Время-не-ждет - Джек Лондон

Снова он стал сенсацией. «Время-не-ждет» — опять запестрело в огромных газетных заголовках. Репортеры осаждали его. В редакциях газет и журналов раскапывали архивы, и легендарный Элам Харниш, победитель морозов, король Клондайка и Отец старожилов, стал неотъемлемой принадлежностью утреннего завтрака в миллионах семейств наряду с поджаренным хлебом и прочей снедью. Волей-неволей, даже раньше назначенного им самим срока, он оказался втянутым в игру. Финансисты, биржевые маклеры и все выброшенные за борт, все обломки крушений в мутном море спекулятивной игры хлынули к берегам его одиннадцати миллионов. Чтобы хоть отчасти оградить себя, он вынужден был открыть контору. Он сумел привлечь партнеров, и теперь, уже не спрашивая его согласия, они сдавали ему карты, требовали, чтобы он вступил в игру.

Ну что ж, он не прочь, он им покажет, невзирая на злорадные пророчества, что он очень скоро продуется, — пророчества, сопровождаемые догадками о том, как эта деревенщина будет вести игру, и описаниями его дикарской наружности.

Сначала он занимался пустяками — «чтобы выиграть время», как он объяснил Голдсуорти, с которым подружился в клубе Алта-Пасифик и по рекомендации которого прошел в члены клуба. И благо ему, что он поостерегся: он был искренне потрясен обилием мелких акул — «сухопутных акул», как он называл их, — кишевших вокруг него. Он видел их насквозь и диву давался, что добычи хватает на такое огромное множество ртов. Все они были столь явные мошенники и проходимцы, что Харнишу просто не верилось, чтобы они могли кому-нибудь втереть очки.

Но очень скоро он узнал, что бывают и другие акулы.

Голдсуорти относился к нему не просто как к члену своего клуба, а почти как к брату родному: давал советы, покровительствовал ему, знакомил с местными дельцами. Семья Голдсуорти жила в прелестной вилле около Мэнло-Парка, и на этой вилле Харниш провел не одно воскресенье, наслаждаясь таким утонченным домашним уютом, какой ему и не снился. Голдсуорти был страстный любитель цветов и вдобавок до самозабвения увлекался разведением ценных пород домашней птицы. И та и другая мания крайне забавляли Харниша, служили ему неиссякаемым источником добродушных насмешек. В его глазах такие невинные слабости только доказывали душевное здоровье Голдсуорти, и это еще сильнее располагало к нему. Состоятельный, преуспевающий делец, не страдающий чрезмерным честолюбием, игрок, который довольствуется небольшими выигрышами и никогда не станет впутываться в крупную игру, — таково было мнение Харниша о Голдсуорти.

В одно из воскресений Голдсуорти предложил ему дельце, небольшое, но выгодное; речь шла о финансировании кирпичного завода в деревне Глен Эллен. Харниш очень внимательно выслушал предложение своего друга. Оно показалось ему весьма разумным; смущало его только то обстоятельство, что уж больно мелкое это было дело да еще в совершенно чуждой ему отрасли; но он все же согласился, чтобы сделать одолжение другу, ибо Голдсуорти объяснил, что сам он уже вложил в завод небольшую сумму, а больше пока не может, потому что хотя дело верное, но ему пришлось бы ради него сократить финансирование других предприятий. Харниш выложил пятьдесят тысяч и сам потом, смеясь, рассказывал: «Я, конечно, влип, только Голдсуорти тут ни при чем, это все его куры, чтоб им, и плодовые деревья».

Но урок пошел ему на пользу: он понял, что в мире бизнеса нет никаких нравственных догм, и даже простое, нехитрое правило о верности тому, с кем делишь хлеб-соль, не стоит внимания по сравнению с нерентабельным кирпичным заводом и пятьюдесятью тысячами долларов наличными. Однако он считал, что все разновидности акул одинаково плавают только на поверхности. Где-то на большой глубине, наверно, действуют люди порядочные и солидные. С этими-то промышленными магнатами и финансовыми тузами он и решил вести дела. По его мнению, уже один размах, масштабы их операций и коммерческой деятельности обязывали их к честной игре. Здесь не могло быть места мелкому жульничеству и шулерским трюкам. Мелкий делец способен обмануть покупателя, рассыпав по участку золотоносный песок, или всучить лучшему другу никудышный кирпичный завод, но в высших финансовых сферах никто не станет заниматься такими пустяками. Там люди ставят себе целью процветание своей страны, они прокладывают железные дороги, развивают горную промышленность, открывают доступ к природным богатствам. Такая игра должна по необходимости быть крупной и солидной.

«Не пристало им передергивать карты», — заключал он свои рассуждения.

Итак, он решил не связываться с маленькими людьми вроде Голдсуорти; он поддерживал с ними приятельские отношения, но близко не сходился и не дружил ни с кем. Не то, чтобы он чувствовал антипатию к маленьким людям, например, к членам клуба Алта-Пасифик, — он просто не желал иметь их партнерами в предстоящей ему крупной игре. В чем будет состоять эта игра, он еще и сам не знал; он ждал своего часа. А пока что он играл по маленькой, вкладывая деньги в мелиорационные предприятия, и подстерегал подходящий момент, чтобы развернуться вовсю.

Наконец случай свел его с самим Джоном Даусетом — с великим финансистом. Что это был именно случай, сомневаться не приходилось. Харниш, находясь в Лос-Анджелесе, совершенно случайно услышал, что на Санта-Каталина отлично ловится тунец, и решил заехать на остров, вместо того чтобы, как предполагал, вернуться прямым путем в Сан-Франциско. И тут-то он и познакомился с Джоном Даусетом: нью-йоркский магнат, совершая путешествие на Запад, с неделю пробыл на Санта-Каталина, прежде чем пуститься в обратный путь. Разумеется, Даусет слыхал о пресловутом короле Клондайка, якобы обладателе тридцати миллионов, да и при личном знакомстве Харниш сумел заинтересовать его. Вероятно, личное знакомство и породило идею, мелькнувшую в уме Даусета; но он ничем себя не выдал, предпочитая дать ей окончательно созреть. Поэтому он разговаривал только на самые общие темы и всеми силами старался завоевать расположение Харниша.

Даусет был первым крупным финансистом, с которым Харниш столкнулся лицом к лицу, и это знакомство привело его в восхищение. В Даусете чувствовалось столько добродушия, сердечной теплоты, он держался так просто, без всякого высокомерия, что Харниш порой забывал, что его собеседник знаменитый Джон Даусет, председатель правления многих банков, глава страховых обществ, по слухам — негласный союзник заправил Стандарт Ойл и заведомый союзник Гугенхаммеров.

Под стать этой громкой славе была и внешность Даусета и все его повадки. Харнишу, столько слышавшему о нью-йоркском миллионере, казалось, что Даусет должен быть именно таким. Это был шестидесятилетний, убеленный сединами старик, но руку он пожимал крепко, и вообще в нем не замечалось никаких признаков дряхлости; походка оставалась быстрой и упругой, все движения были уверенные, решительные; на щеках играл здоровый румянец, тонкие, хорошо очерченные губы умели весело улыбаться в ответ на шутку, ясные светло-голубые глаза под косматыми седыми бровями пытливо и прямо глядели в лицо собеседнику. Все в Даусете выдавало ум трезвый и уравновешенный, и так четко работал этот ум, что Харниш мысленно сравнивал его со стальным механизмом. Даусет все знал и никогда не разбавлял свою мудрость проявлениями жеманной чувствительности. Привычка повелевать сквозила во всем его облике, каждое слово, каждый жест свидетельствовали о могуществе и власти. В то же время он был приветлив и чуток, и Харниш отлично понимал, как далеко до Даусета такому мелкому дельцу, как Голдсуорти. Знал Харниш и о происхождении Даусета, предки которого принадлежали к первым поселенцам Америки, о его заслугах в войне с Испанией, о его отце Джоне Даусете, который вместе с другими банкирами оказывал помощь Северу в борьбе с Югом, о коммодоре Даусете, герое кампании 1812 года, о генерале Даусете, заслужившем боевую славу в войне за независимость, и, наконец, о том далеком родоначальнике, который владел землями и рабами в Новой Англии на заре ее истории.