Этап - Константин Бояндин

– Ничего себе, – совершенно искренне поразился Николаев. – То есть у нас три века, от девятнадцатого, до двадцать первого. А дирижабли такие строили в начале двадцатого...

– Какие дирижабли? – не поняла Дарья.

– Сережа пытается понять, откуда взялся наш дирижабль, – пояснила Мария. – Если честно, я уже не грею голову. Федя пояснил, что здесь кругом сочетается самое разное время, я и не стала особенно беспокоиться. Он и сам не все еще понял, теорий много, а как объяснить, неясно. Ну все, хватит бездельничать. Кто-то обещал меня учить, как документы записывать, и вообще.

* * *

Она пришла в половине двенадцатого. С Дарьей нужно было снова посидеть – снова ей было трудно засыпать. Самый первый конец света запоминается навсегда. А на ее глазах людей рвали когтями и зубами, и пили из них кровь. Теперь ни один фильм про вампиров Дарья смотреть не желала, даже если комедия. И все прочее, где хоть как-то обозначены вампиры. У меня были триффиды, думала Мария, прижавшись к Николаеву, слушая его дыхание и держа его за руку. Мерзкие твари, как я выжила, не понимаю. И мародеры. Наверное, я в тот день впервые и спасла, и убила человека, по-настоящему. Он сам бы меня убил, изнасиловал и убил, сам так и обещал – и ничего под рукой не было, только диски, и бросила один в него. Потом, когда перестало тошнить, проверила, что будет, если остальные два диска так же взять, и чуть себя же не пришибла, половина дома рухнула.

А потом я там устроила... сама не верила, что все происходит, сначала, но как увидела, что диски делают, поверила. То есть думала, что это глюк, накануне напилась – не передать, но проснулась такая бодрая, что решила: это сон. Выжигала этих тварей, а потом поняла, что они за людьми охотятся. И человек двадцать, наверное, спасла, и потом искали, где бы укрыться, потому что самыми страшными оказались не триффиды, а другие люди. Мародеры. Все вокруг погибало, а они грабили и убивали, у меня до сих пор в голове не укладывается. Мне теперь до сих пор ходить страшно мимо живых изгородей, ведь эта ходячая петрушка там и пряталась. И зелень покупать потом долго боялась, и есть ее, все надо мной смеялись. Потом уже книжку прочитала про день триффидов, и уснуть не смогла...

Она пришла и осталась, сама осталась. Я поняла теперь, почему ты сразу показался своим, думала Мария, и гладила его по щеке – он улыбался во сне, и хотелось смотреть на это, смотреть... Никогда не смеялся надо мной, слова плохого не сказал, делал, что просила без ненужных реплик, но и вертеть собой не позволял: если что-то решил – все, хоть я лопни, по-другому не будет. Я сама проверяла: и капризничала, и бесилась, и напрашивалась на грубости – и не было грубостей. Потом самой было стыдно. Черт, уже не помню, когда мне было стыдно последний раз! И слушал все, что я несла, и не пропускал мимо ушей. Однажды подумала, что просто не обращаешь внимания, Жора так меня слушал – потом спросишь что-нибудь, и видно – ничего не слышал. Слушал, но не слышал. А ты слышишь. И к себе в душу лишний раз лезть не даешь – и в мою не лезешь, и все равно я спокойно рассказывала такое, что никому, кроме Даши, может быть, и не говорила – и чувствовала, что понимают и смеяться не будут.

Она поняла, что он проснулся. По тому, как изменилось дыхание. Она легонько сжала его ладонь, и он уселся. И она уселась.

– Вот, – показала яблоко. Специально принесла с собой, в кармане халата, а потом положила под подушку. Такой от него был приятный аромат, голова кружилась.

– Это зачем? – он на самом деле удивился, и Мария тихонько рассмеялась, глядя ему в глаза.

– Хочешь? – она смотрела, и саму бросило в жар от своих же слов. Он не сразу ответил вслух. Но она ждала, пока будет вслух.

– Хочу, – он смотрел в ее глаза.

– Тогда ешь, – протянула ему яблоко. И съели его, откусывая по очереди. С подружками, в той еще жизни, посмеялись, помнится, над американскими фильмами, где главный герой и его подруга просыпаются и первым делом целуются, и далее сами понимаете что. То есть у них не бывает «утреннего дыхания», да? Дезодоранты и зубная паста прямо во рту вырабатываются? Ее последний парень, с которым она жила дольше остальных, однажды принес такое яблоко в постель, и сказал – не трогай, это утром я тебя буду соблазнять. И она поняла, зачем это яблоко. И сама полюбила есть их по утрам.

Она прижалась к нему – и что-то говорила, уже вслух, пока все слова не потеряли смысл. Когда пришли в себя и лежали, остывая, заметили Кошку, которая наблюдала за ними с пола, молча и пристально. Кошка, не подглядывай! И я в твою личную жизнь подглядывать не буду! Но Кошку личная жизнь занимала меньше всего, она вспрыгнула, улеглась Марии на грудь, и замурлыкала, нещадно прокалывая полотенце острыми, как шило, коготками. Ужас, а если бы полотенце не подложила?

* * *

– Слушайте... – Мария была поражена. Они отъехали от Кемерово всего на сто километров. На сто или больше, говорил дядя Гоша. Вообще-то уже после пятидесяти заметно, но лучше сто. Понимаю, что весь день придется покататься, но полезный опыт, много начинаешь понимать. – Слушайте, настоящий граммофон! Вон там, смотрите! А как они одеты?!

– Это тридцатые годы, – уверенно сказала Дарья. – Точно помню, так примерно одевались.

Они вышли на станции Юрга, но города там не было. Был крупный поселок, и все дышало стариной. Дарья делала фотографии, стараясь, чтобы этого не замечали остальные. Затем они сели на обратный поезд – он подошел, как в сказке: решили, что пора обратно, и вот он, поезд. А потом снова поехали в Юргу.

На этот раз был город. И люди, одетые по-другому. Дарья и Мария спали всю дорогу, Николаев осторожно придерживал их – и проснулись минут за пять до прибытия.

– С ума сдуреть! – Мария протерла глаза. – Здесь же все было по-другому! Вон, смотрите! Станция другая, одеты по-другому! Что это значит?

– Это другое время, – предположила Дарья. – Да? Смотрите, даты другие! – она сбегала и купила газету. – Вот! Это на память!

Далее они сделали, как советовал дядя Гоша: оставить что-нибудь, что привезли с собой. Лучше всего – что-то личное, что не слишком жалко потерять, что было с вами хотя бы неделю. Дарья специально для этого оставила заколку для волос. Спрятала ее в дупле дерева возле перрона, специально осмотрелась – не видит ли кто. И снова: обратный поезд пришел, как по волшебству.

И снова туда, и снова обратно. И на этот раз станция осталась такой, какой они ее запомнили. Судя по газете, тут был тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Он и остался, та же дата. Правда, был сентябрь, а там, в Кемерово, длился июль, но кого это волнует?

Больше всех была восхищена Дарья, которая успела сделать фото не только на основную карточку фотоаппарата, но и на две запасных. Если бы не сели батарейки, щелкала бы и дальше. Николаев, уже в Кемерово, купил побольше запасных батареек, и тут как подтолкнуло – купил и для своего бластера. Вовремя: игрушка уже едва щелкала и рокотала тише обычного. А в самом дне кобуры оказались гнезда для батареек – для запасных, что ли? Николаев положил туда пару новых и пристегнул, был там специальный ремешок. Пусть будет. Мало ли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});