Удар молнии - Эд Макбейн

— Помню, не беспокойся.

— Вы по каким гаражам уже прошлись?

— У меня тут список, — откликнулся Хейз.

— Тот, куда мы едем, совсем недалеко от ресторана прямо за углом.

— Да, мы, по-моему, все объехали в радиусе пяти кварталов.

— А нужный, наверное, пропустили, Рыжий?

Хейз не любил, когда его называли Рыжим. Уж лучше Лефти. А еще лучше Большой Бык.

— Меня зовут Коттон, — ласково напомнил он.

— Дурацкое имя, — парировал Олли.

В душе Хейз с ним согласился.

— Пожалуй, я все же буду называть тебя Рыжим, — настаивал Олли.

— Хорошо. А я буду называть тебя Филлисом.

— Филлисом? А это-то ты откуда взял? Филлис? Тут можно припарковаться, — обернулся он к Карелле.

— Вижу.

— Это я на всякий случай. Если вы, ребята, умудрились не найти гараж рядом с рестораном, то кто знает, может, и парковку провороните.

Карелла остановился. На тот случай, если какому-нибудь чересчур ретивому патрулю придет в голову пополнить дневную добычу штрафных талонов, он поставил на крышу мигалку. Все трое вышли из машины, и Карелла запер дверцы. От приятелей из Шестьдесят первого он слышал историю о том, как у них увели машину прямо от винной лавки, пока они допрашивали хозяина по поводу недавнего вооруженного ограбления.

— Так, где это мы? — осведомился Олли. — Ресторан на углу Альстер и Саус Хейли?

— Альстер и Баус.

— Ладно, неважно. В любом случае танцевать надо оттуда, от ресторана. Пойдем на угол, ближайший к Джефферсон, а там разойдемся и будем прочесывать подряд все гаражи с обеих сторон. Ведь он сказал: «На углу, около Джефферсон». Так?

— Так-то так, — откликнулся Карелла. — Но «на углу» может означать что угодно.

— На углу — это на углу. Как, Рыжий, прав я?

Хейз поморщился:

— Олли, я же сказал тебе, что не люблю, когда меня называют Рыжим.

— Ну а если я буду называть тебя Коттоном, это тебе понравится?

— Да.

— Ладно. Только, скажу тебе, если бы у меня было такое дурацкое имя, то лучше бы меня называли как-нибудь иначе. Что скажешь, Стиви-малыш? Я прав?

Карелла промолчал.

Детективы двинулись по улице к ресторану.

— Шикарное местечко, — заметил Олли. — У этого малого куча денег, если перед тем, как придушить, он угощает здесь своих девчонок. Ну как, ребята, пошли со мной? Я покажу вам, как надо находить гаражи.

Они прошли квартал от угла, потом еще полквартала к северу, в сторону Джефферсон. В этот гараж Карелла с Хейзом вчера заходили. Тогда они разговаривали с коротышкой пуэрториканцем по имени Рикардо Альбареда, который не мог вспомнить ни девушки в бордовом платье, ни мужчины в темно-коричневом костюме, с коричневым галстуком и в коричневых башмаках. Мало того, они, благодаря приметливому официанту, дали и другие приметы: рост метр семьдесят пять — метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, карие глаза, шатен, усы. И все равно Альбареда ничего не смог вспомнить.

Он и сегодня был на дежурстве. Обычно он работает в дневную смену, но вчера ему пришлось подменить заболевшего друга. Вернулся домой только в два ночи, а к восьми снова на работу, так что устал страшно. Все это он выложил детективам на своем странном англо-испанском наречии.

— Послушай-ка, — начал Олли, — ты работаешь в этом поганом гараже, понимаешь по-английски? И эти двое здесь были, и я хочу, чтобы ты сию же минуту вспомнил это, иначе я всю душу из тебя вытрясу. Ясно?

— Если я умею вспомнить их, то умею, — сказал Альбареда. Передернув плечами, он посмотрел на Кареллу.

— Мы его вчера целый час допрашивали, — сказал он. — Не может вспомнить, что тут поделаешь?

— То вчера, а то сегодня, — пояснил Олли. — И сегодня здесь, — он повернулся к Альбареде, — детектив Олли Уикс, а он не любит, когда ему говорят нет, если только не хотят нарваться на неприятности. Можно, например, загреметь только за то, что плюешь на тротуар.

— Я не был плевать на тротуар.

— Вот как дам тебе сейчас по зубам, так ты кровью захаркаешь весь тротуар, а это нарушение закона.

— Слушай, Олли, — начал было Хейз.

— Рыжий, не вмешивайся! Итак, — снова повернулся он к Альбареде, — вчера, без четверти десять. Девушка в бордовом платье, сегодня ее фотографию напечатали все газеты, ее убили, это ты понимаешь, идиот? И с ней был мужчина, примерно вдвое старше ее. С усами, вроде твоих, ясно, Панчо? А теперь давай, вспоминай.

— Я не упоминал никого с такими усами, что у меня, — сказал Альбареда.

— А как насчет девушки в бордовом платье?

— И ее не упоминаю.

— Что, у вас было так много девиц в бордовом без четверти десять? И что ты делал в это время, Альбареда, что даже не заметил девушку в бордовом? Разглядывал «Плейбой» в туалете?

— Да мы тут имеем много девушка в бордовом, — как бы извиняясь, сказал Альбареда.

— И все они были здесь без четверти десять? Ну, эти, в бордовом?

— Нет, не в тот вечер. Я вообще говорю.

— А кто еще с тобой был здесь вчера? Или только ты один, латинос несчастный?

— Два. Нужно было три, но...

— Ну да, ну да, твой приятель заболел и пошел домой. Так кто еще здесь был?

— ...поэтому нас было два.

— Почему поэтому?

— Потому что еще один, другой, должен был быть, но он тоже заболел.

— Прямо-таки эпидемия, а? И что же с вами всеми приключилось, болезные вы мои? Ну ладно, кто с тобой дежурил вчера?

— Анибал.

— Анабелла?

— Анибал. Анибал Перес. Он всю дорогу в ночную.

— Ах, в ночную? А у тебя есть его телефон?

— Si, есть.

— Ну так позвони ему. Скажи, чтобы он пошевелил задницей и через десять минут был здесь, а то я его повешу на фонарном столбе.

— Он далеко жить, в Маджеста.

— Пусть возьмет такси. Или, может, он хочет, чтобы к его подъезду подали полицейскую машину?

— Иду звонить, — поспешил Альбареда.

Перес приехал через сорок минут. Вид у него был совершенно растерянный. Что за переполох? Он посмотрел на Альбареду, может, тот подскажет, потом перевел взгляд на полицейского, который оказался ему наиболее симпатичным, к тому же он такой же толстяк, как и сам Перес.

— В чем дело-то? — спросил он.

— Ты был здесь вчера без четверти десять?

— Si, да.

— Говори по-английски, — загремел Олли, — ты в Америке. А моих двух друзей видел?

— Нет.

— Он наверху был, когда они пришли, — вмешался Альбареда.

— Ну и гуси вы, — повернулся Олли к Карелле, — даже не почесались посмотреть, нет ли здесь кого еще. Ладно, Панчо, — видно, Олли забыл, что и Альбареду называл так же, — теперь ты внизу, а нам нужно знать, не видел ли ты вчера без четверти десять или около того молодую девушку с мужиком лет сорока, шатена с карими глазами и усами, вроде как у твоего приятеля?

— Si.

— Я же велел тебе говорить по-английски. Итак, ты их видел?

— Да.

— Девятнадцатилетнюю девушку? В бордовом платье?

— Да.

— И мужика лет сорока в коричневом костюме?

— Да.

— Так, ладно, уже кое-что. А какая у него была машина?

— Не помню.

— Но ведь это ты выводил ее?

— Я.

— Так что это была за машина?

— Не помню. У нас здесь полно машин. Я вывожу их, я загоняю их, а вы хотите, чтобы я помнил, что это за машина.

— Эй, парень, сбавь-ка тон, ты со мной говоришь, ясно, Панчо?

— Да, сэр.

— Так-то лучше. Стало быть, не помнишь?

— Нет.

— Но это была большая машина или маленькая?

— Не помню.

— Вы прямо два сапога пара. Где вы тут квитанции держите?

— Что?

— Квитанции, квитанции. Ты что, хочешь, чтобы я говорил по-испански? Или здесь все-таки Соединенные Штаты?

— Пуэрто-Рико это тоже Соединенные Штаты, — с достоинством возразил Перес.

— Это ты так считаешь, — рычал Олли. — Когда у вас ставят машину, вы выдаете билетик, так? И там вы проставляете номер машины, причем и снизу, и сверху, так? А потом вы отрываете нижнюю часть и отдаете клиенту, и он предъявляет ее, когда возвращается за машиной, так? Пока все ясно. И эта штука, которую вы даете клиенту, называется квитанцией. Так, поехали дальше. Верхнюю половину билета вы кладете в ящик, и когда клиент возвращается со своей половиной, вы их складываете и сразу видите, на каком этаже машина. Итак, где квитанции?

— Ага, — произнес Перес.

— Ну, слава Богу, дошло. Так где же?

— В кассе. Вам нужны вчерашние билеты?

— А о чем еще мы, по-твоему, говорим? На этих билетах вы ставите печать, верно? А на печати время — когда поставили машину, когда взяли. Ну так вот, мне нужны все билеты, которые вы выдали между восемью и без четверти десять. Не очень трудно, а? Вообще-то этим должны были заняться мои друзья еще вчера, но лучше поздно, чем никогда, итак? Ладно, пошли смотреть билеты.

— Они у кассира, — предупредил Перес.

Кассиром оказалась негритянка лет тридцати. Она подняла голову навстречу детективам, когда те вошли в ее маленькую конторку. Олли подмигнул Карелле и сказал: