Распутин. Анатомия мифа - Боханов Александр Николаевич

Внешность этого человека была достаточно колоритной, и любое его публичное появление уже само по себе привлекало внимание. Вот каким описала его, например, одна молодая столичная дама: «Распутина я увидела сразу, по рассказам я имела представление о нем. Он был в белой вышитой рубашке навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».

Портрет Распутина в изложении писательницы Н. А. Тэффи выглядит следующим образом: «Был он в черном суконном русском кафтане, в высоких сапогах, беспокойно вертелся, ерзал на стуле, пересаживался, дергал плечом… Роста довольно высокого, сухой, жилистый, с жидкой бороденкой, с лицом худым, будто втянутым в длинно-длинный мясистый нос. Он шмыгал блестящими глазами, колючими, близко притиснутыми друг к другу глазами из-за нависших прядей масленых волос. Кажется, серые были у него глаза. Они так блестели, что цвет нельзя было разобрать. Беспокойные. Скажет что-нибудь и сейчас всех глазами обегает, каждого кольнет, что, мол, ты об этом думаешь, доволен ли, удивляешься ли на меня?»

Приведем еще портрет-зарисовку, оставленную французским послом в Петербурге М. Палеологом, встретившим Распутина в доме одной петербургской аристократки: «Темные длинные и плохо расчесанные волосы; черная, густая борода; высокий лоб, широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняного-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».

При очевидных разночтениях в приведенных текстах одна черта его облика поражала всех: глаза, неизменно притягивающие внимание. Вот что в этой связи написал знаток сектантства, историк и этнограф, а после 1917 года известный деятель советского правительства В. Д. Бонч-Бруевич: «Мое внимание прежде всего обратили его глаза: смотря сосредоточенно и прямо, глаза все время играли каким-то фосфорическим светом. Он все время точно прощупывал глазами слушателей, и иногда вдруг речь его замедлялась, он тянул слова, путался, как бы думая о чем-то другом, и вперялся неотступно в кого-либо, в упор, в глаза, смотря так несколько минут, и все почти нечленораздельно тянул слова. Потом вдруг спохватывался: «Что это я», смущался и торопливо старался перевести разговор. Я заметил, что именно это упорное смотрение производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет».

В последние годы монархии интерес к Распутину был огромный, что во многом объяснялось таинственно-скандальным ореолом, окружавшим этого человека. Нравственному падению Григория Распутина, несомненно, способствовал ажиотаж вокруг него. Он не устоял против соблазнов популярности и не выдержал испытаний роскошью и почетом. Оказавшись желанным гостем в шикарных столичных апартаментах, получив доступ к жизни, о которой еще недавно даже не подозревал, сибирский проповедник какое-то время держался. Но отсутствие воспитания и твердых моральных принципов не могло не дать о себе знать.

Общение с царями пьянило крестьянскую натуру. Он стал мнить себя всемогущим, любил произвести впечатление рассказами о своем влиянии, и эти его застольные повествования (а во многих случаях россказни) передавались из уст в уста. Общественное мнение, осуждая императрицу за ее веру в этого человека, тоже в известном смысле стало жертвой распутинского воздействия, безропотно принимая слово за дело. В поступках Григория Распутина было достаточно пренебрежения к традициям и порядкам. В этих вещах он вряд ли сколько-нибудь серьезно разбирался. В то же время прекрасно понимал, что необразованность («неотесанность») и грубые манеры не мешали ему быть популярным и оставаться «царевым другом». «Меня не будет — царей не будет, России не будет» — в это мрачное распутинское пророчество уверовала царица, и он об этом знал. Все остальное рядом с таким жизненным предначертанием становилось несущественным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Самомнение вело к самооправданию, что знаменовало начало нравственной деградации личности. Товарищ министра внутренних дел С. П. Белецкий, близко наблюдавший Распутина, много раз встречавшийся с ним, отмечал такую характерную черту его, как «чувство какой-то болезненной чуткости в проявлении к нему знаков внимания со стороны того общества, в среде которого он находился, желание его быть все время центром общего к нему интереса».

Подобную особенность, проявившуюся в Распутине в последние два-три года жизни, подтверждают и другие источники. Он, как это бессчетное количество раз случалось и с другими, не смог до конца выдержать труднейшего испытания «медными трубами», то есть славой или, точнее говоря, популярностью. Из этого отнюдь не следует, что он превратился в того «пьяницу», «развратника» и «лицемера», о котором просто голосили в гостиных. Однако рост самомнения подвергал серьезной угрозе моральный авторитет Распутина, а его тяга к светскому общению и шумным компаниям плохо корреспондировалась с обликом христианского поводыря.

Может быть, главная беда, но не вина Распутина состояла в том, что ему пришлось вращаться в такой среде, где якобы искренние чувства и откровенные слова служили только ширмой, скрывавшей часто лишь эгоистические интересы и суетные устремления. Да й вообще, кто бы мог в водовороте мирской суеты сохранить первозданную чистоту своей души, кому бы удалось, живя среди людей, остаться ревностным и непорочным хранителем высокого Завета?

Существует лишь один случай подобного беспримерного подвига — Иисус Христос, но это уже история совсем иного порядка.

Примечательно, что, хотя всегда велось много разговоров о сторонниках и ставленниках Распутина, сколько-нибудь благожелательные высказывания о нем в литературе можно отыскать лишь с большим трудом. В обществе существовали свои неписаные правила игры. Даже те, кто по той или иной причине искали благорасположения царского друга, вынуждены были скрывать эти «слабости», никогда не выказывать симпатий и иногда даже публично осуждать поведение и роль «старца Григория». Такое фарисейство диктовалось опасением подвергнуться моральному террору общества, где возобладало мнение о том, что любые связи с этим человеком безнравственны и даже преступны. Этот «кодекс поведения» продолжал действовать и в эмиграции. Даже Вырубова, если и не самая, то уж одна из самых рьяных почитательниц «старца Григория», наверняка, написав воспоминания, не нашла в себе силы подробно изложить потомкам историю своих отношений с Распутиным, причины пиететного отношения к нему. Эту тайну распутинская «другиня Анна» унесла с собой в могилу.

Никаких скандальных эскапад за время первых визитов в Петербург за Распутиным зафиксировано не было. Вел себя скромно, благочестиво, чем расположил к себе немалое число людей, желавших «найти истинный смысл жизни и настоящую дорогу в ней». Знавший его тогда полковник Д. Н. Ломан позже рассказывал: «Познакомившись с Распутиным, стал его посещать с женою, а равно и он бывал у меня, но встречи наши не были часты. В то время Распутин вел себя безукоризненно, не позволял себе ни пьянства, ни особого оригинальничанья. Распутин произвел на меня очень хорошее впечатление. Подобно доктору, ставящему диагноз при болезни физической, Распутин умело подходил к людям, страдающим духовно, и сразу разгадывал, чего человек ищет, чем он волнуется. Простота в обращении и ласковость, которую он проявлял к собеседникам, вносили успокоение».

Часто приезжая в Петербург, Распутин долго не имел здесь постоянного пристанища. Ему охотно предоставляли кров почитатели, число которых, вопреки распространенным слухам, никогда не было особенно велико. Вначале он неоднократно проживал у Феофана. Много раз его с готовностью принимали в семье петербургского журналиста правой ориентации, кандидата прав Г. П. Сазонова, которого восхищало глубокое религиозное чувство сибирского мужика. «Прислуга наша, — свидетельствовал Сазонов, — когда Распутин, случалось, ночевал у нас или приезжал к нам на дачу, говорила, что Распутин по ночам не спит, а молится. Когда мы жили в Харьковской губернии на даче, был такой случай, что дети видели его в лесу, погруженного в глубокую молитву. Это сообщение детишек заинтересовало нашу соседку-генеральшу, которая без отвращения не могла слышать имени Распутина. Она не поленилась пойти за ребятишками в лес и, действительно, хотя уже прошел час, увидела Распутина, погруженного в молитву».