Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Хаггард

Сумерки сгущались. Король оглядел небо, будто опасаясь дождя, потом что-то шепнул Бабембе, который кивнул головою и направился к моему столбу.

– Белый господин! – сказал он. – Слон желает знать, готов ли ты, так как скоро станет слишком темно для стрельбы?

– Нет, – решительно ответил я. – Я буду готов не раньше чем через полчаса после заката солнца, как это было условлено.

Бабемба отправился к королю, потом снова вернулся ко мне.

– Белый господин! Король говорит, что уговор остается уговором и он сдержит свое слово. Только ты не должен бранить его, если стрельба будет плохой. Он не знал, что вечер будет таким пасмурным, так как в это время года редко бывает гроза.

Становилось все темнее и темнее. Мы были словно среди лондонского тумана. Густые толпы народа казались берегами, а стрелки из луков, сновавшие взад и вперед, готовясь к стрельбе, – тенями подземного царства. Раза два блеснула молния, сопровождавшаяся после некоторой паузы отдаленными раскатами грома. Воздух становился душным и тяжелым. Никто в толпе не говорил и не двигался. Даже Самми прекратил свои стоны, – я полагаю, потому, что выбился из сил и лишился чувств, как это бывает с осужденными перед самой казнью. Все носило какой-то торжественный отпечаток. Природа, казалось, присоединилась к общему настроению и приготовила для нас величественный покров…

Наконец я услышал звук луков, вынимавшихся из колчанов, потом пискливый голос Имбоцви:

– Подождите, пока не поднимется вот это облако, – говорил он. – За ним есть свет. Тогда вам будет виднее.

Облако начало очень медленно подниматься. Из-под него полился зеленоватый свет.

– Можно ли стрелять, Имбоцви? – спросил голос начальника стрелков из лука.

– Нет еще, нет. Не стреляйте до тех пор, пока народ не сможет видеть, как они умрут.

Облако поднялось еще выше. Зеленоватый свет, отбрасываемый заходящим солнцем, превратился в огненно-красный и отражался на густой черной туче вверху. Казалось, будто весь ландшафт пылал, между тем как небо над нами носило по-прежнему чернильный оттенок. Снова сверкнула молния, осветившая лица многотысячной толпы зрителей. Эта вспышка молнии, казалось, зажгла край нависшего облака. Свет становился все сильнее и сильнее, все краснее и краснее.

Имбоцви издал звук, похожий на шипение змеи. Я услышал звон спущенной тетивы, и почти в этот самый момент в мой столб, как раз над моей головой, вонзилась стрела. Приподнявшись немного, я легко мог коснуться ее головой. Я закрыл глаза. Мне начали представляться разные странные вещи, о которых я уже давно забыл. Все как бы поплыло вокруг меня. Среди напряженного молчания я слышал тяжелый топот ног какого-то животного, будто бежал внезапно потревоженный большой жирный олень. Кто-то испуганно вскрикнул – это заставило меня открыть глаза. Прежде всего я увидел отряд диких стрелков, поднявших свои луки. Очевидно, первая стрельба была пробной. Потом я увидел высокую фигуру, сидевшую на белом быке, который быстро бежал по направлению к нам через проход, шедший от южных ворот рыночной площади.

Я понимал, конечно, что это бред, так как эта фигура была удивительно похожа на брата Джона. Та же длинная седая борода, та же сетка для ловли бабочек, которой он, казалось, погонял быка. На нем был венок из каких-то цветов, которыми были также украшены большие рога быка. По обеим сторонам его, спереди и позади, бежали девушки, тоже украшенные венками. Это не что иное, как видение… Я снова закрыл глаза, ожидая роковой стрелы…

– Стреляйте! – послышался писк Имбоцви.

– Нет, не стреляйте! – закричал Бабемба. – Догита пришел!

Последовала короткая пауза, во время которой я услышал звук падавших на землю стрел. Потом из нескольких тысяч ртов вырвался крик:

– Догита! Догита пришел, чтобы спасти белых господ!

Я должен сознаться, что после этого мои нервы не выдержали, и я на несколько минут потерял сознание.

Во время моего обморока мне казалось, что я говорю с Мавово. Было ли это на самом деле или только пригрезилось мне – не знаю, так как я потом забыл спросить об этом Мавово.

Он говорил (или мне казалось, что он говорит):

– Что ты теперь скажешь, отец мой Макумазан? Стоит ли моя змея на своем хвосте или нет? Ответь мне, я слушаю.

На это я будто бы ответил:

– Мавово, сын мой, конечно, теперь мне это ясно. Однако я все это считаю плодом нашего воображения. Мы живем в мире грез, где нет ничего реального, кроме того, что мы можем видеть, осязать и слышать. Нет ни меня, ни тебя, ни змеи, нет ничего, кроме Силы, в которой мы движемся. Эта Сила показывает нам различные образы и картины и смеется, когда мы принимаем их за существующие в действительности.

На это Мавово будто бы сказал мне:

– А! Наконец-то ты договорился до истины, отец мой Макумазан! Все вещи – тень, и мы тени в тени. Но что отбрасывает тень, о мой отец Макумазан? Почему нам кажется, что Догита приехал сюда на белом быке и что все эти тысячи людей думают, что моя змея очень твердо стоит на своем хвосте?

– Пусть меня повесят, если я знаю это, – отвечал я и очнулся. Да, это, без сомненья, был старый брат Джон с венком (я с отвращением увидел, что он сделан из орхидей), вакхически свисавшим с измятого солнечного шлема над его левым глазом. Он был вне себя от гнева и яростно бранил Бауси, который чуть не ползал перед ним. Я тоже был сильно раздражен и бранил брата Джона. Что я говорил ему – не помню.

Его седая борода тряслась от негодования, когда он кричал на Бауси, грозя ему рукояткой своей сетки для ловли бабочек.

– Ты собака! Ты дикарь, которого я спас от смерти и назвал своим братом! Что ты собирался сделать с этими белыми людьми, которые действительно мои братья, и их слугами? Ты хотел убить их? О, если бы ты это сделал, я забыл бы о нашем союзе и…

– Перестань, прошу тебя, перестань, – говорил Бауси. – Это ужасная ошибка. Во всем виноват не я, а главный колдун Имбоцви, которому я, по древнему обычаю нашей страны, должен повиноваться в таких делах. Он посоветовался со своим духом и объявил, что ты умер и что эти белые господа – самые злые из всех людей, работорговцы с запятнанной совестью, которые пришли сюда как лазутчики, чтобы потом истребить народ мазиту с помощью пуль и колдовства.

– Он лгал, – гремел брат Джон, – и знал, что лжет!

– Да, да, ясно, что он лгал, – отвечал Бауси. – Приведите сюда его и тех, кто служит ему.

Теперь, при свете луны, ярко сиявшей на небе (грозовая туча рассеялась с последним отблеском солнца), воины начали усердно разыскивать Имбоцви и его приверженцев. Они поймали восемь или десять этих отвратительных на вид людей, раскрашенных так же, как и их руководитель, но самого Имбоцви никак не могли найти.

Я уже начал думать, что он бежал, воспользовавшись суматохой, как вдруг из дальнего конца линии столбов (мы все еще были привязаны) послышался голос Самми, правда хриплый, но теперь совсем веселый. Он говорил:

– Мистер Квотермейн! Будьте добры в интересах правосудия уведомить его величество, что вероломный колдун, которого он ищет, сидит на дне могилы, вырытой для моих бренных останков.

Я сообщил об этом королю, и через минуту наш старый друг Имбоцви был извлечен из могилы сильными руками Бабембы и его воинов и приведен к королю.

– Освободите белых господ и их слуг, – приказал Бауси. – Пусть они придут сюда.

Наши узы были развязаны, и мы направились к тому месту, где стояли король и брат Джон. Несчастный Имбоцви и его помощники сбились перед ними в кучу.

– Кто это? – спросил его Бауси, указывая на брата Джона. – Не ты ли клялся, что его уже нет в живых?

Имбоцви, по-видимому, не думал, что этот вопрос требует ответа.

– А какую песню пел ты недавно в наши уши? – продолжал Бауси. – Ты говорил, что если Догита придет, то ты готов быть расстрелянным из луков вместо этих белых господ. Не правда ли?

Снова Имбоцви ничего не ответил, хотя Бабемба угостил его здоровенным пинком, чтобы он повнимательнее отнесся к словам короля. Тогда Бауси закричал:

– Ты осудил себя, о лжец, своими же устами. С тобой поступят так, как ты сам это решил. Возьмите этих ложных пророков, – прибавил он словами пророка Илии, восторжествовавшего над жрецами Ваала, – и смотрите, чтобы никто из них не убежал. Правильно ли я поступил, о народ?

– Правильно! – дружно ответила толпа.

– Непопулярен среди них Имбоцви, – задумчиво сказал мне Стивен. – Он попал в ту самую яму, которую рыл для нас.

– Кто оказался ложным пророком? – насмешливо спросил Мавово среди последовавшей тишины – Кто теперь испробует стрел, о рисовальщик белых пятен? – он указал на мишень, которую так злорадно нарисовал на его груди Имбоцви для удобства стрелков из лука.

Видя, что все потеряно, этот горбатый негодяй ухватился за мою ногу и начал молить меня о пощаде. Он так жалобно просил меня, что я, будучи уже смягчен самим фактом нашего чудесного избавления от смерти, был готов простить его. Я обернулся к королю, чтобы попросить его подарить колдуну жизнь, хотя мало надеялся на исполнение своей просьбы, так как видел, что Бауси боится и ненавидит этого человека и весьма рад случаю избавиться от него. Но Имбоцви понял мое движение совсем иначе, так как отвернуться от просителя означает у диких отказ в просьбе. Тогда, полный ярости и отчаяния, он вскочил на ноги и, выхватив из своих колдовских принадлежностей большой кривой нож, бросился на меня, словно дикая кошка, с криком: