Жанна дАрк. Загадки Орлеанской Девы - Фредди Ромм

Подобные проповеди и слухи приводили к распространению самых несуразных легенд о Жанне, что также не способствовало симпатии к ней со стороны отцов церкви.

Современники практически единодушны в оценке народных чувств в отношении Жанны. Один бургундский хронист писал: «Все едины во мнении, что эта женщина святая». С ним соглашался немецкий автор: «Народ видел в ней святую». Мнение английских хронистов было примерно таким же. За сотни лет до решения папы римского, еще прижизненно, народ Франции, поддержанный соседями, канонизировал Жанну Дарк. Увы – церковники полярно разошлись с народом во мнениях, а для судьбы Жанны решающей была именно их точка зрения.

О том, что Жанна попала в плен, назавтра узнали в Париже. Оккупанты открыто праздновали счастливое для них событие. Не теряя времени, 26 мая тамошний университет направил герцогу Бургундскому письмо, в котором от имени генерального викария (инквизитора Франции) призывал передать пленницу церкви. В этом письме указывалось, что Жанна должна предстать перед судом инквизиции как «сильно подозреваемая во многих преступлениях, отдающих ересью». Интересно, что о колдовстве в этом письме не заикаются – не тот адресат, которому можно крутить мозги по поводу «арманьякской ведьмы». Не получив ответа, 22 июня Парижский университет снова направил требование герцогу Бургундскому. На этот раз университет был представлен епископом Кошоном, но и теперь ответа не последовало.

Парижские богословы и философы объявили девушку еретичкой задолго до того, как получили возможность устроить Обвинительный процесс. Последующие события показали, что они несколько поторопились, переоценили свою осведомленность. Однако беспокоиться у них не было причины, никто им не противодействовал. Напротив, вскоре после того как Жанна попала в плен, архиепископ Реймсский Реньо де Шартр направил прихожанам своей епархии послание, которое было оглашено со многих церковных кафедр. В нем говорилось, что несчастье, случившееся с Девой, произошло по ее собственной вине: «Она не следовала ничьим советам, но всегда поступала по-своему». Жанна была обвинена в гордыне: «Она не сделала того, для чего ее послал Господь, но проявила собственную волю». Возможно, что в этом послании намеком нашел отражение отказ Жанны подписать письмо против гуситов.

Конечно, это была специфическая формулировка: архиепископ не обвинял Жанну в колдовстве, но открывал путь для обвинения в ереси. Что не менее важно, в тот период неизвестно куда исчезли протоколы суда в Пуатье, на основании которых действовала Жанна. Проанглийские церковники получили возможность сделать шаг дальше с молчаливого согласия своих профранцузских коллег.

Предательство

Традиционная точка зрения большинства историков хорошо известна: Жанну предал слабохарактерный король Карл VII, который поддался уговорам сторонников герцога Бургундского. Так ли это?

Как вел себя герцог Бургундский после того, как Жанна оказалась в плену? Через два дня после ее пленения он написал из своего лагеря под Компьенем письмо Амедею, герцогу Савойскому, и просил выяснить, насколько серьезны намерения французского короля начать мирные переговоры. В конце письма он сообщил о взятии в плен Жанны. Таким образом, Филипп Бургундский увязывал дальнейшую судьбу пленницы с ответом Карла VII.

Предположим, что Жанна была предана королем по указке его советников-бургиньонов. В таком случае, их патрон, Филипп Добрый, не мог не быть в курсе подробностей заговора. Он обязан был знать, что Карл VII сознательно отдал ему Жанну. Если так, то зачем о ней писать как о предмете переговоров? Не мог же герцог Бургундский рассчитывать, что король как-то заплатит ему за то, что отдал совершенно даром. Со стороны Филиппа Доброго было гораздо логичнее сразу предложить пленницу англичанам, зная, что им Жанна совершенно необходима. Однако он этого не сделал. Напротив, продолжал удерживать Жанну и тогда, когда все намеки по ее поводу, адресованные Карлу VII, оказались проигнорированы. Возможно, он полагал, что король блефует в надежде сбить цену, хотя не исключены и другие причины.

Молчание Карла VII могло быть истолковано как угодно. Создав себе имидж слабохарактерного монарха, которого чуть ли не каждый может убедить в чем угодно, он успешно пользовался этой маской. Шумно выразив в мае недовольство поведением своего бургундского кузена, герцога Филиппа, он создал тем самым повод игнорировать его экивоки – разумеется, не навсегда, а сколько понадобится. Отсутствие ответа по поводу Жанны можно было толковать и как каприз, обиду слабохарактерного дурака, и как растерянность, вызванную ее пленением. В любом случае не было самого очевидного, казалось бы, ответа: «Я тебе ее сдал, как советовал твой друг де Ла Тремуйль, теперь делай с ней что хочешь».

Получается, что версия злобных бургиньонов, нашептавших в ухо слабохарактерному королю разные гадости насчет Жанны, трещит по швам. Надо искать других виновных. И первая кандидатура очевидна – Карл VII. Анализируя события под Парижем, мы отметили, что они характеризовали его как человека с железной волей. И если он отдал Жанну Дарк врагам, то только потому, что сам, без чьей-либо подсказки, счел это целесообразным. Другое дело, что ему было удобно прикидываться слабохарактерным. Хотя бы для того, чтобы ответственность за его поступки легче было списать на других – что и случилось.

Карл VII не нуждался ни в каких советниках-бургиньонах, чтобы предать Жанну на погибель. Однако это не означает, что он был одинок в своем предательстве. Но если не бургиньоны, то кто мог участвовать в заговоре против Жанны?

Одна кандидатура не вызывает сомнений: архиепископ Реймса Реньо де Шартр. Правда, его часто относят к бургиньонам. А почему, собственно? Что в его поступках противоречило интересам Карла VII? Пожалуй, ничего. Архиепископ гораздо более похож на исполнителя высокого ранга (при короле – вдохновителе преступления), чем на вражеского шпиона.

Очевиден еще один заговорщик: исполнитель предательства у ворот Компьеня, сводный брат архиепископа Гильом де Флави. Но какой же он бургиньон? Он ведь оказал мужественное сопротивление бургундцам и англичанам, при этом едва не стал мятежником в глазах Карла VII. Иначе говоря, вел себя как безукоризненный арманьяк.

Кстати, как случилось, что никого из капитанов-арманьяков не оказалось в Компьене 23 мая? Очередная случайность? И почему никто из них не спросил впоследствии с Г. де Флави за то, как он поступил с Жанной? И на каком основании Г. де Флави был уверен, что никто из арманьяков не накажет его за преступление?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});