебя ещё и учить. Кто ж к овчаркам без колбасы ходит? — Подмигнул Седой и достал из-под матраса цветастый пакет с дачками…

— Поздравляю, Игорь, ты уже почти живёшь этой жизнью, — добавил ангел у входа.

— Другой нет, — обронил я тихо и постучал в дверь.

* * *

Коридор тянулся долго, мелькали лампочки, громыхали решётки. День перевалили за полдень, и насытившиеся балладой арестанты погрузились в сонный час. Либо валялись по лежанкам с зачитанными до дыр книгами, или яростно перекидывались в картишки на столе. Играли на щелбаны.

Конвоир был смирным, как овечка. И словно не меня вел, а я его. Мало того, что он был один, а не в паре, как обычно положено, так и пакет в руке и отсутствие наручников никого не смущали. Единственное, что осталось прежнего, это команда «лицом к стене», когда открывали переходные клети. Это преображение немного шокировало. То он до суда доказывал рвение начальству, яростно впиваясь дубинкой меж рёбер, то едва ли не танцевал вприсядку перед паханом, выполняя «мелкое поручение».

«Оборотнями» полниться каждая структура.

Конвоир распахнул дверь и отодвинулся, едва не вытянувшись по струнке. Даже живот подтянул. Я медленно вошёл внутрь, борясь с желанием заехать свободной рукой под дых надзирателя.

Дверь за спиной захлопнулась, оставляя в мрачноватой комнате небольшого размера, едва ли не четверть обычной, общей хаты. Сумрак создавали шторы, что висели на окнах, скрывая решётки. Светильники вместо лампочек под потолком крепились с трёх сторон по бокам стен. На полу лежал ковёр. Пусть и не персидский, но присутствие ковра само по себе немало значило. В углу, возле умывальника с зеркалом, стоял холодильник, на нём DVD-проигрыватель и кипа дисков с записями шансона разных годов: Круг, Наговицин, Кричевский, Бутырка, Лесоповал. Зоновская поэзия.

Под окном одноместная кровать, что уже и не нары совсем. Хата была рассчитана минимум на четырёх человек, но обитал здесь один — пахан. Он сидел на мягком стуле за круглым столом и перевитые татуировками перстней пальцы разминались колодой карт. Глаза неотрывно следили за мной.

На вид авторитету было лет двадцать, по возрасту он уже не должен был находиться в СИЗО для несовершеннолетних, но за порядком кто-то должен был следить и здесь и подающего надежды вора посадили смотреть за паствой. Настоящим ворам по зонам нужна была информация. Кто идёт к ним по этапу во взросляки и кто-то должен был собирать информацию? Он и собирал. На вид рыжий, как я.

— Здравствуйте.

— Здоровей видали. Проходи, Викинг, не менжуйся [26].

Я скинул кроссовки и ступил на ковёр, подходя к столу и протягивая пакет.

— Не откажите в любезности принять, чем Бог послал, — улыбнулся я, понятия не имея, что надо говорить. В фене всё равно запнусь, а по-простому вроде как не принято.

То, что разулся и пришёл не с пустыми руками, проявив уважение, не прошло незамеченным. Рыжий авторитет принял пакет, отложил в сторону и кивнул.

— Садиться не предлагаю, и так сидишь… Присаживайся.

Молча плюхнулся на стул напротив, ожидая расспросов. Я пришёл слушать. Говорить будет он.

— В картишки перекинемся? — Подмигнул он.

— Не силён, — честно признался я. — Да и не на что играть, после суда одна квартира осталась. И вот какое дело, откажусь играть, проявлю неуважение, а соглашусь, так ведь и её лишусь.

Он хмыкнул:

— Умён, рыжий. Но мне нет дела до твоей хаты, не шулер я. Интереса ради перекинемся в «очко», пока рассказывать будешь. Держи колоду.

— Рассказывать готов. Только что именно? — Я взял колоду и раздал карты.

— Да заказ мне с воли пришёл, на перо [27] тебя посадить. Авторитетные люди просят, а ты вроде парень не плохой, за что мочить? Не пойму. А я не люблю не понимать. Вкурил?

— Вкурил. Это Михаилу Михайловичу Колчикову неймётся, что не вклепали «вышку». Вот он и подтянул все связи.

— И что за гражданин этот Колчиков?

— Да в двух словах и не скажешь.

— Так время до отбоя хватает. Ты расскажи, да я послушаю, а там и решим. — Он сделал многозначительную паузу, а я по первой партии как раз вытянул туза с десяткой.

Пришлось вспоминать, как всё начиналось. От деревни и до удара по затылку. Только про опустошённый счёт в банке промолчал, а то не то, что на перо…

Умнее надо быть. Про деньги со счёта и Колчиков не знает, пусть думает, что счёт закрыли в пользу государства со всей суммой.

Он слушал внимательно, не перебивая. Только дважды ходил до холодильника. Сам. На столе выросла запотевшая «чекушка» и тарелочки с закуской, вскоре появился и второй «пузырь».

Язык заплетался с непривычки. Я всё рассказывал и рассказывал, стараясь не терять контроля и следить за игрой, за манерами и тем, что говорю. Не сболтнуть бы по-пьяни лишнего. Это как проверка на прочность, своего рода тест.

Смотрящий если и хмелел, то виду не подавал. Только суровел, скулы напрягались, беглый взгляд стал смотреть как-то по-другому, оценивающе, словно с кем-то сравнивал. Под конец повести рыжий авторитет вздохнул, совсем по-человечески:

— Во жизнь, рыжий.

Я кивнул, полностью согласный. От хмелеющего сознания не укрылось и то, что авторитет грызёт губу. Думает, показывая мысли. Молодой всё-таки ещё. Взрослые авторитеты те поопытнее будут и бровью не поведут, а этот эмоциям подвержен. Как говорил Седой, этот он не убивал — вор. Честный вор в законе. И это в двадцать лет? Действительно, что за жизнь?

— В блатные пойдёшь?

Я в точности повторил то, что сказал Седому.

— Ну, дело твоё… Хотя, возможно ты и прав. С мужика спросу меньше. Он не лезет в дела блатных, блатные мужика без необходимости не дёргают. Ну, на малолетке полторашку перекантуешься; быков остепенишь, отморозь пелёночную поломаешь, смотрящим хаты будешь, и если всё путём пройдёт, во взросляке всё тем более чин чинарём будет. Я старшим отпишу. Заказ Колчикова отменят. Если здесь не накосячишь, с воли он тебя не достанет. А как выйдешь, я послушаю продолжение твоей истории… Она же ещё не закончилась?

Я ухмыльнулся, кивнул, последний раз поднимая рюмку. Закусив колбасой, посмотрел ему в глаза:

— Благодарю за всё, пора и до хаты. Я пойду?

— Иди, Викинг, иди.

Я, борясь с головокружением, поднялся и, пошатываясь, добрёл до кроссовок.

— И запомни одно, рыжий. Как откинешься, никогда, ни при каких обстоятельствах не играй больше в карты с такими, как я.

Я кивнул.

— Благодарю за науку.

И заколотил в дверь.

Как добрался до камеры, не помню, но отчётливо запомнилась рожа конвоира, на которого мог дышать перегарам всю дорогу и он… ничего не мог сделать.

И то ли во сне, то ли наяву слышались перешёптывания сокамерников. Наверное, от рыжего авторитета ещё никто не приходил таким пьяным. Но что он не человек что ли?

Провалился в первый за последние шесть месяцев сладкий сон.

Снилась деревня, родители и Оксана, почему-то играющая в карты с коровой. Про себя решил, что пить больше не буду.

Пора восстанавливать здоровье: зарядка, разминка, турник на прогулке, обливание в умывальнике, ребят дружески помять в спаррингах. Пора брать себя в руки.

Колчиков же ещё жив.

* * *

Ветер играет полами кожаного плаща, и ярость ломает преграды рассудка. Шаг, другой, почти бегу. Он всё дальше, врезается в серую толпу и пытается исчезнуть, но расплата неотвратима и с каждым шагом я ближе и ближе.

Он боится, ощущая моё холодное дыхание в самый затылок. Разные люди пытаются схватить меня за рукав, остановить, или задержать хоть на время, хотя бы на мгновение, давая возможность боссу скрыться.

Но хватки этого каждого не суждено задержать мстителя. Руки бессильно соскальзывают с мокрого плаща. Мокрого? Да, идёт дождь. Ливень. Стеной.

На миг теряю Колчикова в толпе, он расплывается серыми пятнами в сгущающихся сумерках, а мой почти собачий нюх сбит стихией, что пошла совсем не вовремя.