Зима мира - Кен Фоллетт

– Спокойной ночи, – сказал Вуди, выходя.

– До свидания, – сказала Джоан.

VIII

Грег Пешков был влюблен.

Он знал, что Джеки Джейкс купил ему отец, чтобы он помог загнать в ловушку Дейва Рузрока, но, несмотря на это, он влюбился по-настоящему.

Он расстался с девственностью через несколько минут после возвращения из участка, и большую часть недели они провели в постели в «Риц-Карлтоне». Она сказала, что пользоваться предохранительными средствами не нужно, потому что «все схвачено». Он очень слабо себе представлял, что бы это значило, но верил ей на слово.

Он никогда в жизни не был так счастлив, он обожал ее – особенно когда она оставляла свой тон маленькой девочки и проявляла острый ум и убийственное чувство юмора. Она соглашалась, что соблазнила Грега по уговору с его отцом, но призналась, что невольно влюбилась в него. Ее настоящее имя было Мэйбел Джейкс, и хотя она врала, что ей девятнадцать, на самом деле ей едва исполнилось шестнадцать, она была всего на несколько месяцев старше Грега.

Лев обещал снять ее в фильме, но, по его словам, он все еще искал подходящую роль. Искусно подражая русскому акценту Льва, она сказала: «Однако я думаю, искать-то он ищет, но в лепешку не расшибается».

– Наверное, не так уж много ролей есть для негритянок, – сказал Грег.

– Я знаю, в результате все кончится тем, что мне придется закатывать глаза и говорить: «Да, господин». Бывают же в пьесах и фильмах африканцы – Клеопатра, Ганнибал, Отелло, – но их обычно играют белые актеры. – Ее отец – он уже умер – был профессором в негритянском колледже, и литературу она знала получше Грега. – В конце концов, почему негры должны играть только черных? Если Клеопатру может играть белая актриса, почему Джульетта не может быть черной?

– Зрителям это показалось бы странным.

– Зрители бы привыкли. Они ко всему привыкают. Разве Иисуса всегда играет еврей? Никому нет до этого дела.

Она права, подумал Грег, но все равно так никогда не будет.

Когда Лев объявил, что они возвращаются в Буффало, – как обычно, в последнюю минуту, – Грег пришел в отчаяние. Он спросил отца, нельзя ли взять в Буффало и Джеки, но Лев посмеялся и сказал: «Сын, ты же не срешь там, где ешь. Сможешь встречаться с ней, когда снова приедешь в Вашингтон».

Несмотря на это, Джеки приехала в Буффало на следующий же день после них и поселилась в дешевой квартирке возле Кэнал-стрит.

Следующие две недели Лев и Грег были заняты тем, что принимали дела «Театров Рузрок». В конце концов Дейв продал их за два миллиона, четверть того, что предлагалось с самого начала, и восхищение Грега отцом еще возросло. Джеки забрала заявление, намекнув при этом в газетах, что приняла денежное вознаграждение. Грег был потрясен бездушием и наглостью отца.

И у него была Джеки. Каждый вечер он говорил матери, что идет гулять с мальчишками, а на самом деле все свободное время проводил с Джеки. Он показывал ей город, устраивал пикники на берегу, ему даже удалось одолжить моторную лодку и повезти ее кататься. Никто не связывал ее с той девицей в банном халатике, выходящей из номера в «Риц-Карлтоне» на расплывчатой фотографии в газете. Но чаще всего они проводили теплые летние вечера, занимаясь сексом – жарко, исступленно, с упоением, путаясь в протертых простынях на узкой кровати в ее маленькой квартирке. Они решили, что поженятся сразу же, как только станут достаточно взрослыми.

Сегодня он решил повести ее на бал в яхт-клуб.

Достать билеты было невероятно трудно, но Грег подкупил школьного приятеля.

Он купил Джеки новое платье – розовое, атласное. Грег получал от матери немало денег на карманные расходы, да и отец то и дело баловал его пятидесятидолларовой купюрой, так что у него всегда имелось больше денег, чем было нужно.

В глубине души он чувствовал беспокойство. Джеки будет на балу единственной негритянкой, не разносящей напитки. Сама она очень не хотела идти, но Грег ее уговорил. Мальчишки будут ему завидовать, но старшие могут принять враждебно. Начнутся перешептывания… Но красота и обаяние Джеки должны преодолеть предрассудки, думал он. Кто сможет устоять перед ней? А если какой дурак напьется и нахамит ей, Грег ему на кулаках растолкует, как надо себя вести.

Размышляя об этом, он услышал, как мама ему говорит не вести себя как влюбленный осел. Но не может же человек всю жизнь жить по указке матери.

Он шел по Кэнал-стрит во фраке и белом галстуке, предвкушая, как увидит ее сейчас в новом платье, а может, опустившись на колено, приподнимет подол, чтобы взглянуть на трусики и пояс с резинками.

Он вошел в дом – это было старое здание, поделенное на отдельные квартиры. На лестнице лежал старый вытертый ковер, пахло жареными специями. Он вошел в квартиру, отперев дверь своим ключом.

Пусто.

Это было странно. Куда она могла пойти без него?

С замершим сердцем он открыл шкаф. Там одиноко висело розовое атласное платье. Остальной ее одежды не было.

– Не может быть! – сказал он вслух. Что могло случиться?

На шатком деревянном столе лежал конверт. Он взял его и увидел свое имя, написанное аккуратным почерком школьницы. Его охватил ужас.

Трясущимися руками он разорвал конверт и прочитал короткое письмо:

«Мой дорогой Грег!

Последние три недели были самыми счастливыми в моей жизни.

В глубине души я понимала, что мы никогда не сможем пожениться, но так хорошо было мечтать об этом.

Ты чудесный мальчик и станешь хорошим человеком, если не во всем будешь следовать примеру отца».

Неужели Лев узнал, что Джеки живет здесь, и как-то заставил ее уехать? Он бы не стал этого делать. Или – стал бы?

«Прощай и не забывай меня.

Твой Подарок,

Джеки».

Грег скомкал письмо и заплакал.

IX

– Ты выглядишь замечательно, – сказала Ева Ротман Дейзи Пешковой. – Была бы я мальчиком, сразу бы влюбилась.

Дейзи улыбнулась. Ева и так была немножко влюблена в нее. И Дейзи действительно выглядела замечательно в льдисто-голубом шелковом платье из органди, от которого ее голубые глаза казались еще ярче. Нижний край платья спереди был отделан оборочками, закрывавшими ноги ниже щиколоток, а сзади задорно приподнимался до лодыжек, давая соблазнительную возможность взглянуть на ножки в тонких чулках.

Дейзи надела сапфировое колье матери.

– Это купил мне твой отец, – сказала Ольга. – Еще в те времена, когда хорошо ко мне относился. – Но поторапливайся, Дейзи, из-за тебя мы все опоздаем.

Ольга была в приличествующем старшему возрасту темно-синем платье, а Ева – в красном, что очень шло к ее темным глазам и волосам.

Дейзи спустилась по лестнице словно на крыльях счастья.

Они вышли из дома. Садовник Генри, сегодня исполняющий роль шофера, открыл перед ними дверцы черного сверкающего старенького «стутца».

Для Дейзи это был великий вечер. Сегодня Чарли Фаркуарсон должен сделать ей официальное предложение. Он преподнесет ей алмазное кольцо из фамильных драгоценностей – она его видела и одобрила, и его уже подогнали по размеру ее пальца. Она примет его предложение, и они объявят о своей помолвке всем присутствующим на балу.

Она села в автомобиль, чувствуя себя Золушкой.

Только Еве не нравилось то, что должно было произойти.

– Я думала, ты найдешь кого-нибудь более подходящего, – сказала она.

– Ты хочешь сказать, такого, который не позволит мне вертеть им как хочу? – ответила Дейзи.

– Нет, но больше похожего на тебя – яркого, обаятельного, интересного.

Это было необычно резкое для Евы высказывание: подразумевалось, что Чарльз – невзрачен, лишен обаяния и скучен. От неожиданности Дейзи не нашла, что ответить.

Ее выручила мать.

– Я вот вышла замуж за яркого, обаятельного и интересного, – сказала она. – И он сделал меня совершенно несчастной.

На это Ева ничего не ответила.

Когда машина подъехала к яхт-клубу, Дейзи мысленно поклялась вести себя сдержанно. Она не должна показывать своего торжества. Когда маме предложат вступить в Общество леди Буффало, она должна вести себя так, будто ничего необычного не происходит. И показывая девчонкам кольцо с огромным бриллиантом, она мило заявит, что недостойна такого замечательного человека, как Чарли.

Она сделает его еще более замечательным. Как только закончится их медовый месяц, они с Чарли займутся созданием своего конного завода. Через пять лет их будут ждать самые знаменитые скачки всего мира: Саратога-Спрингс, Лонгшам, Роял Аскот.

Лето переходило в осень, и когда автомобиль подъехал к пристани, уже опускались сумерки.

– Боюсь, Генри, что мы можем сегодня задержаться допоздна, – радостно сказала Дейзи.

– Ничего страшного, мисс Дейзи, – ответил Генри. Он обожал ее. – У вас сейчас такое прекрасное время…