Война (СИ) - Тимур Машуков

яркий пример рассуждений, что ведутся в каждом кабаке, на каждой завалинке… И как тут заставить их замолчать? Силой не получится, только хуже будет. Надо что-то решать, Ваше Величество!

Я поморщился, но сдержал закипающее во мне негодование. Ощущение, будто меня с размаху окунули лицом в грязь, что была делом моих же рук, не отличалось приятностью. Но мне хватало здравости рассудка признать, что во многом отец Никанор прав. Все мои заслуги перед империей могли быть перечеркнуты одной ошибкой. А значит, пока это ещё было возможно, требовалось её исправить. Я выпрямился, оглядев советников, задержался взглядом на князе Долгоруком.

— Что ж, вынужден признать, вы во многом правы. Но должен вам сообщить, что этот вопрос тревожит и меня. И если вам показалось, что я бездействую — могу вас в этом разубедить. Недавно я имел приватную беседу с уважаемым Сергеем Ивановичем на эту тему, и мы пришли к выводу, что необходимо встретиться с мадам Маргарет и обсудить все детали нашего официального развода, после которого она сможет покинуть стены Кожеозерского монастыря. Поскольку она является подданной Российской империи и учитывая некоторые нюансы, что привели нас к разрыву супружеских отношений, покинуть пределы империи она не сможет, но будет проживать в одном из поместий, принадлежащем роду Романовых, получит пансион, соответствующий её высокому положению и будет участвовать в воспитании нашего сына. Все эти условия будут озвучены ей князем Долгоруким.

Оживлённый гомон пронёсся по малой приёмной, и на меня устремились взгляды советников. Я поднял руку, призывая всех к тишине и продолжил:

— Более того, я прекрасно понимаю, что государство нуждается в императрице. Посему также сообщаю вам, что в скором времени после того, как произойдёт развод с Маргарет Йоркской, будет объявлено о моей помолвке с девушкой из древнего и уважаемого русского рода. На этом, полагаю, мы пока можем закрыть обсуждение этой темы. Давайте перейдем к другим делам, требующим нашего внимания.

И пока все приходили в себя от озвученных мною новостей и про себя гадали, кто же эта девушка, которой предстоит стать русской императрицей, я встретился взглядом с министром иностранных дел. Понял ли он, почему я не произнёс вслух имя его дочери — не знаю. Но для себя я решил — во-первых, мне нужно поговорить с самой Анной. Да, она ещё ребёнок, но если сама идея выйти за меня замуж покажется ей отталкивающей, принуждать её к этому и позволять делать это её родителям в угоду политическим выгодам я не стану. В конце концов, есть много достойных невест среди русских дворянских родов, и мало кто откажется от подобной чести. Ну, а во-вторых — пока миссия Долгорукого по решению вопроса с Маргарет не увенчается успехом, говорить о следующем браке вообще не имеет смысла.

Глава 19

Из темноты проступали очертания каменного ложа, на котором распростерлась едва различимая фигура. Чувствуя холод в груди, что зарождался в области сердца и ширился, растекаясь по всему телу, он приближался к ней, хотя всё его естество вопило от страха, требовало бежать, бежать отсюда без оглядки… Девушка, лежащая на камне, более походившем на древний алтарь, вдруг пошевелилась, потянулась всём телом, села и безошибочно нашла взглядом несчастного свидетеля её пробуждения. Её прекрасное лицо озарилось радостью, точно она увидела своего давно потерянного возлюбленного, девушка призывно протянула к нему тонкие руки… Весь её облик дышал чувственностью, страстью. Чёрные локоны струились по белоснежной коже, обнажённые груди волнующе колыхались при каждом движении, розовый язычок пробегал по алым губам. Но липкий ужас, охвативший его, заставил его мужской орган съежиться, так, что казалось, более никогда он не воспрянет, гордо налившись силой. Девушка уже покинула своё ложе, плавно покачивая телом, точно кобра перед броском, она шла к своему избраннику — или жертве… А он с оторопью, переходящей в панику, смотрел на её отражение в небольшом озерце, что разделяло их — и там видел нечто, совершенно не похожее на человека. Словно сотканное из клубившейся тьмы — не благородной черноты ночи, что дарит долгожданный отдых, а чего-то мерзкого, липкого, скрывающего в себе всё самое отвратительное, что только можно представить…

С мучительными стонами Бикбай метался по измятой, пропитанной потом постели, но вынырнуть из пучины кошмара не мог. Тонкие, почти прозрачные веки не могли скрыть лихорадочного движения глазных яблок, на пересохших, потрескавшихся губах выступали капельки крови. Силясь спастись, убежать от того ужаса, что терзал его, он вцеплялся пальцами в одеяло, судорожно сжимал руки, хрипло втягивая воздух воспаленным горлом… Обычно дежуривший у его комнаты лекарь, услышав подобные звуки, спешно прибегал и погружал пациента в более глубокие слои сновидений, где пропадали страшные образы, где не было ничего, как не было и покоя…

Наутро все повторялось: он слышал одни и те же вопросы, повторяемые на разный лад, усталым голосом монотонно отвечал на них, уже не стараясь никого ни в чем убедить. А ночью опять приходила она, Улем, древнее зло, с которым некогда сумел справиться могучий батыр, но увы — он не завершил своего подвига, не покончил тогда с этой жуткой девушкой, подпав под её ядовитые чары. И сейчас она терзала душу несчастного башкира, путая его мысли, лишая рассудка. И лишь то самое озерцо, чьи воды были рождены заветным живым родником, останавливало Смерть от последнего шага, после которого Бикбай бы потерпел окончательное поражение, превратившись… Во что она хотела его превратить, он не знал, но догадывался, что такая судьба хуже гибели, хуже того сумасшествия, что поглощало сейчас его разум.

Но, несмотря на весь ужас, что подстерегал его во сне, который возвращал его снова и снова в ту самую таинственную пещеру, он испытывал неодолимое желание снова попасть туда — уже не в своих видениях, а наяву. Чтобы завершить то, что не сумел великий Урал. Под силу ли это ему — измученному, больному — он не знал, но с глубоким отчаянием понимал, что больше некому остановить Зло. Долго ли будет сдерживать её живая вода? Как скоро она сумеет освободиться, чтобы сеять смерть и невзгоды? И никто, никто не верит несчастному Бикбаю!

Сегодня ставший уже привычным кошмар терзал его с удвоенной силой, и глаза Улем полыхали антрацитовой чернотой, затягивая его в свой омут. Но никто не приходил, чтобы в очередной раз помочь ему сбежать от жуткого видения. Собрав крохи душевных сил, частично замешанных на страхе — страхе за себя, за близких, за соплеменников, за глупых чужаков,