Страсть - Дженет Уинтерсон

Итак, с прошлым покончено. Я сбежал. Такое возможно.

Я думал о своей деревне и том костре, что мы устраивали в конце зимы, избавляясь от кучи ненужных вещей и радуясь предстоящей жизни. Восемь лет солдатчины канули в канал вместе с бородой, которая мне не шла. Восемь лет Бонапарта. Я видел свое отражение в стекле; то было лицо человека, которым я стал. За своим отражением я видел Вилланель — она вжалась спиной в стену, а какой-то мужчина преграждал ей путь. Вилланель наблюдала за ним спокойно, но ее плечи напряглись, и я понял, что она боится.

Его огромная черная фигура напоминала распахнутый плащ матадора.

Он стоял, расставив ноги. Одной рукой опирался о стену, а вторая лежала в кармане. Внезапно она быстро оттолкнула его; его рука так же стремительно вылетела из кармана и ударила ее по лицу. Услышав пощечину, я вскочил. Она нырнула под его руку, пролетела мимо и кинулась вниз по лестнице. Думая только о том, что обязан опередить его, я открыл окно и прыгнул в канал.

Я с шумом плюхнулся в воду, вынырнул весь в водорослях, поплыл к лодке и отвязал веревку. Когда Вилланель прыгнула в нее, как кошка, я велел ей грести и попытался перевалиться через борт. Она гребла, не обращая на меня внимания, а я волочился за лодкой, как ручной дельфин, которого держит человек с Риальто.

— Это он, — сказала она, когда я наконец залез в лодку и рухнул к ее ногам. — Я думала, он еще не вернулся; на моих шпионов можно положиться.

— Твой муж?

Она плюнула.

— Да, муж. Сальный и жирный мудак.

Я приподнялся.

— Он плывет за нами.

— Я знаю дорогу; как-никак, я дочь лодочника.

От поворотов и скорости у меня закружилась голова. Мышцы на ее руках бугрились так, что грозили прорвать кожу, а когда мы плыли мимо фонаря, я видел ее вздувшиеся вены. Она тяжело дышала и вскоре вымокла так же, как и я. Протока становилась все уже, и мы наконец уперлись в глухую белую стену. В последнюю секунду, когда я думал, что лодка треснет и развалится, как куча плавника, Вилланель описала немыслимую кривую и направила гондолу в узкую дыру мокрого тоннеля.

— Спокойно, Анри. Скоро будем дома.

«Спокойно»… Я никогда не слышал от нее такого слова.

Мы проплыли в ворота и уже собирались привязать лодку, как вдруг из темноты беззвучно выскользнул нос гондолы и я уставился в лицо повара.

Повар.

Складки, окружавшие его рот, раздвинулись в подобии улыбки. За прошедшие годы он стал намного толще; дряблые щеки напоминали дохлых кротов, а голова уходила в жирные плечи. Глаза превратились в щелки, а брови, и прежде широкие, стали напоминать пиявок. Он положил руки на борт лодки — пухлые руки, с натянутыми на костяшки перстнями. Красные руки.

— Анри, — сказал он. — Какая честь.

Вилланель удивленно посмотрела на меня; но побороть отвращения при взгляде на него она не смогла. Он заметил эту борьбу, прикоснулся ее руки — она поморщилась — и промолвил:

— Можно сказать, что Анри принес мне удачу. Благодаря ему и его маленьким фокусам меня взашей выперли из Булони и отправили в Париж присматривать за складами. Но я никогда ни за чем не присматривал без выгоды для себя. Анри, неужели ты не рад встрече со старым другом, которому повезло?

— Я не хочу иметь с тобой ничего общего, — ответил я.

Он снова улыбнулся, и на этот раз я увидел его зубы. Вернее, то, что от них осталось.

— Однако имеешь. Тебе явно приглянулась моя жена. Моя жена, — с нажимом повторил он. Потом его лицо приняло прежнее выражение, хорошо мне знакомое. Анри, ты удивил меня. Разве ты не должен быть в своем полку? Сейчас неподходящее время для отпуска. Даже если ты любимчик самого Бонапарта.

— Это не твое дело.

— Верно. Но ты ведь не будешь возражать, если я расскажу о тебе кое-кому из своих друзей, правда?

Он повернулся к Вилланели.

— У меня есть и другие друзья, которые будут рады узнать, что случилось с тобой. Друзья, которые заплатили кучу денег за то, чтобы с тобой познакомиться. Думаю, будет проще, если ты сейчас пойдешь со мной.

Она плюнула ему в лицо.

То, что случилось потом, я не могу понять до сих пор, хотя для раздумий у меня было много лет. Спокойных лет, когда меня ничто не отвлекало. Помню, после плевка он наклонился и попробовал поцеловать ее. Помню, он открыл рот и потянулся к ней. Его руки отпустили борт лодки, тело изогнулось. Его рука прошлась по ее груди. Его рот. Лучше всего я помню его рот. Бледно-розовый рот, пещера плоти; а там шевелится язык — точно червяка, показавшийся из дыры. Она оттолкнула его; повар, распластавшийся между двумя лодками, потерял равновесие, навалился на меня и чуть не раздавил. Он схватил меня за горло; Вилланель вскрикнула и бросила мне свой нож. Венецианский стилет, тонкий и жестокий.

— Бей в мякоть, Анри, как портовые!

Я схватил нож и вонзил его в мягкий бок. Повар откатился в сторону, я ударил его в живот и услышал, как нож пробил кишки. Клинок разозлился, что его вырвали из плоти, и я снова всадил его в тело, разжиревшее от долгих лет сытой жизни. Тело, вскормленное гусятиной и вспоенное кларетом, вскоре обмякло. Моя рубашка промокла от крови. Вилланель стащила его с меня — вернее, стащила наполовину, и я встал, твердо держась на ногах. Попросил Вилланель помочь перевернуть его; при этом она не спускала с меня глаз.

Когда мы перевалили повара окровавленным брюхом вверх, я разорвал крахмальную рубашку и посмотрел на его грудь. Такая же белая и безволосая, как плоть святых. Неужели святые и демоны так похожи? Соски у него — такие же, как губы.

— Вилланель, ты говорила, что у него нет сердца. Сейчас увидим.

Она выставила было руку, но я уже вспорол кожу своим серебряным дружком, таким охочим до крови. Вырезал в нужном месте треугольник и сунул в дыру руку — словно вынимал сердцевину из яблока.

У него было сердце.

— Вилланель, оно тебе нужно?

Она покачала головой и заплакала. Я никогда не видел ее в слезах — ни в ту лютую зиму, ни когда умирал наш друг. Ни в пасти униженья, ни когда она рассказывала о нем. Но теперь она плакала, и я обнял ее, уронив сердце между нами, и рассказал о принцессе, чьи слезы становились драгоценными камнями.

— Я испачкал тебе одежду, — сказал я, заметив на ней пятна крови. Посмотри на мои руки.

Она кивнула, а окровавленный кусок синего мяса лежал между нами.

— Анри, нам нужно отогнать лодки.

Но в борьбе мы потеряли оба своих весла и одно его. Она обхватила меня за голову, словно взвешивая ее, а потом крепко взяла за подбородок.

— Сиди спокойно. Ты сделал все, что мог. Теперь моя очередь.

Я сел, уронил голову в колени и уставился на дно лодки, залитое кровью. Мои ноги покоились в крови.