Алхимики - Наталья Дмитриева

Наконец Андреас поднял голову. Медленно, точно возвращаясь из забытья, он встал на ноги, и тяжелая цепь, звякнув, скользнула по его груди.

— Значит, ради книги ты предал проклятью мою семью, — произнес он.

Имант ответил:

— Да, я это сделал.

— Тогда, чтобы получить ее, тебе придется всех нас вывести на волю.

Имант покачал головой:

— Ты не понимаешь, о чем просишь.

— Я не прошу многого, — сказал Андреас. — Моего дядю не воскресишь. Он умер без покаяния.

Имант перекрестился.

— Никто не сожалеет об этом более меня. Но Хендрик не был благоразумен. Не повторяй его ошибки. Отдай книгу, и останешься жив.

— Ее цена — три жизни, — ответил школяр.

Некоторое время дознаватель стоял неподвижно, устремив невидящий взгляд на цепь, свисающую с шеи узника, потом сделал движение, точно хотел схватить Андреаса за горло. На полпути его рука замерла и медленно опустилась вниз.

— Пусть так, — произнес Имант с удивительной кротостью. — Умрут трое. Но до того в ваших телах не оставят ни одной целой кости. Подумай об этом — ты еще можешь спастись.

Он взял факел и вышел из камеры.

Наверху ему доложили, что некая девица просит встречи с ним, но Иманту было не до нее. Он взял свой бревиарий и стал читать молитвы одну за другой. Однако это не принесло ему успокоения. Тогда он опустился на колени перед распятьем и, глядя на него так же, как недавно глядел на Андреаса, прошептал:

— Господь всевидящий, желаю лишь того, чего ты желаешь. Post tenebras spero lucem[28].

После этого распорядился позвать девушку.

Вошла Сесса и протянула ему листок пергамента, сложенный вдвое.

Там было написано:

«Id maxime quemque decet, quod est cuisque suum. Et parvum parva.

Non fructificat arbor, quae non floriut.

Non recusare qui venit ex nusquam sed Dei voluntate»[29].

Прочитав это, дознаватель побледнел как смерть.

— Кто тебя послал? — спросил он у девушки. И она ответила:

— Тот, кто владеет рукой философа.

Хотя голос ее был едва слышен, Имант пошатнулся, точно громом оглушенный. Его лицо окаменело, взгляд остановился. Тщетно Сесса ожидала хоть слова в ответ: дознаватель молчал и не двигался. Его глаза были устремлены на девушку, но, когда та в испуге отпрянула, он как будто и не заметил этого. И Сесса пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в стену; Имант же все так же смотрел на место, где она только что стояла, а педели, бывшие в комнате, со страхом глядели на него.

И никто не заметил, как служанка открыла дверь и выскользнула наружу.

XXIV

Словно птица, вырвавшаяся из силков, Сесса стремглав бросилась по пустой улице. Кровь гулко стучала у нее в ушах, тревожно пульсировала в кончиках пальцев, все еще чувствовавших прикосновение шершавого пергамента. Добежав до канала, она упала на колени под липой и обхватила ствол, приходя в себя. Постепенно ее дыхание выровнялось, а щеки вновь стали бледными и холодными.

Приведя в порядок одежду, Сесса направилась к дому своих родственников; но мысли девушки были лишь о старой мрачной башне и тех, кто томился в ее застенках; за дорогой она не следила и спохватилась, лишь выйдя к улице Суконщиков. Тут ей вспомнилось предостережение пикардийца: она оглянулась и увидела человека, идущего следом. Девушка остановилась. Человек поравнялся с ней и, не останавливаясь, прошел дальше. Она узнала его — это был молодой монашек, виденный ею на суде; он шагал быстро, глядя прямо перед собой, и явно спешил куда-то.

Все же его присутствие вызывало тревогу.

Дождавшись, пока монашек скроется из виду, девушка заторопилась обратно.

Мерные удары колокола возвестили наступление полудня и время обеда для всех тружеников; проходя по улочкам ремесленных окраин, Сесса видела, как женщины несут еду своим мужьям, братьям и сыновьям. Сердце девушки сжалось при мысли о Йоосе: бывало, и она радостно спешила к нему в красильню с хлебом и сыром, завернутыми в чистую тряпицу. Ведь знала, что он и теперь будет ждать свою милую — знала, но не пошла к нему. Вместо этого скрылась у прядильщицы, вдовы Борде, забилась в дальний угол и до самого заката перебирала шерстяные очески. А когда настало время идти к пикардийцу, Сессу вдруг охватило такое смятение, что ноги подогнулись, отказываясь нести хозяйку; и почудилось девушке, что кто-то незримый схватил ее за юбку и держит, не отпускает.

Потом, по дороге к рынку она все чувствовала, как этот кто-то дышит холодом в затылок, и, оборачиваясь, видела за собой его размытую тень. И внутри у девушки все сжималось от страха. Ах, как бы ей хотелось вернуться домой и навеки забыть о Черном доме и всех его обитателях; но иное чувство, которое было сильнее страха, гнало ее вперед. И Сесса молила пресвятую деву ниспослать ей мужества, дабы невиновные обрели свободу.

Она почти дошла до места, где Ренье назначил встречу, но у рыночных ворот, оглянувшись, вновь увидела молодого монашка, который крался за ней, как ласка за голубем.

Сесса остановилась — монашек сделал то же самое.

Их разделяло не более пяти шагов.

Он был невысокого роста, щуплый, как подросток; ряса висела на нем мешком. Длинная шея и маленькая плоская голова довершали сходство с хищным зверьком. А благочестия в нем не было ни на грош.

Он посмотрел на девушку исподлобья и вдруг прыгнул к ней, разводя руки, как загонщик. Она отпрянула, но монах оказался быстрее: он схватил ее за плечо, потом за волосы и дернул, так что у Сессы потемнело в глазах. Голову ей обожгло, будто огнем. Она вскрикнула и оттолкнула его. Пальцы монашка разжались, а сам он повалился на землю, задрав тощие ноги в стоптанных сандалиях.

Сморгнув невольные слезы, Сесса увидела рядом пикардийца.

Взяв упавшего за горло, Ренье поднял его и несколько раз несильно приложил затылком о стену. Глаза монашка закатились, он обмяк и сполз вниз; пикардиец, приложив палец к губам, завел девушку за стену, а сам с легкостью, удивительной в таком большом теле, вскарабкался наверх и затаился.

Сесса прижалась к холодным камням, положив на них ладони. Она слышала, как монашек чуть слышно простонал и затих, как со стены, шурша, сбежала струйка песка. Потом все звуки стихли, лишь стук собственного сердца отдавался в ушах у девушки.

Она боялась пошевелиться. Ренье на стене словно окаменел.

Тишину нарушили осторожные шаги. Они то приближались, то замирали; кто-то крадучись шел к рынку, ступая по земле, как по тонкому льду.

Дойдя до стены, неизвестный остановился. Расстояние между ним и девушкой было не более вытянутой руки; прижав ухо к щели между камней, Сесса слышала его дыхание, ставшее вдруг хриплым и частым.