Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека - Михаил Попов

— Евмен.

— И тем не менее, взгляните на стены. Намек.

— Я уж смотрел, у вас прямо выставка, вызывающая зависть. И со вкусом каким.

— За вкус спасибо, только ведь не выставка, а «коллекция», — Леонтий Петрович поднял палец, — намек, откровенный намек. И как я мыслю дальше: человек этот, садист то есть, осведомлен о моих пристрастиях и занятиях. Может быть, даже бывал в доме. Иронию он выставляет свою этой книгой. Мол, знаю я тебя, нумизмата старого.

Петриченко, улыбаясь, покачал головой.

— Ирония в этом вещдоке, конечно, заключена, но не на то направлена, на что вы думаете.

— А на что?

— Понимаете, здесь, в романе в этом, описывается ситуация, похожая на ситуацию с нашим Романом. Там тоже похищают человека с непонятной целью и запирают. Только не парня, а девушку.

— Вот оно что?

— Да. Надо признать, что наш противник не чужд культуре, почитывает. Скорей всего, садист он идейный. Ход этот с «Коллекционером» не лишен изящества. Своеобразного, конечно.

С этими словами Петриченко открыл книгу и на внутренней стороне обложки обнаружил…

— Как в библиотеке! — воскликнул Леонтий Петрович.

— Похоже, но тут другое, — Евмен Исаевич вытащил из наклеенного карманчика листик тончайшей бумаги, сложенный вчетверо. Это был не библиотечный формуляр, это было…

— Послание, — прошептал Петриченко.

13

Георгий Георгиевич Кулагин обладал абсолютной транспортной памятью. Машина, как по гирокомпасу, шла по узкому каналу дачной дороги. Виды вокруг были уже не избыточно летние, а отчасти осенние. Покорно отсвечивали мелкие лужи, подвергшиеся прикосновению невнимательного августовского солнца. А вот и цель путешествия. Знакомые ворота. Было заметно, что Георгий Георгиевич волнуется. Несколько глубоких вздохов, массирование надбровий. Выбравшись наружу, озабоченно похлопал себя по карманам полупальто. Подошел к воротам, вернулся, закрыл машину. Опять подошел к воротам. Постоял немного. Внезапно угрожающе улыбнулся — видимо, явилась мобилизующая мысль — и нажал кнопку звонка.

— Вы?!

Муж Анастасии Платоновны был искренне удивлен. Но ни в голосе, ни в движениях ни тени паники. Как будто ничего опасного не произошло. Хочешь притворяться — ладно, притворяйся, очкарик. Посмотрим, насколько тебя хватит. Георгий Георгиевич внезапно изменил свой первоначальный план и отказался от лобовой атаки.

— Проезжал мимо, дай, думаю, зайду на кофеек.

— Всегда к услугам, — пожал плечами хозяин и отступил в сторону, давая возможность пройти гостю. Георгий Георгиевич решительно вошел, внимательно оглядываясь по сторонам.

Какой огромный все-таки участок. Как много укромных мест. И листья еще почти не облетели. В глубине, за темными тихими липами, угадывались какие-то дощатые строения. Гараж? Сарай?

— Проходите, проходите, — хозяин, изогнувшись, толкнул дверь. Вот наконец и она, та самая кухня. Вот и дверь на скандальный второй этаж.

— Садитесь. Я мгновенно.

Газовая горелка загудела, как сгущенный пчелиный рой. Муж Анастасии Платоновны, поймав дужку очков возле виска, внимательно рассматривал кофейные банки и коробки. Казалось, он полностью сосредоточился на этом занятии. Какова, однако, выдержка. Георгий Георгиевич в свою очередь рассматривал его. Итак, мужчина лет сорока, подтянутый, уверенный в себе. Насколько он старше Насти? А насколько старше я? — внутренне усмехнулся Георгий Георгиевич. И нервно забарабанил ногтями правой руки по крышке стола.

— Пожалуй, для утреннего часа лучше всего подойдет этот. Настоящий колумбийский.

— Скажите, Василий, а вы давно здесь живете?

Хозяин обернулся, помедлил с ответом, видимо, мысленно измеряя глубину подтекста. Усмехнулся.

— Довольно давно. Навряд ли вам это известно, так вот: вначале я был просто сторожем на этой даче. Я, знаете, из очень небогатой семьи, так что, поступив в аспирантуру и оставив основную работу, вынужден был подрабатывать. Уж не помню, кто мне посоветовал эту должность. Она меня замечательно устраивала. И деньги, и кров. Почему вы куртку не снимете?

— Это полупальто.

— Почему не снимете ваше полупальто?

— У вас не жарко.

— Да, август в нынешнем году с октябрьским оттенком. Сам я привык к спартанской обстановке, — ведя рассказ, бывший сторож мастерски орудовал у плиты, на него было приятно смотреть. — Одно только исключение — кофе, это моя непреодолимая слабость. Но, согласитесь, человек без слабостей — это уже и не вполне человек.

На стол легли два тонких блюдца, на них стали две не менее тонких чашки. Струя кофейного аромата лизнула ноздри Георгия Георгиевича, и он как бы очнулся, ибо до этого сидел, полностью превратившись в слух. Менее всего он интересовался рассказом кофевара, он пытался уловить звуки жизни, происходящей в глубинах дома.

Хозяин уселся во второе плетеное кресло.

— Ну, я ответил на ваш вопрос?

Какой-то мгновенный луч солнца сверкнул на золоченой переносице. Гостю, чтобы избежать необходимости что-то говорить, пришлось взяться за чашку. Сделав несколько глотков, он пришел в себя.

— И с Настей вы здесь познакомились?

— Извините, Георгий Георгиевич, тут вы уж вторгаетесь в сферы… Ну да ладно. И это вам поведаю, хотя интерес ваш, кажется, не вполне бескорыстен. С Настей я познакомился здесь. И здесь же ее соблазнил. Впрочем, это еще вопрос, кто кого… Например, Платон Григорьевич, батюшка Насти, считал как раз наоборот. Я ведь оказался здесь, будучи уже лет тридцати семи от роду. За спиною имел два до крайности нелепых брака. Лучшей жизненной школы, как вы знаете, не существует. Накладывает тиснение на душу. Одних девушек это отталкивает, и таких, слава богу, большинство. Других — натуры от природы утонченные и извращенные — наоборот, притягивает.

Муж Анастасии Платоновны с наслаждением отхлебнул из своей чашки. Разговором он, безусловно, тоже наслаждался. Георгий Георгиевич искал в этом наслаждении мазохистский отсвет и, как ему казалось, находил. Хотя, с другой стороны, откуда можно было знать, откровенен ли этот тип, может, он плетет историю, не имеющую ничего общего с реальностью.

— Однажды зимою приехала Настя сюда. Что-то у нее там в городе случилось. Жизненная неудача, говоря языком казны. Решила она уединиться. Но что такое уединение молоденькой, хорошенькой, познавшей интересные стороны жизни женщины? Для нее бегство от одного мужчины означает поиски другого.

Георгий Георгиевич почувствовал здесь намек в свой адрес, но сделал вид, что не понимает.

— Тем более что дача была нетоплена. Платон Григорьевич не посещал свой загородный дом зимою. Вот она, я имею в виду Настю, и пришла ко мне в сторожку.

— Сторожку?

— Ну да, вы ее, по-моему, неплохо рассмотрели, когда шли к дому. Там, за липами.

Сказать было нечего, Георгий Георгиевич потянулся к чашке.

— И вы ее соблазнили?

— Нет, разумеется. Не в этот раз. Тогда мы только разговаривали. Долго. Пили, извините за выражение, кофе. Потом она стала приезжать регулярно. Видимо, я сильно контрастировал с тем, кто стал причиною ее разочарования в жизни. И однажды это произошло. Потом стало происходить регулярно. Естественно, она забеременела.

— Ясно.

— Я был в отчаянье.

— Почему?

— Я мог лишиться места. Чем обычно кончаются такие контакты барских детей с прислугой.

Послышался непонятно откуда доносящийся звук. Георгий Георгиевич напряг свой слух.

— Но Платон Григорьевич решил по-другому?

— Платон Григорьевич решил эту ситуацию не так, как я мог ожидать.

Непонятный звук донесся снова. Если бы гость был внимателен, он бы различил следы беспокойства на челе хозяйского добродушия.

— Он заставил нас пожениться.

— Что значит «заставил»?

— Вы не знали Платона Григорьевича.

— Бог миловал.

— Вот именно. Он был не просто большой начальник, но и громадный человек. Глыба из самых матерых.

Звуки стали повторяющимися. Хозяин полностью овладел собой и продолжал вести разговор самым непринужденным образом.

— Хотите еще? В нашей ситуации он повел себя как сказочный царь. Дочь капризничает, за принцев идти не хочет, ну и пусть тогда выходит за первого, кто постучит в ворота города.

— Смешно.

— Не слишком. Меня вообще никто не спрашивал.

— Могу себе представить.

— Вряд ли. Вряд ли, дружище. Кофе, как я понял, вы больше не хотите.

— Сыт. — Георгий Георгиевич провел ребром ладони по горлу.

Хозяин продолжил свой рассказ:

— Брак, рожденный под столь сильным искусственным давлением, не может быть гармоничным. Вот вам и объяснение всех несообразностей нашей совместной жизни с Настей. Ведь вы приехали сюда, чтобы что-нибудь разузнать по этому поводу, а не из тяги к моему кофе.