Верни мои крылья (СИ) - Ветрова Татьяна

— Закрылки полностью. — Голос капитана перебивает голос техники. — Триста… двести…

Мы все ближе подлетаем к полосе, видим мерцание ярких ламп все более отчетливо. Они встречают, приглашают на посадку. Но внезапный громкий сигнал на весь кокпит, как сигнал бедствия, заставляет обоих вздрогнуть и с недоверием взглянуть друг другу в глаза, с нотками страха и ничем не прикрытой паники.

— Что за нахер? — вскрикиваю, крепко упираясь рукой в темную панель, нервным взглядом пробегаю по всем приборам, выискивая пищащую проблему. Натыкаясь на мигающую красную лампу передней стойки шасси, меня пробирает холодная дрожь. Паника накрывает внезапно, окутывает плотным одеялом, сотканным из страха, и оставляет одну лишь мысль: «Как остаться в живых?»

— Шасси! — кричит капитан, рефлекторно рукой отклоняя от себя РУДы и увеличивая мощность двигателей, снова поднимая огромный самолет в небо. На второй круг. Пролетая над взлетной полосой, взглядом провожая встречающие огни, капитан выходит на связь с диспетчером и пытается перекричать жуткий звук красной кнопки.

Бл*, к такому я не был готов…

— Диспетчер, это *** Airline, SU-612, у нас проблемы с передней стойкой шасси. Посмотрите, мы уходим на второй круг.

— *** Airline, SU-612, вижу вас, — молчание в несколько секунд кажется долгими минутами ожидания. — Черт, у вас нет передней стойки, створки закрыты.

— Ухожу на второй круг, — уверенно произнес капитан, задирая нос самолета вверх. — Попробуем запустить еще раз, если нет, готовьте аварийную полосу. Будем садиться на брюхо.

Да чтоб меня.

Он произносит все четко, твердо и до жути уверенно. Будто это не первая его аварийная посадка.

— Набирайте эшелон сто девяносто, следуйте ему, я уберу встречные самолеты, — голос диспетчера дрогнул.

— Эшелон сто девяносто, — и голос капитана тоже истончился. Скажу честно, ситуация — дерьмо и, кажется, до капитана это дошло только сейчас. — Марк, убери шасси.

Все стихает после того, как я поднимаю рычаг, и оставшиеся шасси уходят внутрь самолета, прячась за створками. Как будто ничего и не было вовсе, только вот удары сердца слышны слишком четко и тяжелое дыхание капитана, который расслабляет галстук.

— На сколько у нас хватит топлива?

— Примерно часа на полтора. Сейчас пересчитаю еще, — быстро хватаю журнал и выдвигаю небольшой столик, начинаю делать расчеты корявым от нервов почерком. — Да, один час двадцать минут. Не больше.

— Надо связаться с салоном, — трясущейся рукой капитан переключает кнопку для связи, на секунду закрыв глаза. Медленно выдыхает и вновь вдыхает больше воздуха, пытаясь скрыть свое волнение от пассажиров, мечтающих как можно скорее оказаться дома. — дамы и господа, говорит капитан, прошу не беспокоиться. Наш борт уходит на второй круг, аэропорт ставит нас в очередь ожидания на посадку. Авиакомпания приносит свои извинения за вынужденную задержку. Ориентировочное время прибытия…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Один час двадцать минут на высоте в несколько тысяч метров в неопределенном положении заставляет подумать о многом. Например, о том, что я наизнанку вывернусь, если, конечно, выживу, но любимую жену верну любым способом. Даже если придется находиться с ней под одной крышей и спать в соседней комнате, я готов.

— Будем садиться без передней стойки, время есть, хватит, чтобы приготовиться к аварийной посадке. Сейчас свяжусь с вышкой, будем решать, как лучше действовать, а потом придется объявить об этом пассажирам.

Слова, прозвучавшие как приговор, довольно резко возвращают меня в жестокую реальность, и первые несколько секунд я с трудом понимаю их суть. Мой мозг вновь и вновь отрицает страшную информацию, а взгляд пытается найти ответ в компьютере. Но тот, как назло, работает идеально. Ошибок нет, система их просто не видит. Я снова и снова перепроверяю все по несколько раз — результат тот же. Ситуация реально выходит паршивая. Ну а вишенка, пожалуй, в том, что никто и никогда не знает, как все пройдет. Будут ли жертвы или того хуже… даже страшно подумать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На данный момент наша задача — посадить самолет, и ради этого, ради себя, ради своего экипажа и пассажиров, мечтающих оказаться дома и обнять своих родных, я сделаю это.

— *** Airline, рейс SU-612, полосу готовят. Садиться будите в пену, — доносится из динамика голос диспетчера, и я мысленно представляю ВПП.

— Диспетчер вас понял. Марк, запомни главное правило при посадке, не задирай нос, иначе скорость упадет и нос рухнет на землю. Держим нос самолета прямо. — Слушаю и киваю как болванчик.

— Да, я понял. Не задирать нос.

Осознание всей ситуации приходит только тогда, когда я не обнаруживаю зеленого сигнала, отвечающего за переднее шасси. На протяжении часа мы усердно думали, как сесть, чтобы смягчить посадку и, самое главное, избежать жертв. Разработали ряд действий, согласно регламенту аварийных ситуаций, приняли решение о порядке этих самых действий, но только сейчас я понимаю, что капитан меня только отвлекал.

Но, черт возьми, помимо того что наша жизнь и жизни еще трехсот человек висят на волоске и только от нас двоих зависит исход, я понимаю, что может быть хуже. Хуже для меня, если все пройдет удачно. Нас немедля атакуют репортеры со всех каналов, информация мигом просочится в СМИ, и Лисенок узнает…

— Надо связаться с салоном. — Слыша эти слова, я простонал от мысли, какой кошмар творится сейчас в салоне, столько паники и страха у людей, которые возвращаются кто из отпуска, кто просто домой. За лишний час, что они провели в небе в полном неведении, перед ними сейчас пронеслась вся их жизнь.

— Справимся, капитан.

С этим пилотом я летаю меньше года, и сейчас ни грамм не сомневаюсь в его профессионализме. Это не первая его аварийная посадка, как я понял по речи и знаниям, и для меня огромная честь летать с таким капитаном. Особенно на «королеве неба», которая весит почти двести тонн, и посадить такую птичку в аварийной ситуации чрезвычайно тяжело.

— Конечно, справимся. А пока связь с салоном. — Капитан глубоко вдыхает-выдыхает, на секунду снова прикрывает глаза и как ни в чем не бывало произносит, согласно в инструкции: — Дамы и господа, у нас небольшая техническая неисправность. Во время посадки я очень прошу вас сохранять спокойствие в салоне и исполнять все инструкции бортпроводников. Сейчас нам необходимо ваше сотрудничество. Посадка пройдет в аварийном режиме, в аэропорту уже идет подготовка к принятию борта. Прошу вашего понимания и уважения к персоналу, настоятельно рекомендую не расстегивать ремни безопасности, пока не прозвучит команда. По требованию бортпроводников вы должны принять защитную позу и оставаться в этом положении до полной остановки самолета.

— Капитан, пора. — Чувствую, как мышцы деревенеют от поступающего страха, на теле выступает холодный пот и нервы просто на пределе. И почему именно сейчас я так остро ощущаю весь спектр эмоций?

— Диспетчер, *** Airline, SU-612, прошу разрешения на аварийную посадку.

— Аварийное оборудование готово, *** Airline, SU-612. Снижайтесь до ста шестидесяти пяти.

— Вас понял, снижаюсь до ста шестидесяти пяти. — Капитан выставляет нужную высоту и медленно опускает рычаг закрылок, сбавляя скорость. Обычно это делаю я, но сейчас капитан всецело берет управление на себя. И, черт возьми, я искренне ему за это благодарен.

— *** Airline, SU-612, полоса залита пеной, рядом дежурят машины пожарной и скорой помощи. Ваша полоса левая, снижайтесь до пяти тысяч футов, посадку разрешаю. Удачи вам, ребят, — проскрипел голос диспетчера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пять тысяч — это так мало. Это ничто…

— Марк, держим нос самолета параллельно полосе как можно дольше, баки не полностью пусты, может начаться возгорание при ударе о землю.

— Надо замедлиться! — кричу капитану, ожидая приказа на выпуск закрылок.

Мы слишком низко… Слишком опасно.

— Закрылки на два.