На «Свободе». Беседы у микрофона. 1972-1979 - Анатолий Кузнецов

Его двойник, родившийся на пару сот метров правее, подрастет и обнаружит, что для всех его безграничных потребностей передвижения отведен вот таку-сенький пятачок «от сих до сих», огороженный колючими проволоками под высоковольтным напряжением, вспаханными полосами, минными полями. Сотни тысяч вооруженных до зубов охранников и сторожевых собак заняты единственно одним: «Не пущать!» Чего не пущать? Проявления закона жизни, естественной потребности, инстинкта. Не прихоти, нет, отнюдь нет — инстинкта. Это точно так же, как, скажем, запретить разговаривать. Поставить через каждые десять метров стража, и кто скажет слово — стрелять!

При таком нелепом положении живому нормальному существу остается одно из трех. Первое: послушная неподвижность до гроба, с воспаленным и щемящим до звериного воя, подавленным инстинктом. Второе: если этот инстинкт особенно велик — то смерть (в конце концов, есть же звери, которые в неволе жить не могут, умирают; нередко кончают с собой и узники в тюрьме). Третье: бежать. Любой ценой, любым путем. Одному удается получить позволение на кратковременную вылазку за стену, он там, бывает, остается, другой бежит напролом. Большое число застреленных или искалеченных при попытке перейти Берлинскую стену — это ведь все восточные люди, не западные. Факт настолько очевидный и настолько не укладывающийся ни в какое понимание, что одного его, этого единственного факта, было бы достаточно для заключения, что здесь происходит что-то ненормальное, какая-то беда.

Пришельцы из другой звездной системы, угоразди их приземлиться аккурат на какой-нибудь социалистической пограничной полосе, увидя первым делом такой факт, переглянулись бы между собой и сказали: «А на этой-то планете разумной жизни пока нет, они еще в стадии дикости».

И на богатом дикарском приеме у восточного короля пришельцев бы не удовлетворил ответ: «Наши людишки дураки, они не понимают, что родились в самом счастливом месте, потому пришлось построить забор и тратить, к несчастью, бешеные средства, чтобы подстреливать тех, кто бежит».

На это ведь есть по-детски простое возражение: «Коль так, то не лучше ли им позволить убедиться на собственном опыте? Да вы их пустите, пущай себе идут, помыкаются, хлебнут горя, убедятся, что действительно были дураки, — и вернутся. Если правда, что у вас так хорошо. Зато, вернувшись, они будут вас вдвойне уважать, а не ненавидеть, как теперь. И бешеных средств тратить не надо, на эти средства лучше бы дома, там, или гостиницы построили, миллионы сторожей-дармоедов лучше бы сеяли хлеб или делали водопроводные краны; мясом, которое жрут сторожевые собаки, лучше накормить детей».

Что бы на это ответил восточный король? Ну как вы думаете, что тут умному, нормальному, мудрому человеку ответить? А вот что он ответил: «Да что вы ко мне прицепились? Что вас так тянет за границу? Вот вся моя семья и мои дети не ездят за рубеж и даже не хотят! Неинтересно!»

Вот что, оказывается. Главному идеологу 250-миллионого народа «неинтересно». Видимо, он начисто лишен одного из кардинальнейших людских инстинктов. Его в таком случае обидела судьба. Ему ведь в самом деле, ему искренне «неинтересно». И он не может вообразить, что кому-то это почему-то интересно. Ну и, естественно, он делает логичный вывод: если уж ему, такому умному, самому главному идеологу, неинтересно, то другим уж и подавно должно быть неинтересно. А у кого интерес есть — то это грех, нарушение, преступление.

Ничто не ново под луной. Было в истории много обиженных богом фанатиков, дорвавшихся до власти, которым было «неинтересно» то или это, а потому оно объявлялось запретным. Главным идеологам Средневековья были неинтересны мирские радости, развлечения, танцы, сжигали на кострах разных Эсмеральд как ведьм, а скоморохам вырывали языки. Одному чудаку недавно неинтересны были поиски в живописи и, посмотрев картины, которые были непохожи на те, понимать которые он научился по картинкам в начальной школе, он очень лаялся матом и обзывал почему-то художников «педерастами», после чего просто взял да запретил рисовать то, что ему «неинтересно». Это было в его власти, потому что тогда ОН был главным идеологом 250-миллионной страны. Самое печальное, что он был искренен, да, искренен. Он так искренне, так по-детски крепко верил, что он — умнее всех на этой земле.

Это была его ошибка. Не он был самый умный на Земле. Самый умный человек всех времен, всех народов всей истории человечества знаете кто? Мао Цзэ-дун. Не верите? А вы поезжайте в Пекин, спросите. Да, впрочем, я забыл, что вам ездить неинтересно. Когда никуда не движешься, ни с чем не сравниваешь, то так здорово, так убедительно, так неопровержимо становится ясно, что ты умнее всех, твой огород лучше всех, а твой дом и есть центропуп Вселенной, которая вокруг него оборачивается.

Не без внутреннего содрогания, но вполне логично я думаю следующее: ну хорошо, а что, если, не дай бог, главным идеологом человечества когда-нибудь оказался бы человек импотентный, которому не то что там путешествовать неинтересно, а неинтересно — любить? Или слепой и ему неинтересно — смотреть? Или глухой и ему неинтересно слышать? Или неинтересно — черт возьми, ну, купаться? Ревматизм у него будет, радикулит, водобоязнь. Тогда, видимо, пограничников поставят на пляжи, на берега рек, морей и прочих водоемов? Это отнюдь не дикая фантазия. Если за границу путешествовать неинтересно, то почему в море купаться интересно? Почему для входа на пляж до сих пор не нужны визы, заседания специальных купально-выездных комиссий, специальные паспорта, анкеты с фотографией и так далее, и так далее. Предлагаю такие вопросы тем, кому еще не совсем неинтересно мыслить.

29 декабря 1973 г.

Крылатые слова

Эту беседу я хотел бы начать чем-то вроде игры в загадки. Я буду читать цитаты из разных, совершенно случайно подвернувшихся печатных изданий, а вы попытайтесь определить — не сам источник, куда уж там, книг на свете миллиарды, — но хотя бы примерную область, хотя бы приблизительную тематику того печатного издания, откуда эта цитата взята.

Например, если я прочту: «В начале сотворил Бог небо и землю», то, я думаю, даже самый неграмотный человек, даже ребенок скажет, по меньшей мере, что это — из какой-то книги религиозной, по-видимому. Правильно. Добавлю только по секрету, что это — первые слова Библии. Теперь начнем.

Вот такая цитата: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Тут нечего и гадать, это товарищ Сталин, как раз в тот период, когда расстрелы стали обычной повседневностью, от голода умерло 7 миллионов, в концлагеря было посажено 15 миллионов человек. Пожилые люди не дадут мне соврать: тогда эти крылатые слова звучали на всех перекрестках, и надо признаться, это все-таки лихо было сказано.

Теперь загадка чуть потруднее. Читаю: «Я хотел бы обнять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни…» Кто бы это мог сказать? Очень хороший человек, Феликс Эдмундович Дзержинский, Железный Феликс, первый глава и основатель того учреждения, которое последовательно называлось ЧК, ГПУ, НКВД, а сегодня КГБ. Прекрасной Мечте Дзержинского не суждено было полностью осуществиться: он умер, так и не успев обнять своей любовью все человечество, но некоторую часть его, вы знаете, он все-таки обнял — и довольно-таки основательно согрел. Почему эти замечательные слова не высечены на пьедестале памятника Дзержинскому на Лубянке или хотя бы уж над воротами Лефортовской тюрьмы, что ли? Позвольте, я повторю для лучшего усвоения эту цитату, в которой все сказано так от сердца, что прямо из каждого слова каплет кровь: «я хотел бы обнять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни» (Ф. Дзержинский, «Дневник и письма к родным», издание 1958 г., Москва, стр. 126).

Теперь, после цитаты высокой и святой, я хочу привести мысль крамольную. «Наука и искусство могут добиться полного расцвета только при самой широчайшей свободе личности и свободе общества». Полагаю, что если это написать на куске картона, выйти и усесться с ним, скажем, на ступенях Лобного места на Красной площади, то через пять минут вы уже будете в приемной отделения милиции. Но высказывание это принадлежит отнюдь не НТС или каким-то злобным агентам империализма, а опубликовано в газете «Правда» от 22 сентября 1969 года за подписью первого секретаря ЦК КПСС. Здесь, я полагаю, вы этого совсем не угадали, как не угадали бы и работники милиции. А стыдно. Зато следующие выдержки — и по стилю и по мыслям — не представляют ни малейшей трудности. Читаю. Откуда это?

«С каждым днем богаче и краше становится жизнь нашей цветущей Родины, идущей в авангарде передового человечества в великой борьбе за мир и безопасность всех народов», «постоянное повышение благосостояния трудящихся является одной из основных задач коммунистической партии и советского правительства», «все советские люди повседневно ощущают эту работу в непрерывно растущем экономическом могуществе нашей страны».