Тревоги Тиффани Тротт - Изабель Вульф

– Да, да, тридцать семь, – повторила я четко. – Я практически пожилая тетка, ха, ха, ха, ха!

– Ну, – сказал он, засовывая записную книжку обратно и отступая, – было приятно познакомиться с тобой. Ты-ридцать семь? Обалдеть!

Потом из клубящейся толпы вынырнула Кейт – она разговаривала с каким-то довольно приятным парнем, – и мы, пошатываясь, вывалились наружу, моргая от солнечного света, как вампиры. У нас в ушах все еще звенело, и земля качалась под ногами. Я чувствовала себя так, как будто только что прибыла в Болонью после сильного шторма.

– Здорово было, да? – сказала Кейт, когда мы отправились к станции метро. Она была бледная, как «„Дьюлюкс" – белый с оттенком зеленого яблока».

– Я выгляжу так же хило, как и ты? – спросила я.

– Нет. Хуже.

– Как ты себя чувствуешь?

– На самом деле ужасно. Но здорово было, да?

– Э-э, да, – сказала я.

– А парень был ничего.

– Какой парень?

– Тот, с которым я разговаривала. Майк. Он врач. Ему двадцать восемь. Я дала ему свою визитку.

– Хорошо.

– Но он работает в Манчестере.

– Какая жалость.

Мы добрались до метро, в котором было восхитительно пусто в полседьмого утра в воскресенье. Я со свистом пронеслась до «Энджела» и в семь уже входила в дверь своего жилища в мертвой тишине айлингтонского утра. Слава богу. Мир и покой, хотя у меня в ушах все еще звенело. На самом деле это были звонки. Громкие и настойчивые – динг-динг. Динг-динг. Динг-динг. И тогда я поняла, что это не в ушах у меня звенит. Это звонил телефон. Как странно, потому что телефон обычно не звонит в семь в воскресное утро. Довольно Успешный! Нет, конечно нет, не будь смешной, сказала я себе, когда снимала трубку. Нужно держать себя в руках!

– Тиффани? Тиффани! – Это была Лиззи. Голос как у помешанной. Господи, что случилось?

– Что произошло? – спросила я. – Где ты?

– В постели, – сказала она громким шепотом. Где-то в отдалении слышались странные звуки: как будто кто-то прополаскивал горло.

– Лиззи, что же все-таки произошло? – По ее голосу можно было подумать, что она вот-вот заплачет. И что это за необычные звуки? – Лиззи, почему ты звонишь в такое время?

– Это из-за Мартина, – сказала она. – Он ведет себя как-то… странно.

– Странно? Что значит «странно»? Мартин никогда не ведет себя странно.

– Да, но прошлым вечером он снова это сделал.

– Что?

– Исчез.

Вдруг я поняла, что это были за звуки, – похоже, кто-то активно приводил себя в порядок и делал это в ванной комнате Лиззи.

– В пятницу он исчез, не сказав ни слова, – продолжала она, всхлипывая. – И вернулся только на рассвете. Ужасно. И прошлым вечером было то же самое. Он сказал, что «выйдет», и заявил, что не обязан отчитываться, куда идет. Сказал, что пойдет туда, где ему чертовски понравилось. Во всяком случае, он вернулся полчаса назад, нажравшийся как свинья, и сейчас обнимается с унитазом.

– Ну, это очень, м-м, нехарактерное для него поведение – все, что я могу сказать.

– Когда я спросила у него, где он был, он как-то странно усмехнулся и ничего не ответил. Ничего. – Она всхлипнула. – Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Я думаю, практически уверена: у него интрижка на стороне.

– Лиззи, не будь дурой. Мартин не такого склада.

– Я тоже так считала, но, может, он как раз такого склада, а я просто этого не понимала. Господи, мужчины такие мерзавцы!

– Ну, подожди, пока он протрезвеет…

– Я знаю, у него сейчас новая секретарша – ей только двадцать четыре…

– …и потом поговори с ним, – продолжала я.

– Возможно, это она. Держу пари, что она. Шлюшка.

– У него, может, вовсе нет никакой интрижки, – сказала я.

– …знаешь, эти женщины, которые работают в Сити, они такие стервы.

– …тебе нужно немного выждать и потом очень осторожно…

– …все они готовы утащить вашего мужа. Все. Кроме Салли, конечно. Господи, может, это Николь Хорлик! Он как-то познакомился с ней. В 1989 году.

– …поговорить с ним и спросить, все ли у него в порядке, не беспокоит ли его что-нибудь.

– Очень глупо с его стороны, если он на самом деле завел интрижку, – неожиданно объявила она. – Потому что я разведусь с ним, обвиню в измене и найму адвоката, который оставит его без гроша.

– Лиззи, ты торопишь события.

– Адвоката-специалиста. Очень дорогостоящего адвоката. Юридический эквивалент Дживса из Белгрейвии.[46] Я оставлю его без штанов. Я… Я… Я не могу больше с тобой говорить, – вдруг сказала она. – Позвоню-тебе-позже-пока.

Просто не верится, что Мартин завел любовницу, размышляла я, отправляясь в постель. Он не такого склада. Как-то мать Фила Эндерера давала мне один из своих многочисленных советов: «Тиффани, можешь ничего не говорить. Но ты всегда должна быть начеку, потому что мужчины-тихони в один прекрасный момент могут загулять и завести интрижку». Но я не верю, что Мартин способен на измену. Не думаю, чтобы он был на это способен. Некоторые мужчины способны, а некоторые нет. Так вот, Мартин из второй категории – в отличие от Фила Эндерера. И в отличие от Довольно Успешного, подумала я с горечью. Нет, не думаю, что Мартин подыскивает себе подружку на неполную занятость. И я говорю это с уверенностью, потому что передо мной все еще сверкает круглая блестящая лысина в «Министерстве звука», и единственное, в чем я могу заподозрить Мартина, так это в том, что он позволил себе немножко оттянуться.

Продолжение сентября

– Просто не знаю, что делать, – сказал Кит в понедельник. Он тяжело вздохнул, уставясь в чашку с алжирской «арабикой». – Господи, этот кофе слишком крепкий, Тифф, – можно сделать «Нескафе»?

– Конечно. – Я отправила обе чашки в раковину. Кит выглядел усталым. Очевидно, не выспался. – Хочешь печенье «Яффа», Кит? – Я поставила перед ним тарелку. – И нужно браться за дело – мы должны работать.

– Я слишком расстроен, чтобы работать, – сказал он, ерзая на стуле. – Не спал всю ночь. Мучился.

– Ладно, давай поговорим об этом, – сказала я. – А потом нам надо поднажать. Мы должны получить заказ на «любовные сердечки». Я знаю, мы сможем.

– Да, – отозвался Кит. – Думаю, сможем. У тебя действительно хорошие идеи. Но, – он взглянул на раскрытый пакет с пастельно окрашенными сладостями, – так тягостно заниматься творческой работой, когда не ладится личная жизнь. – Он принялся читать надписи на приторно-сладких кружочках: – «Навсегда твой», «Люби меня», «Будь моей», «Дорогая», «Да, пожалуйста». А может, лучше: «Не стоит благодарности», «Убирайся», «Пропади пропадом»? – добавил он с горьким смешком. Затем обхватил голову руками. – А мы не можем просто посмотреть «Соседей»?[47] – спросил он. – У меня совершенно нет настроения творить.