Увести за 60 дней - Дарья Волкова

меня упорно не отпускала мысль, что я снова в амплуа «жрицы любви». Может, это знаки Вселенной? И мое истинное призвание – в этом?

Я запнулась о ковер, который покрывал лестницу, наверное, еще в те времена, когда тут отдыхали молодые родители Дани. И почувствовала, как мой локоть обхватили пальцы Данила. Я не смогла сдержать судорожного вздоха, и пальцы его разжались.

- Осторожнее, Лиля.

А я, опустив взгляд, разглядывала свои джинсы в пятнах от травы. Не льсти себе, Лиля. Жрица из любви из тебя такая же, как программист.

* * *

В номере на столике действительно стоял коньяк. И нарезанный лимон, посыпанный кофе с сахаром. И еще яблоко, тоже порезанное. И виноград. Красиво, в общем, сервировано.

- А ты человек слова… - я кивнула на столик, а потом зачем-то вытерла руки о джинсы. – Я прошу прощения за свой внешний вид, у меня на попечении пятнадцать детей, я иногда к вечеру забываю, как меня зовут – но они мне об этом регулярно напоминают.

Данил не улыбнулся. Вместо этого прошел и взял бутылку. Он наливал коньяк, а я на него смотрела. Вспоминала, почему в него влюбилась. Очень быстро вспомнила. Как мгновенно втюрилась в русую челку, падающую на высокий лоб, в ямочку на подбородке, в крупные красивые губы, в яркие голубые глаза. Все это было и сейчас. И джинсы на его бедрах по-прежнему ладно сидят, и плечи под серой толстовкой все так же широки.

Но это был другой человек, вдруг отчетливо поняла я. И коньячный бокал мне сейчас протягивал незнакомец.

Наши бокалы соприкоснулись.

- Ну, за встречу.

А что, отличный тост. И, главное, соответствующий ситуации. Я пригубила коньяк. Кажется, он был вкусный. Но вкуса я не различала.

Надо что-то сказать, наверное. Например, похвалить коньяк. Что-нибудь смешное рассказать про своих охламонов. Спросить про работу. В общем, продолжить светскую беседу, начатую в беседке с комарами. Надо только понять, куда бокал деть? Может быть, вот сюда, на столик?

Бокал у меня забрал Данил и вместе со своим поставил на столик. А потом он меня поцеловал. Светская беседа отменяется.

Я не слишком удивилась, если честно. Время удивляться было там, в беседке, когда Даня мне написал. Когда я поняла, что он в соседней беседке. Когда он пригласил меня прийти к нему вечером. А сейчас – сейчас удивления не было. Наверное, к этому все и шло. Наверное, я этого ждала.

Меня целовал человек, которого я люблю. А я ничего не чувствовала. Кажется, ничего. Нет, я чувствовала, что губы у него неожиданно твердые. Что пахнет от него коньяком и немного табаком. Что руки его, которые обхватывают мою шею, горячие. А в целом организме – никакого трепета. От первого поцелуя с любимым мужчиной.

Который, кстати, оказался коротким. А потом Данил переключил внимание с моих губ на другое. Сначала провел губами по шее, коснулся уха и… И вот тут я почувствовала! Еще как. А когда его язык влажно прошелся по моей шее – вот тут и появились пресловутые мурашки и слабость в ногах. Данил словно почувствовал во мне это перемену – и горячая ладонь переместилась мне на спину. Сразу под футболку. Вот тут к мурашкам и слабости присоединился жар. Именно там, где положено. Давление руки на пояснице прижало меня ровно тем самым местом, где разливался жар, ровно к тому самому месту на мужском теле, где было уже твердо. И я поняла, что одним поцелуями дело не ограничится.

И будет секс.

У меня в первый раз в жизни будет секс.

С любимым человеком. Так почему же преобладающее чувство, которое я испытываю – ошеломление? И где-то на его дне – паника?

Обдумать эту мысль я не успела. Данина рука с поясницы под футболкой поползла вверх. А его язык чертил какие-то знаки на моей шее. И думать в этом положении невозможно – если хотите, проверьте.

А потом Данил прижался ко мне ее плотнее, еще, еще… Так, что я вынуждена была сделать неловкий шаг назад. Потом еще один. И еще один. Через несколько неловких шагов спиной вперед мои икры уперлись во что-то. Это оказалась кровать, и мы на нее опустились. Точнее, упали.

«Надо сказать ему, что я девственница», - мелькнула в голове мысль, когда моя футболка быстро поехала вверх. Мелькнула и пропала – потому что Даня смотрел на меня. Смотрел на меня без футболки. Лифчик на мне под стать трусам – такой же отпугивающий, застиранный и уже утративший былую форму. Хотя надевала я его не то, чтобы слишком часто. Но вот сегодня почему-то нацепила. Я хотела что-то остроумное сказать про свое белье – ну, что-то на тему того, что важна не обёртка, а конфетка, но Даня меня опередил. Быстро наклонившись, он просунул руки мне под спину – и непрезентабельная обертка улетела куда-то на пол. А Данил снова стал смотреть на меня. И с каким выражением он это делал – я понять не могла. Но мне почему-то стало неловко, и мурашки уже натуральной гусиной кожей покрыли мою грудь. Я лежу перед тобой, и выше пояса джинсов на мне нет ни черта. Я тебе нравлюсь? Не нравлюсь? Почему ты ничего не делаешь и молчишь?!

И едва мои руки дернулись, чтобы прикрыться от этого невыносимого и непонятного взгляда – как руки Данила пришли в движение. Он в одно движение смял мои груди в горсть - и я задохнулась – так, будто этим движением он забрал из моей груди весь воздух. Движения его рук были напористые, жадные. И они мне одновременно и нравились, и… И его пальцы сжали мои соски, потом на смену пальцам пришли губы, перед моим лицом мелькнула русая макушка. И в этот момент соображать я перестала окончательно.

Он стаскивал с меня джинсы – и я приподнимала бедра, ему помогая. Слава боже, джинсы он стащил вместе с позорными трусами. А потом я смотрела, как торопливо раздевался сам Даня. Я уже видела его обнаженным, но сейчас все было иначе. Тогда, на даче его родителей, я смотрела на него словно в замочную скважину.