На грани победы 1: Завоевание - Грег Киз

— Нет, — признал Рапуунг. — Но это был просто шок… — Он уронил голову. — Ты действительно не понимаешь. Боги не возненавидели меня. Я знаю, что это так. Я могу это доказать. Но если я замараю себя этим грехом, у них будет причина меня ненавидеть! Ах, до чего я докатился?

Ветер изменил направление, и от аромата горящих синих листьев, похожего на запах обугленного перца, у Энакина запершило в горле. Последний заряд улетел всего на три метра, и теперь джунгли с наветренной стороны весело полыхали. Стоял сухой сезон, а в сухой сезон джунгли горели очень хорошо.

— Соображай скорее, Вуа Рапуунг, пока первая мерзость не съела тебя живьем.

Йуужань-вонг довольно долго стоял, повесив голову. Когда он, наконец, поднял глаза, в них светились огоньки ярости. Энакин напрягся, снова приготовившись к драке.

— Это она довела меня до этого, — сказал воин. — Пусть все грехи лягут на нее. Я оставляю это на суд богов.

— Значит ли это, что мы можем идти? — спросил Энакин, глядя, как пламя движется в их сторону. Ниже по холму поднимался густой дым, обозначая места, где упали другие заряды.

— Да. Идем. Мы и дальше принимаем боль вместе, джиидай.

Огонь погнал их на другую сторону холма и вверх; похоже, ветер решил дуть в эту сторону долго. Дым клубился и полз по земле.

Джунгли быстро охватывал огонь.

— Мое мнение о тебе как о стратеге повышается, — сказал Рапуунг. — Огонь ведет нас прямо на ту сторону сети. У нас появился выбор: или нас сожжет первая мерзость, или мы сгорим после того, как будем пойманы.

— Ветер переменился. Мой план был — следовать за огнем, идти по золе. Там, где пройдет огонь, сеть распадется, и мы будем свободны.

— Тогда, возможно, боги все-таки сказали свое слово, — молвил Рапуунг.

Он сильно закашлялся — дым стал уже таким густым, что Энакин теперь видел только пятна перед глазами. Он вспомнил, что люди, которые погибли от огня, умирали еще до того, как пламя настигало их.

— Пригнись, — сказал джедай. — Дым поднимается вверх.

— Ползти. Пресмыкаться, словно цо'асу.

— Если хочешь жить, то да.

— Я не боюсь смерти, — задыхаясь, проговорил Рапуунг. — Но смерть не должна помешать моей мести. Я… — его снова сотряс мучительный кашель, он упал, поднялся на четвереньки — и рухнул опять.

— Вставай! — затряс его Энакин.

Рапуунг вздрогнул, но не сдвинулся с места.

Сквозь дым блеснул желтый язык пламени и потянулся к ним.

ГЛАВА 21

Все вокруг окрасилось в бледно-золотистые цвета. Энакин опустился на колени рядом с Вуа Рапуунгом. Воздух пробивался в легкие, будто сквозь острые осколки; голова гудела, словно колокол.

Он прижался к земле, ловя ртом более свежий, более прохладный воздух, но его не было — наверное, путешествовал инкогнито. Чтобы найти что-то годное для дыхания, надо было поискать наверху. Конечно, дыма там, должно быть, тоже порядочно, но попытка не пытка.

Энакин потянулся наверх, сделал затяжку. Образовалась труба, через которую воздух сверху начал всасываться прямо на них с йуужань-вонгом. Дышать сразу стало легче.

Огню это тоже пришлось по вкусу. Поросль взорвалась, как петарда. Энакин тут же почувствовал жар — и он знал, что этот жар за считанные секунды обуглит и сожжет его плоть. Раньше он никогда не пробовал преобразовывать энергию, но Корран Хорн это умел. От успеха зависели их жизни. Энакин снова открылся Силе, сконцентрировался и начал впитывать жар окружавшего их огня.

Как долго это продолжалось, Энакин не знал. Он соскользнул в какое-то состояние, похожее на фугу, каждый его вдох вытягивал жизнь из неба, а при каждом выдохе жар уходил в кору Явина 4. Наконец он моргнул и увидел, что все закончилось, что огонь прошел над ними и он стоит на угольях.

Вуа Рапуунг продолжал лежать без движения. Энакин встряхнул его. Кто бы мог подумать, что придется высматривать признаки жизни у йуужань-вонга?

Что там у них внутри — сердце, как у людей, линейный насос или что-то еще более чудное?

Он сильно ударил Рапуунга по щеке, и мгновенно воин открыл глаза.

— Ты в порядке? — спросил Энакин.

— Скажи, что ты не один из богов, — пробормотал Рапуунг. — Если ты бог, значит, смерть принесет одни страдания.

— Ладно, всегда пожалуйста, — отвечал Энакин. — Ты можешь идти? Нам нужно уходить, пока они не догадались заглянуть сюда.

— Дым и жар собьют их со следа, — сказал Рапуунг.

Он сел и осмотрелся вокруг.

— Огонь… Он прошел над нами.

— Прошел.

— И мы живы.

— Живы, — заверил его Энакин.

— Это твоя работа? Еще какое-то джиидайское колдовство?

— Вроде того.

— Значит, ты спас мне жизнь. Как скверно. Какое невезение.

— Да ладно, не стоит благодарности, — сказал Энакин. — Не за что, правда. — Он протянул Рапуунгу руку. Воин долго пялился на нее, как на экскременты нерфа, потом ухватился за ладонь Энакина и встал на ноги.

— Пошли, — сказал Энакин. — Теперь нам остается только идти вслед за огнем.

***

Под прикрытием дымовой завесы они пролезли через то, что осталось от сети жуков-прядильщиков. Нити не сгорели, они поблескивали на фоне угольев, покрывая дымящиеся стволы деревьев серебристой тканью. Один раз, когда Энакин запутался в нитях, они слегка порезали ему сапог. Сами нити при этом остались целыми. Джедай не пытался разорвать их пальцами, а осторожно распутал сеть. После этого он стал ступать осторожнее.

Огонь выжег сеть до самого края. Впереди туда-сюда носились флайеры. Один полетел назад, далеко слева от них.

Путники свернули направо и, наконец, перешли с пожарища в несгоревший, не опутанный сетями лес. Хотя они не сбавляли шаг еще целых два часа, Энакин вдруг почувствовал себя в большей безопасности, окруженный пульсацией лесной жизни.

Но лес, как открытая рана, пульсировал болью.

Только теперь до Энакина дошло, что он натворил. Чтобы спасти себя, он сжег бесчисленные квадратные километры леса. Он как гибнут животные, но лишь периферийно чувствовал; теперь же его собственная боль достигла вершины. Страдание леса будто ударило его с размаху по лицу. Он был стаей стинтарилов, сгрудившихся на верхушке дерева, а пламя уже лизало ствол, и их шерстка уже начинала тлеть. Он был большой, безвредной самкой ранйипа, слишком медлительной, чтобы убежать от огня, и пытающейся увести своих телят в безопасное место, не зная, где оно. Он был обуглившейся плотью и сожженными легкими. Он умирал и был мертв.

— Ты был прав, — сказал он позже Рапуунгу, когда они перестали обрызгивать себя водой, вымыв пепел из глаз, ноздрей и ушей.

— В чем, неверный?

— Насчет того, как я использовал огонь. Это было неправильно.

Йуужань-вонг прищурился.

— Объясни.

— Я убил невинную живность, чтобы спасти нас.

Рапуунг грубо захохотал:

— Пустяки. Убивать и умирать — это пустяки; так устроена вселенная, это часть принятия боли. Содеянное тобой неправильно потому, что это мерзость, а не потому, что ты кого-то убил. Не обманывай сам себя. Я вижу теперь, насколько ты полон решимости спасти свою подругу-джиидай. Если ты сможешь добраться до нее, лишь заполнив трупами пропасть, ты сделаешь это.

— Нет, — сказал Энакин. — Не сделаю.

— Цель, к которой так слабо стремятся — не цель вообще.

Энакин вдохнул.

— Мы спасем ее. Но я не хочу никого убивать.

— Тогда воины убьют тебя.

— Воины бывают разные, — сказал Энакин. — Я буду защищаться с крайней жестокостью. Но лес нечего мне не сделал и не заслужил такой судьбы.

— Ты несешь чушь, — сказал Рапуунг. — Мы убиваем тех, кого должны убивать.

— А я говорю — нет.

— Конечно. По твоей милости я уже замарал себя первой мерзостью ради достижения твоих целей, так ты еще хочешь, чтобы я разделял твою детскую боязнь убийства? Всякой жизни приходит конец, джиидай.

Энакин это понимал. Выходит, йуужань-вонги считали небиологическую технологию настолько же неправильной, насколько философия джедаев считала неправильными массовые убийства. Умом он полагал, что понял это, но глубоко этот вопрос его никогда не трогал. Лишь теперь, когда они оба согласились, что произошло что-то ужасное — но по совершенно разным причинам — Энакин начал видеть в этой философии какой-то смысл.

Если бы только он чувствовал Рапуунга с помощью Силы! Если бы только он мог сказать, на светлой стороне йуужань-вонг или на темной!

Да и вообще, уместен ли такой вопрос без Силы? Неужели джедаи так зависели от ощущений, которые давала им Сила, что без них они превращались в моральных калек?

Пока джедай искал ответ, Рапуунг не сводил с него пронзительного взгляда. Вдруг он отвернулся и стал смотреть куда-то вбок.