Чаша любви - Татьяна Ковалева

— Красиво? — спрашивает Саша.

Я киваю. Я хочу спрятать лицо, которое начинает предательски румяниться.

Отворачиваюсь, тихо отворяю пятую дверь:

— А здесь?

Вижу, комната пуста.

Бросаю на Сашу удивленный взгляд.

Он таинственно улыбается:

— Здесь планируется детская.

Все же я смущена. Саша так смотрит на меня! Он на меня еще так не смотрел! Ей-богу, как на невесту. Столько тепла в его глазах.

Я делаю в детскую совсем маленький шажок. Здесь, хоть и пусто сейчас, однако, невероятно уютно. Не пойму, почему. Может, очень удачно подобраны обои, может, влияет вид из окна — вид на дворик. А может, комната просто обласкана взглядом… чьим?

Я оглядываюсь на Сашу:

— Ты любишь детей?

— Это у нас взаимно.

Мимоходом Саша показывает еще кухню и ванную. Там такой блеск, что я даже начинаю чувствовать некое утомление — это от избытка впечатлений. Кухня — сплошные мрамор и никель, все бело; и агрегаты — от мала до велика… от французского тостера до шведского холодильника. В ванной — наоборот, ты будто оказываешься в чашке с черным кофе. Я, как, пожалуй, и всякая женщина, очень неравнодушна к этому немаловажному помещению. И мне невероятно любопытно, как бы я, такая беленькая, выглядела в темно-коричневой ванне.

Туалет мы, не сговариваясь, игнорируем. Но я уверена, что и там блеск.

По весьма понятным причинам меня тянет в кабинет.

Едва войдя в него, я отхожу от Саши и прилипаю к книгам. Прилипаю надолго, ибо книг много. Я хочу их все посмотреть, пощупать; хочу ими подышать. Я хочу яснее представить внутренний мир Саши.

Саша, пользуясь тем, что внимание мое переключилось па его библиотеку, тихо удаляется на кухню. Я слышу краем уха, как начинают позвякивать тарелки, как хлопает дверца холодильника, нежно позванивает хрусталь. Потом с кухни приходят запахи чего-то вкусненького…

Включается музыка.

«Бахиана»?.. Как он узнал? Не может же человек быть настолько проницательным.

Просто совпадение!

А может, и не просто… Я сегодня во все склонна поверить, поскольку начинаю привыкать к маленьким чудесам, которые творит Саша.

Из кухни доносится едва различимый щелчок, и музыка начинает звучать в кабинете. Где-то среди книг хитро спрятаны динамики. «Бахиана» мягко окутывает меня. Ни о чем не думая, я с минуту смотрю в окно. Смотрю на небо, затянутое тучами, на купола какой-то церкви, блистающие сусальным золотом над серыми крышами домов.

Как красиво! Пасмурное небо ничуть не хуже безоблачного. Небо и музыка сейчас соединились во мне. Вот и заработала мысль. Красота всегда действует на меня вдохновляюще! Вечное небо, вечная музыка. Я чувствую их, я понимаю их вечность. Понимание мое оставляет мне надежду, что и душа у меня — вечная.

Открываю сумочку, достаю блокнот и старенький «Паркер», наскоро записываю сие размышление. Потом я вставлю его куда-нибудь.

Звучит уже другая музыка. Она не так хороша и не волнует меня. Я опять обращаюсь взором к книгам. Беру Гегеля наугад, нахожу в томике закладки.

«С Сашей можно говорить о философии. Не слабо!»

Снимаю роскошного с золотым тиснением Карамзина. И опять обнаруживаю закладки.

«Знание истории — еще одна грань. Неплохо для инженера из «Синей птицы»! Прелюбопытный вырисовывается образ».

Но я поймаю его, отыщу пробелы.

«Вон красавица стоит. Наверняка целомудренна!»

Вытаскиваю из темного уголка «Вокальные жанры эпохи Возрождения».

Восторженно шепчу:

— Уж эта книжечка не для чтения на сон грядущий!

Раскрываю ее, где раскрывается. А раскрывается на четырнадцатой странице. «Месса» — название главы. У меня начинают подрагивать руки: почти в каждом абзаце что-то аккуратно отчеркнуто карандашом.

Все, я сломлена. Он меня убедил. Он — супер…

Я сажусь в глубокое прохладное кресло и просто сижу, осматриваюсь в кабинете.

Саша еще некоторое время проводит на кухне, потом зовет меня в зал, к бару; просит выбрать что-нибудь на мой вкус. Выбор большой: ликеры, коньяки, водки, вина… И все такое красивое. Наклейки можно коллекционировать.

Я не теряюсь. Мне бросается в глаза знакомое название:

— Вот это, пожалуй, — токайское. С мускатом.

Саша подхватывает бутылку и, на ходу протирая ее полотенцем, уносит в столовую.

Через минуту приглашает меня.

Я замираю в дверях…

Стол сервирован хоть и быстро, но мастерски. Нежнейших тонов фарфор, изящнейших форм серебро, закуски изысканные… Все продумано до мелочей, все на своих местах. Чувствуется, что Саша готовился заранее и основательно. Меня несказанно радует, что он придает моему визиту такое большое значение.

Сажусь за стол.

Саша наливает вино. Бутылку он держит высоко. Вино льется, шумит, искрится. И благоухает.

— За нашу встречу! — провозглашает Саша вечный тост.

Я смеюсь:

— Встреча была — что надо!.. — задумываюсь на секунду. — Это мне сейчас смешно. А тогда было не до смеха! Ты только представь, Саша: подхожу к выходу, думаю о чем-то, вдруг автобус дергает… Я даже не успеваю ничего сообразить, как уже лечу. Последняя мысль ужасает: все, это конец, как минимум, койка в травматологическом… И вдруг меня подхватывают чьи-то руки!..

Саша тоже смеется:

— А ты представь меня: стою, скучаю на остановке — автобуса никак не дождусь, кляну себя, что не взял машину, и внезапно на меня с небес падает… красавица. Что это? Откуда? Вот так подарок!

— Так уж и красавица, — с сомнением говорю я.

Саша становится притворно строг:

— А ты в прихожей видела зеркало? Сходи и посмотрись…

— Я в том зеркале увидела принца.

Саша, который так внимателен к каждому моему слову, эти пропускает мимо ушей.

Мы выпиваем вино.

— А что с той рубашкой? — спрашиваю я.

— С какой?

— Цвета хаки… С моими губами. Она отстиралась?

— Бесценная рубашка! — уходит от ответа Саша.

— И все-таки! — настаиваю я.

Любопытство меня так и разбирает: кто стирает ему рубашки? Ловлю себя на том, что это не просто любопытство. Скорее: далеко идущий интерес.

Саша молча выходит из-за стола, оставляет меня на пару минут одну в столовой. Возвращается он с рубашкой. Она чиста, выглажена, она на персональных плечиках. Мои губы — на прежнем месте.

— Но они там! — восклицаю.

Саша смотрит на меня укоризненно:

— Лена, милая! Как ты можешь? Это же музейный экземпляр, — он поворачивает рубашку и так и эдак. — Хорошо, если тебя не устраивает музейный экземпляр, давай будем рассматривать это как поп-арт… Чуть попозже я выберу время и закажу для рубашки соответствующее обрамление. Я возьму ее под стекло… — глаза у Саши сейчас насмешливые. — Нет, Елена, все же это не поп-арт! Это реликвия. Или хоругвь! Именно! Наша хоругвь… С этой хоругвью мы пойдем по жизни вместе. Как тебе такая мысль?