Лихие лета Ойкумены - Дмитрий Мищенко

— Росичи идут! Князь Острозор спешит на помощь!

Этого было достаточно, чтобы уличи собрались с духом, а утригуры потеряли и то, что имели. Потому что не только слышали, но видели: на них идут свежие ряды антской силы, и идут не от реки — перекрыли собой тот единственно возможный путь, который пусть и был ненадежный, все же, позволял в случае безысходности пробиться к Днепру, а там — и за пороги. Таким было повеление хана или без хана понимали: теперь вся надежда на собственную ловкость и на быстрые ноги коня. Кто пробьется до леса или оврага и сумеет смять лучников, которые прыскали до сих пор стрелами, тот и спасется. Поэтому и спасались кто, как мог.

XXII

Главный муж земли Трояновой, именуемый Мезамиром, имел завидный для таких, как князь Добрит, возраст — всего двадцать четыре года имел за плечами. Но он имел, кроме завидного возраста, еще душу: был, как и все анты, высокий и статный, и в отличие от многих — в беде добродетельный собой. А еще уверенный в себе, наделенный не по летам смелым и гордым умом. Тогда еще, когда был жив его отец, прославленный добрыми делами Идарич, пошел как-то старший сын вместо больного главы рода на созванный князем совет мужей и сразу же запомнился всем. Так как мудро повел себя среди старейшин и не уронил своей мудростью отцовой чести. Пока анты растили хлеб и заботились о твердынях на рубежах своей земли, опасаясь, прежде всего, вторжения аваров, каган аварский собрался с мыслями и решился побеспокоить их не только татьбой, которая стала уже притчей во языцех, но и странным, если не больше, посольством: желает, чтобы младший брат Калегул женился на княжеской дочери на Дулебах Данаей.

Услышав это, князь Добрит не знал, как быть. Дочь у него солнцу подобна. Отдать такую за обрина, живущего татьбой и является первым среди всех татей, почитающий жену за рабыню, все одно, что утопить собственноручно в реке. И ссориться с грозным Баяном тоже не хотелось. Откажешь такому — может пойти на антов всей ордой.

Не сказал послам аварским «нет», и не сказал «да». Сослался на то, что должен подумать, посоветоваться с дочерью, а тем временем созвал на совет главных своих мужей и велел мужам:

— Ищите спасения. Мой ум помраченный бедой, что грядет в мое жилище, я не способен найти.

Загомонили мужи. И жаловались не меньше, чем князь, и сочувствовали князю, а доходило до совета — разводили руками и говорили: не ведают, какое из двух бед хуже: когда отдадут князеву дочь в неволю к обрам или когда вынуждены будут биться из-за нее с обрами.

Тогда не кто иной, именно он, Мезамир, встал и обратился к членам совета с такой речью:

— Если князь и его люди считают достойным прислушаться к слову молодого среди них, я посоветую, что поделать.

— Говори его, свое слово, — спохватился князь, а вслед за ним закивали седыми головами и мужи.

— Мой совет такой, — и вовсе приободрился, воодушевленный этим, молодец, — сказать обрам, что князь Добрит соглашается отдать дочь свою за брата Баянова и одного из наиславнейших предводителей в его роде, а вместо княжны Данаи подставить Калегулу и всем, кто будет делать смотрины, отвратительных из девиц, что есть на Волыни или вне Волыни. Этого, думаю, должно хватить, чтобы брат кагана отвернулся от княжны, а у самого кагана не имелось оснований быть в гневе на антов.

Мужи отмалчивались момент-другой, наконец, заспорили. Одни говорили, что это не спасет, каган разгадает обман и вскипит гневом, другие нашли в себе мужество остановить их упреком: присоединяйтесь к этому совету, если своего не имеете, не видите, разве, в нем есть смысл.

Сразу трудно сказать, чей возьмет верх. Но мало-помалу прояснилось. На сторону Мезамира встали мудрые, и, что наиболее важным было, пожалуй, за его совет ухватился и сам князь. Все случилось так, как и предполагал Мезамир: сваты провели смотрины и след их простыл, а старый Идарич переселился вскоре из земли Дулебской на вечнозеленую поляну острова Буяна, юного мужа из рода Идарича признали достойным отца своего и приняли в круг княжеских советников.

Не забыл о Мезамире и князь Добрит. Ведал или не ведал он: между Данаей и Мезамиром давно идет к любви, однако не ограничился тем, что оставил его в числе мужей думающих, поставил вскоре стольником на место прославленного в родах дулебских его отца — Идарича. И Мезамир не заставил князя сомневаться в себе: подождал, пока пройдет год после смерти отца, и стал любимым мужем Добритовой Данаи.

Как весело гуляли тогда, сколько радости было в сердцах всех дулебов! Ибо такой прекрасной пары мир еще не видел, да и увидит не скоро.

Больно было князю Добриту, что, именно, зятя должен послать к обрам, не был уверен за зятя, этого никому не дано знать. Однако, когда призванный им Мезамир объявился в палатке и выпрямился во весь свой богатырский рост, нетрудно было заметить — что-то клонит его к зятю, заставляет верить, а иногда и вызывает сомнение. Жалел, что не Идарич стоит перед ним? А, наверное, да. Потеря этого мужа — еще свежа в сердце рана. Был бы Идарич, была бы и уверенность, что натрут обрам морды и обломают наставленные на антов рога. Кто-кто, а он умел делать это без меча и крови. Когда надо было позвать на помощь славян, сидящих на Чудь-озере, посылал Идарича, назревала необходимость склонить на ратное единство полян из-за Вислы, белых хорватов или приложить ум, чтобы не поступаться своим перед хитрыми и, как всякие хитрые, к коварным ромеям, вновь посылал Идарича. И везде он справлялся не хуже князя, а то и лучше, чем князь. Справится ли сын его Мезамир, да еще в таком смутном деле, с которым намерен послать его к аварам? — Мудрость свою показал уже, и не раз, но слишком молод годами, чтобы быть надежным в мудрости, и слишком горячий сердцем, чтобы везде и всюду ставить мудрость выше гордыни сердца.

— Проходи, Мезамир. Проходи и садись. Есть необходимость посоветоваться с тобой.

— Слушаю князя, однако и удивляюсь: почему только со мной.

— Не спеши, придет время — узнаешь. Для тебя, как мужа думающего, думаю, не тайна, что конечная цель обров — уйти за Дунай и стать щитом мезийским против славян.

— О том все говорят.

— Чем же объяснить, что идут разбоем, и не только на Тиверию, на уличей также? Могли же ромеи обратиться к нам, чтобы пропустили их наемников с миром. И обры тоже могли. Ведь до сих пор многим разрешалось ходить за Дунай беспрепятственно, хотя бы и тем же кутригурам.

— Потому что это обры, княже. Живут татьбой и не могут без татьбы, тем более сейчас, как решили уйти от рубежей славянской земли.

— Похоже, что да. И все же, думаю, есть необходимость встретиться с ними и постараться уговорить, чтобы забыли об этом своем намерении.

— Уговорить?

— А почему бы и нет?

— Татей не уговаривают, княже. Татей отучают от татьбы мечом и копьем.

— А им дали уже по мозгам. И здесь, на Днестре, и там, у уличей. Думаю, самое время пойти с посольством и сказать: если предпочитаете идти за Дунай, идите, мы откроем вам путь. Зачем рубиться и лить напрасно кровь?

Мезамир почувствовал себя неловко и потупил взор.

— Разве я спорю? Если надо, то пойду. Князь, надеюсь, потому позвал, что, именно, меня хочет послать к обрам.

— Да, именно тебя. С обрами идут кутригуры, и ты должен с ними тоже переговорить и тогда мудро посоветовать. Князь Волот поведал мне: ты подсказал кутригурам идти Тиверской землей так, чтобы и за Дунаем оказались, и у ромеев не было причин сетовать на нашу причастность к их переходу. Надеюсь, с обрами тоже не оплошаешь. Баян, рассказывают, муж гневный и с резонами не очень считается. Поэтому постарайся найти такие, чтобы и его убедить: всем нам выгодно разойтись мирно.

— Слушаю князя, — с рвением поднялся и подпер головой потолок Мезамир. — Когда велишь ехать?

— Желательно завтра. Впрочем, слишком спешить, тоже не следует. Подбери себе достойных антского посольства мужей, надежную охрану.

— Охрану, думаю, составит сотня, не меньше.

— Больше нет необходимости брать.

— Тогда пусть пойдет со мной брат Келагаст вместе со своей сотней.

— Почему же Келагаст? Он слишком молод, Мезамир, а там всякое может случиться.

— Молодость — не помеха, князь. Когда дойдет до меча и копья, именно она пригодится. А, кроме того, Келагаст брат мне, хочу, чтобы приучался и к посольству, и к рискованным путешествиям. Таким было повеление отца нашего: старший должен учить младшего, а младший — быть помощью для старшего.

Добрит не спешил соглашаться, и, в конце концов, решился и изрек:

— Пусть будет по-твоему. Об одном попрошу: берегите себя. Вы оба нужны земли Дулебской, а ты, Мезамир, еще Данае.

И провожал послов своих в тревожный путь — переживал за них, и проводил — не переставая переживать. Справятся ли? Обязанность, вон какая, а они такие молодые и дерзновенные оба. Зато Мезамир с Келагастом не очень сокрушались тем, что отправятся к самим аварам.