Академия мертвых душ. Книга 2 (СИ) - Старр Матильда

Слух о причине наказания дошёл до Гариетты, так что теперь Бернадетт драит самые большие и захламленные залы. А моё честное имя вроде как восстановлено…

Только вот мне теперь до этого не было никакого дела.

Я была счастлива. Всё складывалось, и всё было отлично. Я просыпалась по утрам и обнаруживала Рониура рядом. И каждый раз сердце сжималось от счастья, и каждый раз было немного страшновато: вдруг всё это – просто сон? Потому что не может же быть так хорошо.

Он находил на меня время. Мы убегали на пикники и долго любовались закатом. И говорили обо всем. Я – о своем мире и о своей семье. Он – о своей жизни. О родителях, которые умерли почти сразу после того, как он поступил в академию. О лучшем друге Аларде, которого не стало. И даже о Лиаре.

Я больше не ревновала.

Невозможно было ревновать…

Между тем пришло время экзаменов. Стоит ли говорить, что мне было не до них! Поцелуи интересовали меня куда больше, чем страницы учебников.

Но Рониур быстро призвал меня к порядку и усадил за учебники с девизом: «Лентяйкам и двоечницам – никаких поцелуев!»

Больше всего я боялась экзамена у магистра Алии. И не потому, что плохо знала ее предмет. Я еще помнила тот подсмотренный разговор между супругами. Ее приподнятую бровь и недовольное «Может быть, тут дело в какой-нибудь студентке? Которую тебе очень уж хочется обучать лично?»

Бр-р-р!

До сих пор мурашки по коже!

На экзамене у меня так дрожали руки, что камешки выскальзывали из пальцев. Я еле-еле склепала артефакт и, как на плаху, отправилась с ним к преподавательскому столу…

Магистр Алия поставила мне высший балл. Высший! Я долго смотрела в зачётку, не веря своим глазам, но оценка никуда не исчезла.

Я взлетела по ступенькам башни, чтобы похвастаться, распахнула дверь и… замерла на пороге.

Массивный письменный стол, обычно заваленный документами, был непривычно пуст. Ни одной бумажки или книги: пухлые тома аккуратно стояли в закрытом шкафу. Сам Рониур выглядел абсолютно спокойным. Не по-хорошему спокойным…

– Что-то случилось? – спросила я тихо, и тут же поняла, что не хочу слышать ответ.

Потому что вряд ли мой муж сейчас скажет: «Нет, всё в порядке, просто студенты разнесли несколько аудиторий, когда экспериментировали с огненным вихрем».

– Да, – ответил он, подошёл ко мне, обнял и крепко прижал к себе. – Мне нужно уехать.

– Уехать? – переспросила я, хотя смутно подозревала что-то подобное, увидев пустой стол. – Ты ведь ненадолго? – я почти перестала дышать, ожидая ответа.

Какого-нибудь хорошего ответа. Ну мало ли, может, у него очередные сборы или курсы, или где там тренируются боевые маги, шлифуя навыки. Но еле уловимое, неясное предчувствие беды не давало в это поверить.

– Не знаю, – ровно выговорил Рониур. – Наш король расторг помолвку с принцессой из соседнего государства, а она ждала обещанной свадьбы три года. Их император счёл это оскорблением и объявил войну.

– Войну?! – в ужасе прошептала я.

Все внутри смерзалось в тугой колючий ком, и он рос, рос, больно царапая, выдавливая воздух, мешая дышать. И разум тонул в липком страхе, и мысли тонули, кроме одной, что заполняла собой голову, рвала сердце на части: Рониур идет на войну…

– Нет! – крикнула я, чувствуя, как темнеет в глазах.

– Тише, Юлия, тише, – словно сквозь вату донесся родной хрипловатый голос.

Сильные руки подхватили меня, понесли. Рониур опустился в широкое кресло, усадив меня на колени, и крепко прижал к себе, покачивая и успокаивая, словно ребенка.

– Но почему ты? – горько спросила я. – Им что, больше некого отправить, кроме преподавателя академии?

– Смею напомнить, что ваш муж, леди Юлия, не только преподаватель академии, – с укором сказал Рониур, но по голосу было слышно, что он улыбается. – Но и боевой маг.

Да, знаю-знаю, один из сильнейших боевых магов королевства, а таких посылают в самое пекло. Туда, где «грязь, кровь, пот и постоянная опасность». Опасность и… смерть. От этой мысли стало так плохо, что я обвила его обеими руками и умоляюще заглянула в глаза:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Но с тобой же всё будет хорошо?

Я понимала, что говорю глупость, и всё-таки хотела услышать ответ.

– Конечно, можешь в этом не сомневаться.

Хотелось бы не сомневаться. Вот только на войне никто не застрахован.

Господи… Он должен рисковать собой, потому что один блудливый монарх не сдержал своего слова!

– Чёртов кобель! Женился бы на своей принцессе, раз уж обещал, и ничего бы этого не было! – с яростью прошипела я.

И заплакала.

Рониур молча покачивал меня, все крепче прижимая к себе и гладя по волосам. А я плакала, думая о том, что наверняка он мне многого не говорит, потому что не хочет пугать и расстраивать. И, возможно, дело обстоит куда серьезнее, и война будет длинной. И я не увижу его очень долго. Очень долго. И каково это, проснуться и не нащупать любимое плечо, не уткнуться в грудь, не прижаться крепко-крепко? Рониур заполнил собой всю мою жизнь, а что будет теперь? Пустота?

Думать о том, что он едет не в какую-нибудь там деловую поездку, а на войну, где каждую минуту подстерегает опасность, было невыносимо страшно.

– И когда нужно отправляться? – наконец спросила я дрогнувшим голосом.

– Завтра, – ответил Рониур, и я застыла, оглушённая.

Завтра. Значит, у меня нет времени – ни на то, чтобы толком проститься, ни на то, чтобы хотя бы привыкнуть к этой мысли. Хотя, будь у него даже месяц на сборы, разве смогла бы я смириться с тем, что его не будет рядом? На глазах снова выступили слёзы.

– Ну же, не плачь, – мягко говорил Рониур, сцеловывая горючие капли с моих щёк.

Его пальцы ласково, едва касаясь, скользили по спине.

Я развернула голову, и его губы прижались к моим губам. Поцелуй был долгий, неторопливый и томительно нежный, такой нежный, что щемило в груди. Он длился и длился, становился все жарче, глубже, отчаяннее. Желание кипело в крови, грохотало в висках, вырывалось коротким тяжелым дыханием.

С болезненной жадностью я вглядывалась в любимое лицо, вплетала пальцы в жесткие тяжелые волосы, гладила крепкую шею, широкие плечи, спину, и сама прижималась так сильно, словно пыталась запомнить руками, губами, глазами, всей кожей, всем своим телом каждый миллиметр его тела, его запах, его жар…

Запомнить вкус его губ, их сводящую с ума чувственность, их горячую влажность. Запомнить, как он дышит, как двигается, как темнеют его глаза, как покрывается испариной кожа.

Запомнить каждое мгновение, каждую секунду близости…

Все чувства, ощущения обострились в десятки раз, стали ярче, сильнее, пронзительнее. Давно куда-то делось кресло, и исчезла одежда, и прохлада простыней обжигала обнаженные тела. И качалось вокруг пряное марево неистовой страсти, наполненное стонами, шепотом, хриплым дыханием, словами любви.

Вспыхнуло и разлилось почти нестерпимым наслаждением с горьковатым привкусом разлуки.

Рониур уже уснул, а я не могла сомкнуть глаз. Лежать и смотреть в потолок или проливать слёзы, глядя на профиль на подушке, – нет, это точно плохая идея. И, кажется, у меня появилась хорошая.

Я слезла с кровати и на цыпочках пробралась в свою комнату. Давно я здесь не ночевала, оставалась в спальне у мужа, а тут только готовилась к занятиям и перебрасывалась парой слов с медведем.

– Эй, ты там не спишь? – тихо спросила я.

– Я никогда не сплю, – буркнул он недовольно.

– Отлично. А теперь послушай. Мне нужно сделать амулет удачи. Лучший из всех, какие только существовали в мире. Это очень важно, понимаешь? – горячо шептала я.

– Ну, лучший из всех, – хмыкнул медведь. – Для этого, знаешь ли, одного гениального рецепта мало. Нужно ещё, чтобы мастер был достойный. А не студентка-криворучка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Зря он это! Сейчас мне было вовсе не до его шуточек.

– Мой муж утром уходит на войну, – сказала я тихо. – Амулет для него.

– Ну и что тогда мы сидим болтаем? – мигом посерьёзнел медведь. – Давай начинать! Амулет сложный, до утра можем и не управиться.