Качели судьбы - Ирина Глебова

Два дня Нового года, чудесная квартира, где не тревожило ожидание чьего-то неожиданного прихода, нежный, влюблённый и любимый человек рядом, казалось бы, навечно… Здесь Лариса, наконец, ощутила себя женщиной. Когда они выпили и попробовали закусок из всех многочисленных тарелочек, когда натанцевались при зажжённых свечах, она вдруг впервые сама захотела его объятий, его жаркого тела и упругих мышц. И задохнулась от этого желания, и почувствовала его ответную дрожь. А в постели неожиданно застонала и вскрикнула, как от боли. Но это была не боль — невыносимо сладкая судорога свела тело, вдавила пальцы в плечи мужчины, прекрасной мукой исказила лицо! Потом Лариса и Валерий вновь пили пузырящееся шампанское. «За то, что ты сегодня испытала впервые, — сказал Валерий. — Теперь так будет каждый раз, я обещаю! А это значит — ты моя!»

И вновь они танцевали, и вновь ложились в широкую постель, уже не стесняясь наготы друг друга, и всё снова было так, как обещал он…

Теперь Лариса знала: граф не сможет жить без неё. Даже если ещё до конца не осознал — это так. Женщина всегда чувствует такое раньше мужчины. Поймёт и он, наверное, теперь уже скоро… Но через неделю у них на этаже случилось нечто. У соседей жестоко изрезали оббитую дерматином дверь. Эти новенькие одинаковые обивки сделали в их доме во всех квартирах и закончили всего три дня назад. Многие жильцы ещё и таблички с номерами квартир не успели пристроить. Когда Лариса уже в сумерках вернулась из института, на их лестничной площадке толпились люди, возмущались и сочувствовали старику и старушке из соседней квартиры: коричневая, похожая на кожу ткань их двери свисала безобразными лохмотьями, из отверстий вываливалась вата. Но самое гадкое, что раны дерматиновых порезов ясно складывались в слово «шлюха». Мать с отцом стояли тоже тут, но когда побледневшая Лариса прошла в квартиру, они зашли следом. Дождались, когда дочь переоделась, но не позволили ей уйти в свою комнату. Мать выглядела очень испуганной, и голос ей дрогнул, когда она спросила:

— Что это, Ларочка? Боже, что же это?

Лариса не стала притворяться, что не понимает в чём дело. У них и у соседей квартиры ещё оставались, не пронумерованы, и бранное, прочерченное ножом или бритвой слово не могло относиться к восьмидесятилетней старушке или к её очень взрослой дочери, давно живущей в другом городе. Девушка отвела глаза:

— Я выясню… Но, может, это и не имеет ко мне отношение?

— Как же, надейся! — закричал отец. — Давно этого следовало ожидать! Наша дочь — шлюха!

— Папа!

— Что «папа»? Что «папа»? Скажи ещё спасибо, что лезвием — по дерматину! А если следующий раз тебе по лицу?

Отец резко вышел, почти выбежал из комнаты. А Лариса ткнулась лицом матери в плечо, почувствовала, что ласковая рука гладит ей волосы.

— Доченька, — тихо говорила мама. — Мы так боимся за тебя. Скажи Валерию, пусть оставит тебя в покое, ведь у него семья, дети, жена видишь какая… злая. Хорошо ещё, никто из соседей не догадался, не подумал на тебя…

Но граф всё отрицал.

— Нет! — говорил он с непоколебимой убеждённостью. — Юля не могла это сделать, я её знаю! Она кроткий и беззащитный человек, скорее страдалица, чем мстительница. Ларочка! Была бы она другой, я давно бы её оставил и мы были бы вместе! Но она такая преданная и любящая, на моё несчастье! Представь: к тебе подошла собака, смотрит на тебя восторженно, трётся о твою ногу, лижет её. А ты возьмёшь и в ответ пинком отбросишь её вон! Это же невозможно, жестоко…

Нарисованная жалостная картина повергла девушку в унылую безнадёжность.

— Жестоко, да, — сказала она. — А говорить одной женщине, что любишь, и ложиться в постель с другой — это как?

— Ларочка, — просил её граф, — давай ещё потерпим, подождём. Я, честное слово, не хотел второго ребёнка, но ведь он родился. Совсем ещё маленький…

И Лариса вновь уступила. Да и поверила, что жена Валерия к порезанной двери отношения не имеет. Они всё ещё продолжали встречаться в пустой квартире любителя горных лыж. И через день после этого разговора вновь лежали под одним одеялом, счастливые, забывшие обо всём на свете: её голова не его груди — мускулистой, покрытой жёсткими волосами, а его рука — приятной, расслабленной тяжестью на её животе. Оба знали — через полчаса надо уходить, каждому в свой дом. Вдруг в дверь позвонили.

— Лежи, лежи! — успокоил граф, быстро вскакивая, натягивая плавки и набрасывая рубашку. — Юрка предупреждал, что где-то в этих числах принесут бельё из прачечной. Больше некому.

Как-то внезапно, сквозь вскрики и короткий энергичный шум в комнату прорвалась женщина. Молодая, худенькая, с копной кудрявых волос. Даже в такую минуту Лариса непроизвольно подумала: «какие красивые волосы». Она никогда не видала жены графа, но это могла быть только Юлия. Женщина рвалась к постели, а Валерий, обхватив, удерживал её, пытался оттащить. И хотя он был силён, а она казалась хрупкой, удавалось это ему с трудом. Лицо женщины искажали злоба, гнев, обида. Она кричала гадкие слова — и мужу, и Ларисе, особенно часто повторяя то, вырезанное на дерматине.

В первые же секунды, услышав шум в коридоре, Лариса почувствовала, что сейчас произойдёт, и похолодела от страха. Руки потянули одеяло к подбородку, колени свела судорога. Маленькая женщина казалась ей разъярённой фурией. Вот-вот она вырвется, набросится на неё… Но возня у двери затягивалась, и страх отступил. И пришла злость. «За что? — ударила кровь в виски. — За что мне это, Господи!»

Резко откинув одеяло, Лариса поднялась, ступив босыми ногами на прохладный паркет. Во внезапно наступившей тишине мужчина и женщина смотрели на неё. Граф опустил руки, но его жена тоже не двигалась. Они оба словно оторопели. Обнаженная девушка была очень красива. Может быть формы её и не были классически совершенны, но — гибкая талия, не крутые, но очень женственные бёдра, стройные длинные ноги, узкие плечи и груди — маленькие, но такие упругие… Спокойно, не торопясь, Лариса взяла со стула свою одежду, обошла мужчину и женщину и, уже выходя в дверь, сказала:

— Разберитесь сами между собой. А меня не трогайте… Оба!

Она одевалась, закрыв на крючок ванную комнату. Дорого дались ей три минуты показного спокойствия. Колотила дрожь, по лицу неудержимо текли слёзы, рыдания прорывались сквозь закушенный зубами кулак. И лихорадочно, как заклинание, повторяла она себе: «Всё, хватит, никогда больше, никогда!»

Это был самый большой промежуток времени, когда они не виделись — почти полгода. На следующий день после происшествия граф, правда, позвонил, но она грубо оборвала его, приказав не подавать признаков жизни. И он исчез. Видимо, и в самом деле пытался наладить семейную жизнь. И Лариса стала разнообразить свою личную жизнь — может быть даже слишком рьяно.

Желающих водить её в кино, бары, кафе, сопровождать в театры оказалось достаточно. Круг общения у девушки был обширный: и заводские друзья, и институтские, — с её курса и старших, и литстудийцы. Она обычно участвовала во всех творческих семинарах, на которые съезжалась пишущая молодёжь из разных городов. Лариса стала охотно принимать приглашения и ухаживания парней, и скоро заметила, что склонна легко влюбляться. Не успела она испугаться этого неожиданно открывшегося качества, как поняла: почти так же стремительно наступает и разочарование. Она научилась управлять своими чувствами, влюбившись, не торопиться с близостью, держала кавалера немного на расстоянии до той поры, пока самой не становилось смешно — как он мог ей нравиться?

Иногда, правда, случались и исключения. Как было, например, с маленьким дагестанцем Керимом. Однокурсники позвали Ларису к кому-то из своих на день рождение. Гуляли в общежитии, где жили многие иногородние ребята. В компании оказался и невысокий худощавый кавказец из Махачкалы. Он учился на их факультете, но заочно, приехал сдать задолжности, зашёл к друзьям в общежитие и попал на вечеринку. За столом оказался рядом с Ларисой. А через пятнадцать минут он ей сказал:

— Я такой девушки никогда не встречал! С тобой, как с давним другом, говорить легко и откровенно, и ты, как женщина, прекрасна и загадочна. Если ты позволишь, я буду преклоняться перед тобой и любить тебя!

Лариса изумлённо и весело распахнула глаза:

— А ты, как восточный человек, красноречив и стремителен! Но я не знаю ещё, как тебя зовут?

— У меня имя мужчины! — сверкнув взглядом и улыбкой, ответил тот. — Керим!

Был он на полголовы ниже девушки, но словно и не догадывался об этом. Почти сразу стал говорить о женитьбе. Правда, существовало небольшое препятствие: влюблённый кавказец уже был женат.

— Это чистая формальность! — пылко уверял он Ларису. — Ещё год назад жена взяла дочку и уехала к родственникам в Иран, возвращаться не собирается. Мне развод не нужен был, я и не хлопотал. А теперь, Ларисочка, приеду в Махачкала, свяжусь с ней, она напишет согласие и тут же разведусь. И увезу тебя к себе!