Бой тигров в долине. Том 2 - Александра Маринина

– А это он на тебя обиделся, – встрял проницательный Борис Леонидович. – Затуркала ты парня своим Конфуцием, Гоша, а ведь я тебя предупреждал: злоупотребляешь.

Марго внимательно посмотрела на юношу.

– Ленар, ты что, действительно обиделся на меня? Я чем-то тебя задела?

Он набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

– Вы же говорили, что вы – мои друзья, а сами меня все время поучаете и носом тыкаете. Разве друзья так себя ведут?

Сказал – и испугался. Нельзя, наверное, так разговаривать с людьми, которые почти втрое старше тебя, да еще и помогать кинулись, хотя встретили Ленара случайно и совсем его не знали. Получается черная неблагодарность. Но, с другой стороны, это ведь не дает им права все время учить, учить, учить… Сколько можно!

– Ладно, – вдруг весело согласилась Маргарита Михайловна, – если я достала тебя Конфуцием, то еще одна цитата погоды уже не сделает.

– Гоша! – Райнер предостерегающе поднял руку, но Марго не остановилась:

– Ученик спросил, в чем состоит дружба? Конфуций ответил: «В искреннем увещевании и в добром руководстве; нельзя – прекрати, не срами себя». Вам всем, наверное, кажется, что я злоупотребляю вашим терпением, когда без конца цитирую Конфуция?

– Да уж, что есть – то есть, – подхватил Райнер. – Замордовала ты нас всех.

Но она даже не повернула голову в сторону Бориса Леонидовича, а смотрела только на Ленара.

– Вы, вероятно, думаете: бабка совсем сбрендила со своим древним китайцем. Поверьте мне, я делаю это умышленно. Я сыплю на вас цитаты, и какая-то одна может попасть в цель и оказаться для вас спасительной или просто хотя бы полезной. Знаете, с человеком, находящимся в кризисе, надо много разговаривать, он почти ничего не слышит и не понимает, но какая-то одна фраза прорывается и становится спасительной соломинкой. Когда погиб мой муж, я была в шоке, и меня спасла коллега по работе, которая приходила ко мне в кабинет и подолгу разговаривала со мной. Я не помню ничего, но одна фраза пробилась в мое сознание: «Маргарита Михайловна, вам нужно собраться и изо всех сил терпеть». Я ухватилась за эту фразу, она стала для меня путеводной.

– Гоша, ну что ты, право, – с укором проговорил Райнер, – мы же с тобой договорились: о грустном не рассказывать и вообще не вспоминать.

– А я не о грустном рассказываю, – улыбнулась Марго, – а о поучительном. Ну что, Ленар, мир? Не сердишься больше?

– Да ну вас! – Юноша смущенно отвернулся. – С вами спорить невозможно, вы кого угодно переспорите со своим Конфуцием.

– А ты с нами, стариками, и не спорь, – сказал Борис Леонидович, – ты с нами просто дружи, толку больше будет.

Ленар, как ни противился сам себе, но все-таки улыбнулся.

По дороге домой он думал о том, что после встречи с Марго и Борисом постепенно начали изменяться его представления о москвичах. Москва – это не молох. Конечно, это сложный город, большой, многонаселенный, многонациональный. Город, в котором делается большая политика и крутятся большие деньги, и это, конечно же, невозможно без грязи и подлости, но все равно всё в конечном итоге упирается в личность конкретного человека. Подонок и в провинции останется подонком, а порядочный человек и в столице будет таковым. И далеко не все москвичи – зажравшиеся «новые русские», которые стоят стеной, чтобы не дать пробиться талантливым провинциалам. Москвичи – точно такие же люди, как и все прочие, они тоже страдают, переживают, болеют, умирают. Вот у Виталия Николаевича Киргана какая-то личная драма, о которой он не рассказывает, но которая его страшно ломает. А Антон, у которого, по словам Марго, за плечами одни могилы и двое малолетних детей на руках? Не говоря уж о самой Марго и Борисе, которые совершенно бескорыстно, ничего не требуя взамен, возятся с ним, тратят на него и его проблемы время и душевные силы.

Он вышел из поезда метро, не доехав до своей остановки, и пересел на другую линию. Спустя час Ленар стоял на Шоссейной улице и смотрел на здание женской тюрьмы. Где-то там, за этими непроницаемыми стенами, находится Наташа, его Наташа, такая маленькая, одинокая, несправедливо обвиненная в страшном преступлении, потерявшая любимую сестру. Как ей помочь? Как ее согреть? «Потерпи, милая моя, потерпи, пожалуйста, еще немножко, совсем чуть-чуть, скоро все закончится, ты только не падай духом, не теряй надежды, терпи, я с тобой», – мысленно твердил он. И почему-то был твердо убежден в том, что Наташа его слышит.

Ох, не любила следователь Рыженко 186-ю статью Уголовно-процессуального кодекса. А 186-прим не любила еще больше. Конечно, для следствия почти всегда очень полезно узнать, с кем и о чем разговаривает по телефону подозреваемый или иной какой фигурант по делу, но сколько же бумажной мороки со всем этим! Мало того, что надо составить ходатайство о производстве следственного действия и подать его судье, мало того, что надо еще дождаться ответа, и хорошо, если положительного, то есть большая человеческая радость, когда судья выносит постановление об удовлетворении ходатайства, а то ведь и отказать может. Нет, всего этого мало для полного счастья следователя. Надо еще постановление о производстве контроля телефонных переговоров направить для исполнения в соответствующий орган, а это тоже требует времени, ведь не только бумагу отвезти требуется, но еще и получить указание руководства этого самого органа нижестоящим исполнителям, а пока бумага дойдет до исполнителей, да пока они раскачаются и начнут что-то делать… В общем, фигурант за это время много с кем пообщаться успеет, и все это пройдет мимо следствия. А это плохо.

С другой стороны, хорошо, что кодексом предусмотрено право следователя запрашивать фонограмму в любой момент, то есть хоть три раза в день получай да слушай в полное свое удовольствие. Но с третьей стороны, фонограмму нельзя просто прийти и взять, ее следует получить в опечатанном виде, да еще с сопроводительным письмом. Не опечатанную не отдадут. И без письма не отдадут тоже. Вот и приходится ждать, пока формальности будут соблюдены. А еще вопрос, как доставить эту самую опечатанную фонограмму. Не почтой же получать, в самом-то деле! Либо самой ехать, либо оперов посылать, либо ждать, когда у сотрудников технической службы случится оказия послать курьера аккурат в то подразделение, где работает Рыженко, а этого, сами понимаете, можно прождать до морковкиного заговенья. Короче говоря, результат от применения 186-й статьи может оказаться нулевым, а мороки – выше головы.

Все эти мысли привычно проскользнули в голове Надежды Игоревны Рыженко, пока она вскрывала опечатанный пакет с фонограммой телефонных переговоров Ларисы Скляр. Пакет привез Гена Колосенцев, положил перед ней на стол и тут же исчез. Мучаясь с прочно заклеенным конвертом, Надежда Игоревна бросила взгляд на собственные пальцы и поняла, что пора делать маникюр. Причем давно пора, два ногтя сломаны и кое-как подпилены, последние остатки лака она сняла растворителем недели две назад, и руки имели вид совершенно нетоварный. А за руками следователь Рыженко привыкла следить особо тщательно, потому что ни безупречной формы, ни длинных ровных пальцев, ни красивых овальных ногтей ей природой отпущено не было. Совершенные, идеальные ручки и без маникюра хороши, а вот такие, как у нее, с широкой ладонью, короткими пальцами и ногтями треугольной формы, требуют постоянной заботы и ухода, чтобы хоть как-то выглядеть. Слава богу, хоть Ленке, дочери, достались руки от отца, а не от матери. Ох, Ленка, Ленка, послушать бы, о чем ты со своим великовозрастным кавалером разговариваешь! Конечно, это неприлично, никто не спорит, но ведь как еще успокоить сумасшедшее материнское сердце! Не запретами же действовать, ей-богу! Запретами можно добиться только одного: зло спрячется в подполье, уж это-то юрист Рыженко знала получше многих. А к убеждению Ленка не прислушивается, она в том возрасте, когда родители кажутся отсталыми и ничего не понимающими, а сами себе семнадцатилетние подростки видятся ужасно взрослыми, все знающими и все понимающими получше отстойных предков. Единственное, что остается родителям, это пытаться сохранить доверительные отношения со своими детьми, которые, как это ни печально, в таком возрасте в доверительных отношениях с мамами и папами не нуждаются вовсе. Для них куда важнее отношения со сверстниками или с партнерами по романтическим контактам.

Надежда Игоревна достала, наконец, фонограмму из пакета и начала слушать. Ничего. Уже который день она получает эти фонограммы, который день слушает в надежде, что Лариса Скляр свяжется с тем, кто заказал ей убийство Кати Аверкиной и фальсификацию улик против ее сестры Наташи. Прослушивались оба телефона: и тот, которым Лариса пользовалась с момента приезда в Москву, зарегистрировав номер на свое настоящее имя, и тот, что был оформлен на имя Евгении Головкиной. Но ничего не происходило. И сегодня тоже не произошло. Фигурантка по своему старому телефону разговаривала с какой-то приятельницей, которая живо интересовалась, как идут дела у Ларисы с поисками работы и с новым кавалером. Насчет работы Скляр ответила, что пока все тихо, но надежды она не теряет, а вот по поводу нового кавалера, которого она по имени так и не назвала, отделалась коротким: