Младший брат - Кори Доктороу

Оушн-Бич находится за парком Золотые Ворота. На голых склонах отвесной скалы чудом примостились дорогие дома. Сверху видно, что вода напротив узкого пляжа усеяна медузами и бесстрашными (безумными) серферами. Возле кромки берега из мелководья выступает белый каменный остров, именуемый Сил-Рок, «Тюленья скала». Когда-то на нем было лежбище морских львов — и их отхожее место, потому и поверхность его со временем окрасилась в белый цвет, — пока диковинных зверей не переселили в район Рыбацкой пристани, поближе к туристам.

С наступлением темноты Оушн-Бич пустеет. Ночью здесь всегда холодно, и если вдобавок не остережешься соленых брызг прибоя, продрогнешь до костей. Берег усыпан острыми камнями, меж которых попадаются осколки разбитых бутылок и торчащие иглы брошенных наркоманами шприцов.

В общем, стремное местечко для тусовки.

Это меня осенила идея прихватить брезентовые подстилки и перчатки. Джолу сообразил, где достать пиво — оказывается, приятель его старшего брата, Хавьера, заправлял целым бизнесом по продаже алкогольных напитков малолеткам — за определенную переплату поставлял сколько хочешь пива в коробках со льдом на уединенные пикники и вечеринки. Я ухнул на это дело существенную часть денег, заработанных на индинете, и чувак прибыл точно в договоренное время, восемь вечера, когда после захода солнца уже минул добрый час. Он выгрузил из пикапа шесть пенопластовых кулеров и отнес их в развалины бани. Даже оставил один порожний для пустых бутылок.

— Вы тут особо не шумите, пацаны, — напутствовал нас на прощание поставщик пива, касаясь пальцами края своей ковбойской шляпы. Это был жирный полинезиец с широко улыбающимся ртом и в стремной майке, из-под которой вылезали черные волосы у него под мышками, на животе и плечах. Я достал закатанные в рулон купюры и отсчитал ему нужное количество двадцаток — сто пятьдесят процентов наценки приносили барыге неплохой навар.

Он посмотрел на мой рулон.

— Знаешь, мне ничего не стоит забрать это у тебя, — сказал полинезиец, не переставая улыбаться. — Я ведь плохой дядя.

Я спрятал деньги в карман и молча уставился на него. Светить свои бабки, конечно, дешевое пижонство, однако дело сделано, и надо быть готовым постоять за себя.

— Не боись, я тебя на понт беру, — успокоил он. — А ты не будь лохом, а то без денег останешься.

— Спасибо. — Я перевел дух. — Я специально налом пользуюсь, чтобы дээнбисты по кредитке не вычислили.

Улыбка полинезийца стала еще шире.

— Ха-ха! Дээнбисты копам в подметки не годятся. Эти долболобы мышей не ловят.

Я перевел взгляд на пикап, где за ветровым стеклом красовался «фастрэк». Вряд ли этому барыге осталось долго гулять на свободе.

— У вас сегодня и девчонки, наверное, будут? Вы ж сюда не просто пивка попить забрались?

Я не ответил и только помахал ему рукой, будто он уже собрался уезжать, что вообще-то от него и требовалось. Полинезиец намек понял и наконец убрался, не переставая улыбаться.

Мы с Джолу спрятали кулеры в камнях, подсвечивая себе светодиодными фонариками. В каждый ящик мы положили по светодиодному брелку, чтобы ночью в их белом сиянии было легче выкопать из-подо льда бутылки.

Ночь выдалась пасмурная и безлунная. Уличные фонари стояли слишком далеко, чтобы их свет достигал нас. Я понимал, что в инфракрасном оптическом прицеле нас будет видно не хуже, чем языки пламени, но, так или иначе, наше многолюдное сборище все равно не пройдет незамеченным. Оставалось надеяться, что его примут за обычную попойку на морском берегу.

Вообще-то я не увлекаюсь алкогольными напитками, а курение сразу возненавидел с тех пор, когда в четырнадцать лет начал регулярно участвовать в тусовках с пивом, травкой и экстази (однако время от времени не прочь полакомиться шоколадным пирожным с намешанным в него хэшем). Экстази действует слишком медленно — жалко гробить оба выходных на то, чтобы сначала поймать кайф, а потом прийти в себя. Пиво, в общем, ничего, но я от него не в особом восторге. Мне больше нравятся громадные, навороченные коктейли в шесть слоев, какие подают в керамических волкано, с пламенем посередине и пластмассовой мартышкой на ободке, — но главным образом из-за того, что это целый спектакль.

И мне нравится состояние опьянения. Но не нравится состояние похмелья, а оно наступает каждый раз, когда я выпью. Хотя, возможно, виной тому вся эта смесь, которую подают в керамических волкано.

Однако нельзя приглашать народ на тусовку и не выставить хотя бы ящик-другой пива. Тебя не поймут. Надо же как-то подогреться, расслабиться. Конечно, иногда люди делают глупости от переизбытка пива, но среди моих приятелей автовладельцев замечено не было. Человеческой натуре по жизни свойственен идиотизм, а все остальное — пиво, травка и прочее — лишь сопутствующие факторы.

Мы с Джолу открыли по пиву — «Анкор Стим» для него и «Бад Лайт» для меня — и чокнулись бутылками, усевшись на большой камень.

— Ты назначил своим в девять? — спросил я Джолу.

— Ага.

— Я тоже.

Некоторое время мы пили в тишине. Среди наших припасов «Бад Лайт» содержал меньше всего алкоголя. Сегодня мне понадобится трезвая голова.

— Тебе когда-нибудь бывает страшно? — снова спросил я Джолу.

Он повернулся ко мне.

— Нет, чувак, мне не бывает страшно. Мне страшно всегда. Страшно с той минуты, как взорвалась бомба. Зато мне бывает так страшно, что я боюсь вылезти из-под одеяла.

— Тогда зачем ты занимаешься этим?

Джолу усмехнулся.

— Вон ты к чему. Может, я и перестану заниматься этим, и довольно скоро. То есть мне прикольно помогать тебе. Просто здорово. Я никогда в жизни не участвовал в таком важном деле. Но, Маркус, братишка, я должен сказать тебе…

Джолу запнулся и замолчал.

— Что? — Я догадывался, какое признание сейчас последует.

— Я не могу заниматься этим, — решился Джолу. — Ну, еще месяц, может, протяну, но не больше. Я выдохся. Это слишком опасно. Надо быть шизанутым, чтобы пытаться опустить ДНБ. Реально, конкретно шизанутым!

— Ты говоришь прямо как Ван, — сказал я с невольной горечью в голосе.

— Нет, послушай, я не качу на тебя бочку, ты не думай! — горячо заверил меня Джолу. — Наоборот, я тебя очень уважаю, ты гигант! А я слабак. Но не могу так больше, хоть убей!

— Так что ты решил?

— Я решил завязать. Буду жить, как обычные люди, и ждать, когда все нормализуется само собой. Снова начну пользоваться Интернетом, а в икснет буду залезать только ради игр. То есть я решил завязать. Больше я с тобой не работаю.

Я не знал, что сказать, и промолчал.

— Я понимаю, что типа бросаю тебя, — опять заговорил Джолу. — Мне от этого не сладко, поверь. Я бы хотел, чтоб мы с тобой вместе завязали. Ты не можешь вести войну против правительства США. Ты обречен на поражение. Стену головой не прошибешь, сколько ни бейся.

Он хотел услышать от меня что-нибудь в ответ. Мне хотелось сказать ему: «Черт тебя подери, Джолу, и спасибо за то, что бросаешь меня! Ты, конечно, забыл, каково нам было, когда нас забрали дээнбисты? Ты забыл, какой была наша жизнь до того, как они пришли и все поломали?» Но Джолу хотел услышать от меня совсем другое. Он хотел услышать от меня то, что услышал:

— Я все понимаю, Джолу. И уважаю твой выбор.

Джолу допил свое пиво, достал из кулера новую бутылку и отвернул пробку.

— Ты еще не все знаешь, — сказал он.

— Вот как?

— Не хочется говорить об этом, но тогда ты лучше поймешь, почему я так поступаю.

— Что еще, Джолу, что?!

— Мне жутко не хочется говорить об этом, но ты белый. А я — нет. Белые попадаются с кокаином, и их направляют на лечение. А если у коричневого при обыске найдут крэк, его засадят в тюрьму на двадцать лет. Белые при виде копов на улице чувствуют себя в большей безопасности. Коричневые видят копов на улице и ждут, что их сейчас станут обыскивать. Когда мы засыпемся, ДНБ отнесется к тебе и ко мне по-разному. У нас в стране закон был, есть и будет против таких, как я.

Мне было обидно выслушивать от Джолу эти несправедливые слова. Я не выбирал себе цвет кожи и не чувствовал себя более крутым из-за того, что родился белым. В то же время я понимал, о чем говорит Джолу; когда в Мишн-дистрикт копы останавливают прохожего и просят предъявить документы, то, вероятнее всего, этот человек не белый. Как бы я ни рисковал, Джолу рисковал больше меня. И как бы строго меня ни наказали в случае провала, Джолу накажут строже.

— Не знаю, что и сказать, — пробормотал я.

— А тебе и не надо ничего говорить, — ответил Джолу. — Я просто хотел, чтобы ты знал и понимал меня.

Я увидел, как по тропинке вдоль берега к нам приближаются люди. Это были друзья Джолу, два мексиканца и девушка, которая встречалась мне и прежде, — невысокая, прикольная на вид, постоянно в аккуратных очках в черной оправе в стиле Бадди Холли; они делали ее похожей на героиню кинофильма для подростков, всеми отверженную студентку художественного колледжа, которую в итоге постигает ошеломительный успех и всеобщее признание.